Все еще торчу тут. Лучшее за шесть лет. Часть 1

СТИХОТВОРЕНИЯ ДОПЕТЕРБУРГСКОГО ПЕРИОДА

(Октябрьский вокзал)

За оградою шумный вокзал
В октябре превратился в пустырь,
И, конечно же, не Сен-Лазар,
Просто старый сырой монастырь.
В этих утрах и в этих стихах
Прошлогодних и будущих тем
Загвоздилась тупая тоска,
Ее б выставить вон, только чем.
Вдоль путей вдохновения вдох
Треплет ветер, попробуй поймать,
Разбежишься, ухватишь глоток
Остальное раздуется в прах.
Но оно в этом воздухе есть,
В этих запахах гулких тревог,
В разрезающем душу гудке,
Меж столбов запетлявших дорог.

Чемоданов полощется нить
По асфальту затоптанных дум.
Налетело и стало давить
Ледовое побоище рук.
Это все отбывают на юг
Запоздавшие жители снов,
И глаза их глядят неуютно,
Цвет лица и пальто нездоров.
Умостились и дали отбой
Замерзающим местным друзьям,
И скатилась с платформы гурьбой
Восвояси толпа кто куда.
Из приезжих волной принесло
Лишь двоих на забытый перрон -
Баба в сумках, тюках и с веслом
Тащит пьяного мужа домой.
Между рельсами желтый жилет,
Машинист закурил на ходу,
Расплескало над рельсами свет -
Фонарей пара там, пара тут.

Ночь упрятала мост с головой,
Ветром стали слезиться глаза,
Стая птиц пронеслась надо мной,
Покидая осенний вокзал.
Где-то там, за петляньем складов
И разбитых вагонных депо
Равнодушно огнями домов
Город жил, несмотря ни на что.

(Там)

Античные трущобы и проулки
Распяты солнцем в городской жаре.
Полоски неба. И со стен так гулко
Грохочут капли в утренней заре.

В окраинах нагих воспоминаний
На крышах птицы, а на дне песок.
И детский крик здесь иногда бывает,
Веселым звоном будит старых псов.

Обломки рельс, ушедших в купол неба,
А там, правее, вниз, лежит река;
Фонтаны здесь с чуть постаревшим Фебом,
Стоит он в дождь печальней маяка.

Я слышал ругань, смех и плачь в домах окраин.
Перед грозой открыты окна их жильцов;
Герань в горшках в июльском небе утопает;
Там лай собак, и песнь цыган, и крики вдов.

И ночью пахнет над домами мокрой пылью,
Из трещин у дорог растут цветы.
Я там бывал, спасаясь от тоски могильной
И я нигде не видел большей красоты.

(Крик)

Жаркие соцветия -
Мертвые огни.
За тысячелетием
Ничего не жди.
Пеплом ожидания
Растираю в пыль
Словосочетание
"Я тебя любил".
Дверь открылась, далее
Леденящий свет
Где-то звон медалей
И блеск чужих побед.
Танцы были в юности,
Водка и трава.
Дальше - больше дурости
Просит голова:
Встать на край бассейна
Глубоко вздохнуть
И конец веселью
Из шотгана в грудь
Р-р-раз! И снова утро
На календаре.
Жутко, и как будто
Не было тех дней.
Детка, это бьется
Бешеный Мальмстрем
А в мозгу трясется
Адский эмбиент.
Батареи будней
Валят наповал
Стены пошлых кухонь
Давят, как металл.
Личность
Личность
Личность...
Что внутри тебя?
В резюме зачитанном
Белые поля.
Выкинут из дома,
Без работы, рвань
Не пошел к знакомым -
Соло. Вдрабаган.
Оставайся в коме,
Думай про меня.
Я развеян в поле
Воплем декабря,
Унесен приходом
В черный месяц май,
Надвое расколот,
В общем, дело дрянь.
Да, я актуален,
Я кинозвезда,
Я тот самый парень
Трагик навсегда,
Сволочь и убийца,
Занесен листвой
Чьих-то грязных мыслей,
Где моя лишь - боль.
Мир таких не хочет -
Сам себе герой,
Так пускай он дрочит
Левою рукой.
Я же буду правой
Рвать себя для вас,
Рваться на бумагу
Спотыканьем фраз..
Знаю, будет смысл,
Он уже в пути
Рядом где-то дышит,
Надо лишь найти.

