Айша. Virginia Slims

Пылающий песок постороннего города, кафедральный бриз тянущий вверх
деревья
день обуславливает перекрестки, тенты летних кафешек
Вытянутое сознание переулка – снотворное с шевелящейся газетной шелухой… Облака, прикормленные над задворками, пьянчужки приговаривают бутылку среди этих тропиков

Матовость пыли. Травы. Копоть остающаяся от сигарет, на сердцах. Черная марлевая повязка: это предохраняет. От слов влекущих малярийную заразу опустошения.
В наших телах черные кости, милая. Что-то траурное в блуде дневного зноя – словно натянули резину на головы. Мозамбик в фиолетовом небе кафе…

каре мотоциклов, медленно съезжающее с пустыря – улицы готовы быть изнасилованными.
И теплая но-шпа ветра

в плоти сансары, в воске, капающем на кофейный столик.
Стал африканским зноем, песком и бессмертием мертвых
Облака загипсованы. Мысль, слоняющаяся случайным вывихом, дневные безделушки в сумочке. Тени легко выдуваются из-под наших ног – парой лишних билетов
Золотой воробей хозяйничает на соседнем столике, и никто не обращает на него внимания.
Золотой попрошайка стоит у дверей кафе, и никто не замечает его присутствия: пустота хозяйничает в наших жилищах…

Трогательный океан в своей простоте. Селия обнажившая свои кости.
Мы оставим пустые бутылки после себя, хотя ты и предпочитаешь море…
Вдвоем в этом океане, застланном фотовспышками пытающимися опередить наше солнце. Афродита, наглотавшаяся пены и всплывшая в ванной – растерзанная чайками в океане рекламы. Что может мне помешать?
Черная марля ветра…

Бензоколонки, дымящие в сторону моря…
Аромат сигар, кочегарок.
Кофейные зерна горьки как невольники. В эпидемии зари, одни – потягивая этот обжигающий полдень

Неоновый кот заражен бессмертием, и мы глядим в его холодные глаза


7 июля 2003