15. Заметки на полях сражений 351-375

                Данные «Заметки…» - плод многолетних размышлений
                автора, а также его придирчивого отбора среди мегатонн
                словесного мусора, наводнившего русскоязычный интернет.


351. Толстой в своё время написал: «Изобретение книгопечатания было бедствием, подобным изобретению пороха, ибо оно стало самым мощным орудием распространения невежества…»

И это про книги! Представляю, что сказал бы Лев Николаевич, столкнувшись с телевидением или (не к ночи будь помянут!) интернетом…

352. Перед смертью титан Эйнштейн сказал: «Верю ли я в того, кто ежедневно планирует жизнь Альберта Эйнштейна? Нет…»

353. Помните простенький стишок:

                У попа была собака,
                он её любил.
                Она съела кусок мяса –
                он её убил!

Я думаю, что в этой поганой жизни можно быть только попом. Или собакой. Или, в крайнем случае, куском мяса. Четвёртого просто не дано…

354. На смену КПСС пришла такая же ненужная КПРФ с её страшным лидером Зюгановым. Чтобы не пугаться её, я, как советуют индийские практики, решил высмеять новую партию. И расшифровал её название так:

                Куда Идём, Размахивая Флагами?

355. Дарвин, конечно, святой человек. Вот только в одном он был неправ. Он однажды высказался в том смысле, что, мол, труд и только труд сделал из обезьяны человека. А он сделал из этого несчастного существа всего лишь уставшую обезьяну…

356. Если бы я когда-нибудь организовал свою рок-группу и пел с ней что-нибудь весёлое, хорошее и умное, то назвал бы её «Кузовъ-8». А всё потому, что главным инструментом рокера всё-таки считаю гитару.

Однажды, перечитывая нашего русского гения Владимира Ивановича Даля, в первом томе его главной книги* я однажды прочёл следующее:

«ГИТАРА ж. струнное музыкальное орудiе (остроумно! – Ф.С.), на которомъ играютъ щипкомъ; кузовъ в виде цифры 8, ручка прямая, съ ладами…»

* Толковый словарь живаго великорусскаго языка, т. I, стр. 351. Издание книгопродавца-типографа М.О. Вольфа, СПб, 1880

357. Всю нашу жизнь можно уложить в единый математический постулат:

«Общая сумма добра и зла, сделанного за всю жизнь человеком, есть величина более или менее постоянная…»

358. Любая партия, как, впрочем, и любое общественное движение или организация, являются   г  р а  н  ф  а  л  л  о  н  о  м. Это замечательное слово ввёл в обиход титан Курт Воннегут в его потрясающем романе «Колыбель для кошки». Гранфаллон – объединение искусственное, в нём находятся люди, не связанные друг с другом ничем, кроме одной-единственной идеи, по большей части бредовой и ненужной.

Например, одним из самых больших гранфаллонов на свете был СССР и его верная псина – КПСС. Гранфаллоном является любая религия и даже все государства на свете, где принято гордиться именно тем, что у здесь родившихся находится т.н. родина. Представляете, каким чудовищным двойным гранфаллоном является для советских евреев их т.н. «историческая родина» Израиль?!

359. Вспомните ещё раз группу «The Beatles» - этот избыток радости, жизни и простоты! А если есть под рукой – обязательно поставьте…

360. Два слова о Чичикове. Нормальный герой – и не только того, но и нашего времени. Лично меня он привлекает своей инициативностью, энергией и обострённым чувством нового. Глубоко изучив действующее тогда в России законодательство и обнаружив в нём пробелы, Чичиков, оставаясь в пределах правового поля, реализовал-таки свой фантастический по смелости бизнес-план…

361. Несколько слов от замечательного умницы Франсуа Рабле:
«Чтобы избежать встречи с дураком, разбей зеркало…»

362. Лично я старости не боюсь, потому что быть старым не так уж и плохо.
Во-первых не надо ходить на работу. А если зашёл, то необязательно там что-то делать – так, походил, посмотрел и ушёл.

Во-вторых, необязательно говорить то, что хотят от тебя услышать. И здорово, что, в-третьих, абсолютно необязательно слушать то, что хотят сказать тебе. А обидятся – есть отмазка: полный, дескать, маразм!

Деньги в старости не нужны, потому что за жизнь столько всего накуплено, что можно автономно продержаться бесконечно долго или хотя бы до смерти. За модой опять же не надо следить, а только за временем года.

В общем, в старости есть свои прелести – практически ничего не хочется. Жить только хочется всё сильней и сильней…

363. По данным социологов, уверенно лидирует сайт www.gospodi-pomogi.org – около 150 миллионов обращений в сутки!

364. И всё же самый трудный на свете язык – русский. Однажды Льюис Кэрролл, знаменитый автор «Алисы в Зазеркалье», путешествуя по России, записал чудное русское слово «защищающихся». Ему сразу же объяснили, что это необычное слово означает those who protect themselves, то есть «те, кто защищают сами себя». Писатель, естественно, записал понравившееся ему слово в английской транскрипции, но вид его вызвал ужас:

                zashtsheeshtshayushtsheekhsya

Ни один англичанин или (не к ночи будь помянут!) американец никогда не смогут произнести такое слово! «Великий, загадочный язык!», воскликнул писатель. И был прав, чёрт нерусский…

365. Национальная русская идея, по моему представлению, проста до крайности: жить надо, пока дышится, на том свете и этого не будет. А потому, как бы ни было паскудно, надо коптить небо, не сильно надеясь на то, что достигнешь счастья. Да и в чём оно, счастье?