(Мельницы)
триумф весеннему ветру

Он дул в лицо, швыряясь
Синим цветом,
Стремительно, играя
Руками-пистолетами.
Плюясь на запад снегом,
На восток
Кидаясь смехом,
Выжимая желчный сок.
Кручение в тисках песка
И льда,
Лишь мертвый штиль в висках -
Года, года.
Клещами над огнем
Держал трубу,
Раскаливая день за днем
Потом еще одну, одну, одну.
Усеял крыши ими,
И вот город
Запылал отныне
Словом "голод".
Клыками клацал и
Жадный,
Этот город бредил и
Жаждал
Лишь ветра, ветра, ветра
На прострел,
Антенны и тарелки
Облизывал и ел.
Таскал за шиворот,
Залез в карман,
Стих неожиданно,
Умолк, буян.
Фрамужной свежестью
Дышал в постель,
Нежданной нежностью
Пьянил апрель.
Он сыпал письмами
В пролазы труб,
Делился мыслями,
Был нервен, зол и крут.
Но город кончился,
Взял - пролетел...
Высь. Одиночество -
Ему удел.
Промчался кубарем
Там, за холмом,
Разлился лунами
В краю степном,
Взносясь моторами,
Кидаясь ниц,
Бьясь метеорами
В горнилах мельниц
Мельниц...
Мельниц...
(Она спала с белогвардейцем)
Она спала с белогвардейцем,
Она летала на метле,
Она могла легко раздеться,
Рисуясь сумрачной толпе.

Я выбирал морскую пену
Из женских спутанных волос
И ей две пары черных роз
Принес к надменному колену.

Слезами капал потолок,
Когда вдвоем в промокшем пледе
Встречали рдеющий восток.
Давали залп в апрельском небе.
Наш почтальон совсем продрог,
Будя покойников-соседей.
Как в спину нож сырой весне,
Он нес депешу о войне.

Я целовал ее поспешно,
И, собираясь, я, конечно,
Ей обещал навеки сердце,
Я был ее белогвардейцем...

(Свидание номер один)

ОН
машет, скачет,
Кричит, кричит
И на бумажках
Строчит, пестрит,
Потом ушами
На телефоне
Ви-си-и-и-ии-т…

Пот, это всего лишь пот,
Талая вода из подмышек,
Страха пот,
Волнения пот
И предвкушения пот.
Он дышит-дышит-дышит.

Глаза его
В секунды стрелку обратясь,
Вращаются, смеясь
И вытекают от любви,
И мысль чудовищно смердит,
И лампочка свистит,
А сердце...

Сердца нет уже давно,
Оно сбежало, сквозь окно
Пробив свой путь,
Теперь несет кому-нибудь
Свое тепло и ищет грудь,
Чтобы в нее нырнуть,
Уснуть
Меж ребер отдохнуть.

Дома наскакивают на
Соседние с собой дома.
Вопль, вопль, вопль из дверей
Из ставней, шкафов и щелей.
Он покидает горизонт,
Летит над тающим мостом,
Над исчезающей рекой,
С ума сходя с самим собой...

ОНА
Со счету сбившись от помад,
От тушей, страха, бигудей,
От лака для ногтей
От центрифуги, где, крутясь,
Летает все, летает вся,
Там комната, где лопасти зеркал
Крушат столы, ковры, диван;
Волос сплошная кутерьма,
Бровей предательский изгиб
И декольте предсмертный хрип;
Там, где часы стоят все сразу
Который год на месте на одном,
И как же тут не опоздать? Потом
Придется плакать час за часом
А, может, нет,
А, может,
Все
Путем
Пройдет?

Лишь телефон
Молчит, скотина, словоглот,
Весь бледный, белый, как сугроб,
Уверенный, что всех переживет.

Ее несут, ее несет
Вперед и, дверь
Забыла на замок…
И вот
Опаздывает

Ровно
В срок

(Возвращаться)

Возвращаться
После блудливых песен
Под деревья
С листвой календарных чисел
Так тоскливо
И внутри не хватает места
Для сюрпризов,
Для счастья
И суетных мыслей.
Город сжался до схемы
"Она-дом-работа"
И посыпал все сверху
Дождем вдохновенным.
Это лучше, чем ночь
Проводить в подворотнях,
Это лучше чем видеть
Колючие стены.

Я, наверно,
Взойду чем-то сильным и смелым,
Драгоценным куском
Жестяного металла.
И не лягу на ржавый конвейер,
Не начну
Эту чертову песню сначала.

Возвращаться
После в другое завтра.
Там сменилась шкура
На людях и креслах.
По утрам чистить зубы
Под Фрэнка Заппу
И в дожде
Слышать звуки небесных оркестров.

Разругаться
Со всеми на свете советами,
Прыгнуть искренним в прорубь августа.
Умирать
И опять возвращаться.

