Флибустьеры осени

Уходи, если можешь, не глядя назад. Нам вослед
Дышит холодом  зверь из-за желтой, измятой портьеры.
Карта странствий подписана «Осень». Но автор задет,
Или ранен навылет картечью с проклятой галеры.

Умолкают круги на зеркальной поверхности луж.
Цепи насквозь проходят звеня, мы прикованы к веслам.   
Мы попались. Жуем километры и мили в ту глушь,
Где следов человечьих на белых полотнах нет вовсе.

Словно Гидра стоглава зима. Утвердит свой закон.
И отметит в потрепанной книге: «родился» и «умер».
Отрешенно поставим две даты в рулетке на кон,
Из небесной конторы услышим для вызова зуммер…

А ведь помнишь, как берег дарил мириады огней.
Искры радостных, ярких и теплых по-детски песчинок.
Но печально кричали нам птицы, им сверху видней,
Сколь малы человечьи фигурки, чуть ниже травинок.

Дирижер отпустил звуки вальса движеньем руки.
Медь оркестра слепила, шипели и пенились вина.
А фигурки бросались с причала, рождая круги
И гребли задыхаясь к фрегату - листу тополиному.

Самый первый, добравшись, бандану на лоб повязал.
Лихо пламя заката сверкнуло на сабле пиратской.
Тонко выкрикнул: «на абордаж!», и покинув причал,
Стал невидим кораблик, окутан небесною лаской.

Как прекрасен был путь! и чудесен был долгий закат.
Но, как все в этом мире, не вечен, и скорбью отмечен
День, когда «никогда» стало больше, чем мог взять фрегат.
И посыпались, прыгая солнечно, детские встречи.

И фрегат стал галерой, где сотня – другая рабов
Тянет лямку, точнее гребет из «вчера» в неизвестность,
Поминая озлобленно старых, крылатых богов
И Пегаса перо затупляя о душ бессловесность.

А по белым полям слышен голос, протяжный как стон.
Стон метели январской, он имя дрожа, повторяет.
Самого снежного, юного Кая из мглы кличет он -
То давно постаревшая Герда во льдах умирает.