366. Библейская история об Адаме и Еве – первое документально зафиксированное повествование о нарушении прав человека. Судите сами: сначала т.н. бог своим чадам всё позволил – и покой, и негу, и еду на свежем воздухе, короче, всякую радость без опасностей и забот. Он только не позволил им  с а м и м  пытаться отличать добро от зла,  с а м и м  решать, что хорошо, что плохо.

А что получилось? Я, Адам, конечно, на свой манер знаю, что такое плохо. А вдруг и эта женщина на свой манер подумает обо мне плохо – я же перед ней голый! И Ева, дура, туда же: вдруг я чем-нибудь не такая и, кстати, тоже голая! Правда, неизвестно, хорошо это или плохо, но с другой стороны, создатель вроде не хвалит…

Стыдно Адаму перед Евой, стыдно Еве перед Адамом. Им бы т.н. бога бояться, как было велено – только он один знает, где добро, а где зло. Но стыдиться – это бояться не его, а всего лишь людского мнения. Не о божьем благословении заботиться, а о людском помиловании!

Не дать человеку выбора – значит нарушить его права. Верно?

367. Есть люди учёные – это те, кто много знают.
Есть люди умные – это те, кто много понимают.
Есть люди интуитивные – те, кто много чувствуют.
Если же соединить эти три понятия – получаются гении…

368. Странное слово «завтра» - гораздо более странное, чем «сегодня». И ещё более странное, чем «вчера».

Завтра – это тот день, на который ты ещё можешь влиять (или, по крайней мере, так думаешь), это тот самый день, в который ты не будешь совершать вчерашних ошибок. Это замечательный, яркий, солнечный день, не похожий на серое «сегодня» и уж тем более на уплывшее «вчера.

О, завтра! Завтра – особенный день, завтра – этот тот день, когда… О нём ты и узнаешь завтра, которое очень скоро по прихоти природы снова превратится в «сегодня». И в нём тебя уже будут ждать твои вчерашние ошибки: ну, здравствуй, придурок, вот мы и снова вместе! Разве ты не рад?..

369. Не могу в «Заметках» обойтись без любимого мной умницы Ницше:

«В снисходительности нет и следа человеконенавистничества, но именно поэтому слишком много презрения к людям…»

370. Человек истинно умный никогда не пожалеет о прожитой жизни и не пожелает вернуть всё на круги своя. Он благодарен жизни за то, что в ней было много чего, и всего было в меру: и ту меру радости, чтобы не сделаться идиотом, и ту меру горя, чтобы не сойти с ума, и ту меру страха, чтобы, и боясь, не скурвиться, и ту меру успеха, чтобы не наделать глупостей.

Жизнь вообще штука не стыдная, даже если она не совсем исполнена какой-то значимой пользы. А полезная она в том, что именно ты, её хозяин, не даёшь ей затеряться в копошении других жизней и делаешь её, такую иногда никчемную, столь бесконечно милой и долгой…

371. Надо проще относиться друг к другу. Люди – это лотерейные шарики в барабане: сталкиваются со всеми подряд, трутся, разбегаются и снова сходятся. Если жить и думать о людях именно так, не надо будет резать себе вены…

372. Помните знаменитые слова старика Канта о звёздном небе над нами и нравственном законе внутри нас? Законы добра волнуют нас всё меньше, и мы уже почти не верим в его существование, вполне полагаясь на законы общественного развития.

Другое дело – звёздное небо. Оно слишком зримо, слишком очевидно, чтобы можно было в нём усомниться, оно влечёт нас к себе  и вызывает страх. Ничто, как мы знаем, не притягивает нас с такой силой, как нечто, внушающее нам страх. Оттого, наверное, и влекут нас к себе: всякого рода зло, жуть знания о мире, пугающая возможность любви, страшная правда о себе и всякого рода власть. Оттого и манит нас к себе звёздное небо Иммануила, полное загадочных и незнакомых тел.

Порой осознанно, но чаще безотчётно, иногда буквально, но больше в мечтах, стремимся мы приблизиться к источнику страха, дабы ещё более усугубить его, насладиться им сполна, испытать его в крайней мере – однако, в той лишь мере, чтобы адреналин не разорвал нам сердца или чтобы сам источник страха не погубил нас навсегда…

373. Человеческая совесть чем-то похожа на надувной детский шарик: и размер её, и форма могут сильно меняться в зависимости от обстоятельств…

374. Мы давно живём в плену событий и дат, любим отмечать ничего не значащие вселенские юбилеи и радуемся, как придурки, тому, что вот ещё один год позади. Зато – какой весёлый день рождения, а сколько подарков надарили! Как будто подарками можно компенсировать то, что этих дней, именно этих дней не будет уже никогда…

Вот стукнуло, как остроумно говорят в русском народе, недавнему пареньку пятьдесят, и гости наперебой говорят ему о каком-то «жизненном экваторе». Какая сомнительная метафора! Незаконная и безответственная дочь благороднейшей из географических широт вдруг заявила о своём праве на точность, как будто, дожив до пятидесяти и назвав это экватором, можно непременно дожить до ста!..

375. Завершил очередную подборку этих «Заметок» и вспомнил, как Тригорин в чеховской «Чайке» уныло так говорит: «Кончил вот рассказ… Наверно, другой теперь напишу…»