Запросто.

(Расписаться в полоумии)

Моя душа нуждается в безумии...
Ленивым хламом
В ее снах
Развеян теплящийся прах
Недоигравшего
Везувия.

Хоть я никто, я все же лейкоцит,
Помеха в перерезанной аорте
Своей страны, своих бессчисленных обид;
И ветер на заброшенном курорте.
Хоть я никто, порой бываю я
Смеющимся дурацким богом
Своих фетишей недо-бытия
С до боли надоевшим кислородом.

О, Боже, знаю я, что любишь ты,
В ладонь набрав нас с утренней росою,
Дуть на кипенье улиц с высоты,
Покалывать своею бородою.
Когда осенний сплин жует лицо,
Я знаю, ты заботливо ссыпаешь
Фейеверки листьев праздничных цветов,
С престола неуклюже наклоняясь.

Паркетным скрипом я дрожу в углу,
Пугаясь неприкаянности жизни,
Ее широт, ее глубин, и потому
Ползу вперед тоскливо и небыстро.

Ты должен признаваться нам в любви,
Хотя бы иногда, ведь мы-то чаще,
В нас светят ритуальные огни,
Больные духи сумеречных счастий.

Мои мозги купаются в безумии...
Хочу быть
Съеденным на бис
Прожорливой дырой кулис
И расписаться
В полоумии.

***
Дверями хлопнув, волшебство
Ушло грешить с другим поэтом.
Остатки сна оборвало
Накалом пулеметной ленты.

Нет вкуса, нет живой струи
В холодной суете вселенной.
И демон прежней красоты
Оставил трон владыке тлена.

Не просто тень, не просто мрак,
Смурного неба злая прихоть,
Всепоглощающий пустяк...
Нет. Разъедающе и дико.

Когда нет магии в дожде
И в аромате женской кожи,
В глазах, на лицах, на листве,
В смешной серьезности прохожих

Пускай хоть праздник зазвенит,
Зажжется пламя страсти где-то,
Но волшебства порвалась нить
И пусто на душе поэта.

(Падает первый снег)

Женщина в зеленом пиджаке
И прозрачных колготках
Стоит, глядя в окно.
Нитки из ее пиджака
Падают на пол
И сплетаются в ветер.
Увидев его,
Пьяный грузчик Николай кричит:
"А-а-ап, рубанок и магнит!
Твою мать, озолотит и вазомоторный ринит!"
Папоротник в кадке
Играет со сквозняком
Во время.
За батареей
Теплые кусочки печенья
Переговариваются
С мятыми окурками
О погоде, о пыли и сырости.
На улице птицы
Стеклянно смотрят
Перед собой,
Отслюнявливая
Дни до ближайшей весны.
Больничный коридор
Похож на рабочего с киркой.
Ее муж подался в шахтеры
Теперь улыбается из-под земли
Белозубой улыбкой.
Ее сын вышел за пределы сознания
С помощью кетамина
И остался там.
Женщина переносит
Тяжесть тела на
Другую ногу
И ждет очереди,
Потирая ручку корзины.
В ней, укутанный шарфом,
Лежит простуженный еж.
Он ждет, когда хозяйка
Отнесет его в кабинет ветеринара
И глядит на то, как
Падает первый снег.

(Начальник отдела кадров радиозавода)

Не любит слушать радио
Радио вымирает
Суровый и крепкий старик
Выращивает гиацинты на подоконниках у себя в кабинете
Сам выносит мусорную корзину
Щурится на солнце, отчего становится похожим на Горацио Элджера
Тридцать лет без выходных
Никогда не спит
Крепкий старик - начальник отдела кадров радиозавода
Сворачивает самокрутки из желтых бланков
Пьет старый желтый чай, забытый когда-то в столе
Редко улыбается желтыми зубами
Смотрит на себя в зеркало и приглаживает редкие волосы
А глаза у него все еще цепкие
Платит членские взносы
В одну партию
В другую
В профсоюз
И Гринпис
Откладывает на похороны
Носит плащ и серую шляпу
Коллекционирует трудовые книжки
Приходит на работу точно в девять
Ровно в час идет обедать
В шесть отправляется домой
В девять - попытка самоубийства

