МОЙ ДЕД

             «Не попов, историю мне жалко,
             Оскудевший  памятью народ…»
                Н.Разумов

Как легко историю жалеть,
Очень просто, проще, чем людей.
На весах судьбы и жизнь, и смерть,
Счастья поцелуй и горя плеть,
Праведник святой и лиходей.

Когда рубят залихватски лес,
Пулями шальными бьет щепа.
А когда в людей вселится бес,
Прославляя рабство до небес,
Их душа беспамятством слепа.

Оскудевший памятью поэт,
Видимо, не может он понять,
Что безжалостность кровавых лет,
Когда в силе подлость и навет,
Лишь с кощунством можно оправдать.
               
Был мой дед одним из тех попов,
Коим лихо довелось хлебнуть,
Кто духовных не признал оков,
Кто умел прощать своих врагов,
Кто прошел своей Голгофы путь.

С детских лет и голод, и нужда.
Все познал крестьянский мальчуган.
Веря во всесилие труда,
В неизбежность Божьего суда,
От сохи пришел в священный сан.

Много он дорог исколесил.
Радовался жизни и страдал.
Был не раз он у святых могил,
В Иерусалим пешком ходил,
Где у гроба Господа стоял.  
    
Дед  в молитвах об одном просил:
Верой свою душу укрепить.
А когда Всевышний осенил,
Для себя он истину открыл:
Надо Бога и себя любить.

Сорок лет, а  он, как перст, один.
Странник. Ни двора,  и ни кола.
Сам себе и раб, и господин,
Шел по жизни регент-челядин,
В монастырь дорога привела.

Там он встретил ту, что видел в снах.
Как у юноши вскипела кровь.
Победив застенчивость и страх,
С именем Надежды на устах,
В его сердце ворвалась любовь.

Жизнь неслась рекой бурлящих лет:
Войны, смуты и страстей пожар
Оставляли свой кровавый след,
Но в сплетенье всевозможных бед
Стойко дед держал невзгод удар.

Был он честным, твердым, как кремень.
Своим басом свечи задувал.
С книгой расставался редкий день.
Равнодушье призирал и лень.
А на скрипке для души играл.

В паутине злобы и угроз
Никогда себя он не терял.
Под раскатами житейских гроз
Справедливость и покой он нес
В дом свой, и стези своей не клял.
               
Семеро по лавкам-детвора.
Две дочурки, пятеро сынов.
Но задули злобные ветра,
И пришла кровавая пора:
Началась охота на попов.
               
Окрестили верующих в сброд.
Церкви отдавались под склады.
Был закрыт уж не один приход.
Замордованный роптал народ,
Видя приближение беды.

Школа также гнала за порог
Отпрысков поповских, как чуму.
Шли в слезах они, не чуя ног,
Получив жестокости урок,
К дому прокаженных своему.

И угрозы, как под дых удар:
«Отрекись от Бога и быстрей»,
Намекал на возраст коммунар:
«Уж тебе под семьдесят. Ты стар.
Чад своих хотя бы пожалей».

«Дети мои, как же вас спасти?» -
Думал дед ночами напролет -
«У властей теперь я не в чести.
До конца мне веры крест нести».
Страх за них по сердцу болью бьет.

А  весной, во время похорон,
Спьяну председательский сынок
Под щемящий колокольный звон
Бросил деду: «Убирайся вон!
Вот тебе твой Бог,а вон-порог!"               
               
И угрозы, и отборный мат
Яростно хлестали по лицу,
Как пощечин и плевков каскад,
Но покойного отец и брат
Всыпали по-свойски подлецу.

Получил мерзавец все сполна,
В синяках приполз к отцу домой…
Суд решил: священника вина.
Видимо, судьей был сатана.
Дед пошел по пятьдесят восьмой.

Он в тюрьме тамбовской отбывал.
Срок не малый для него-пять лет.
Ветер за решеткою рыдал,
Безысходность в сердце пробуждал,
Мол, домой пути обратно нет.

Толк в сапожном ремесле он знал,
И не зря кудесником прослыл.
Сапоги для фронта он тачал,
Будто бы,  сыночкам вести слал
На пределе стариковских сил.

И случилось, что начреж* тюрьмы
Захотел  порадовать себя.
Рыкая на всех  из адской тьмы,
Шел гонец лютующей зимы,
Судьбы, словно косточки, дробя.

Был палач он сердцем и душой,
Зверствовал, вправляя всем мозги.
Он пришел. И дед услышал мой,
Будто кто-то спел за упокой:
«Поп, а ну-ка сшей мне сапоги!»

Барски свою ногу положил,
Что б тот по-холуйски мерку снял.
Но строптивец-дед не услужил,
Выше жизни честью дорожил.
Страшной месть была – лесоповал.

Смертный приговор для старика.
Вновь достойно встретил он беду.
Жилы свои надрывал, пока
В седьмом круге адова витка
Не сгорел в сорок втором году.

Он судьбу с народом разделил.
Вся страна была лесоповал,
Где топор репрессий жизнь рубил.
Дед с великой верой жизнь прожил,
С верой в Бога, с ней и умирал.

Чуть дыша, у друга он спросил:
«Три сынка на фронте, а я… враг?»
И мятежный дух свой испустил.
Ледяной буран, навзрыд завыл,
Сотрясая вихрями барак.
               
Пятьдесят с тех пор промчалось лет,
Не считая слез, глумлений, мук.
Реабилитирован мой дед.
Горько, что могилки его нет,
Где б я поклониться мог ему.

           *начальник режима
                1992г.