Все заново

Начальник отдела кадров радиозавода
Курит гашиш, сидя в ванне
Ездит на запорожце на красный свет
Красит усы в черный
По ночам выходит на крышу и запускает воздушных змеев
Охотится на голубей с рогаткой
Весной заглядывается на свежие женские ножки
Носит плащ и серую шляпу со страусиным пером
Бреется по утрам самурайским мечом
Играет в футбол с друзьями во дворе, как только подсохнет
Выпивает одну утром
Одну после обеда
Одну после работы
Ну, а дома вечером - большая порция
Веселится и слушает Магомаева
Наедине называет себя "Менеджером по персоналу"
Тайком любит жечь трудовые книжки и развеивать пепел по ветру
Мечтает прыгнуть с парашютом
В шесть отправляется домой к бывшей жене
Любит фотографировать себя в одежде разных эпох
Понимает, что уже слишком поздно
И волос почти не осталось
И работники разбежались
Увольняет сам себя
Веселый старик - начальник отдела кадров радиозавода
И засыпает сладким сном

(Тухлый вечер)

Быкорожев снова пьян пришел домой.
Тень заката его за руку вела.
Нынче март попер совсем-совсем гнилой -
Ни прихода, ни оргазма, ни тепла.
Старый госпиталь зарос рассадой дыр,
В каждой зыблется пожухлая вода.
Витражи полуразрушенных квартир
Пациентам ненадежная тюрьма.
Сапоги в дерьме, но это полбеды,
Остальная половина - это то,
Что ты ходишь каждый день туды-сюды,
Умудряясь находить везде дерьмо.

На ограде две недели как повис
Этот жуткий, всех с ума сводящий стон,
А потом он перебрался на карниз
И к Быкорожеву забрался в патефон.
А еще его видали на столбе,
Полоскался он, обуглившийся флаг.
Этот вечер погружается в Нигде,
В этот вечер все Никак не станет Как.
В эту мессу солнце выйдет из луны,
В полночь станет бешено светло,
А луна, вопя, сорвется вниз,
Расколовшись, как немытое стекло...

...Быкорожев будет пить судьбе назло
Быкорожев будет пить судьбе назло
Быкорожев будет пить судьбе назло

(Наедине с собой)

Повесится поэт
В пучине ночи
И вымолвит слова
Остывшей головой:
"Дурацкая сова
Летает, куда хочет,
Волшебный страус
Прыгает наедине
С собой".

Рекою лебеды
Другое время
Лежит в тени
Последних городов.
Когда-нибудь
Скрипучие колени
Преклонит
Старый бог.

Родится новый космос.
Будет тихо
Рассвет усталым
Бредом голосить,
И люди
Шепотом и криком
Полезут вверх,
Разламывая высь.

Суровая и грустная
Картина
Представится
Дымящейся душе.
Все призрачно
И невозвратно мимо.
Поэта не
Вернуть уже.

(отвратительный я)

отвратительный я.
пыль любви на листе.
и молчит голова
и не ищет гостей.

отвратительный я -
перекошенный рот,
воздух выел глаза,
ветер гонит вперед.

отвратительный я
в черных спинах дождей
подбираю слова
на съеденье ночей.

(Шизофрения mon amour)

Июль коптит нагие плечи,
Июль пускает пыль в глаза,
Во мне заводит свои речи
Разноголосая тоска.

Тоска от праздных пререканий,
От круглосуточной войны,
Но вот приходит отрицание
Всего и всяческой вины.

...И утро снова даст пинка,
Жара подскажет новый повод,
Чтобы еще чуть-чуть с ума
Подвинуться вперед и снова
Все попытаться отрицать.

Прогоркнет день в дыму заката,
Немолчный говор все сильней,
Облапит сон горячей хваткой,
Кошмар все ближе и желтей.

Внезапно бодр. Часа четыре.
Встаю и в комнате хожу.
Приснилось мне, что я в картине,
И что ее вот-вот сожгут,
Приснилось, что меня гвоздями
Вбивают в телеграфный столб,
Что псы с цветными головами
Несут мой оловянный гроб.

Уснул. Проснулся. Липкий полдень,
Биенье сердца под рукой,
Пишу, пишу, тараща в пол я
Глаза. Наедине с собой...

Уже стучится в мои стекла.
Уже со мной. Мадонна мия,
Чем мое слово отзовется?
Расплавится или остынет?...
Сон разума. Шизофрения.

(Прощальное)

Ступеней грохот в тишине.
Пыль августа густа и вязка.
И мне на память обо мне
Остались высохшие краски.

Остались красные дома
И кирпичей остывших запах,
Ночные крики у окна
И ветер, дующий на запад.

Несут огонь на якорях
Седые тучи звездной дали.
Мир желтизною янтаря
Очнется в предрассветной яви.

Ограды, крыши и мосты
Утонут в бледнолицей тине.
Уснет маяк, устав светить,
И прошлое навек остынет.