Гвоздодер

Однажды, Вознесенский лег в кроватку,
Не долго думая явился сон,
И дал понять поэту, что тот в прошлом,
Что к Пушкину в парадную вошел.

Бродя по поэтическому храму,
В мечтах увидеть негасимый свет,
Андрей остановился потрясенный,
Увидев дверь с табличкой «кабинет»

Он постучал. Ни что не отозвалось.
Толкнул. Вошел. И замер, обомлев,
Поэт, задумавшись, сидел на стуле,
Рукою свои мысли подперев.

Лицо было черно, ввалились скулы.
Покоились во впадинах глаза.
А рядом, на столе, лежала Муза,
Сложив запястия в виде креста.

«Что с Вами», - вопросил Андрюша тихо,
«Не уж то невезенья полоса,
Иль, может быть,  болезни тьма коснулась,
Собою вдохновенье унеся».

Проделав пасс неслушною рукою,
Отбрасывая гнет нависших лет,
Слегка привстав и снова опустившись,
Поэт ответил полумежьем век.

«Приветствую Вас, путник одинокий,
Хотите Вы осмыслить жизнь мою,
Задерните окно, зажгите свечи,
И станьте рядом; правду расскажу.

Мы с музой раньше славно поживали,
Но если пару месяцев отнять,
Какой-то хрен, в газете желтой крякнул,
Что надо бы слога пересчитать.

С тех пор дела  совсем пришли в упадок,
В сетях у счет запуталась судьба,
Да вот и муза, что- то захворала,
И толку от нее ну не шиша

Стучу костяшками, набил мозоли,
Чтоб критикам в земле холодной гнить,
И счеты от несчастий укрываю,
Без них, дружок, мне больше не творить».

В тот миг, очнулась Муза и сказала,
Купаясь в нежных отблесках свечей:-
«Кумир свихнулся, нужно делать ноги».
И взгляд ее, почувствовал Андрей.

«Заткнись убогая»,- воскликнул Пушкин,
Иль песню вдохновения напой,
А коли лень  поэта сан уважить,
То лучше свою варежку закрой

Но Вознесенский их уже не слышал,
В мозгу огнем пылала страха нить,
Случилось, с арифмометра забыл он,
Намедни, пыль сырую удалить.

«Все кончено, мой агрегат заржавит.
Прощай мечта – прощай автомобиль.
Все кончено! О господи, помилуй!».
И рухнул навзничь, поднимая пыль.

Пока он падал двери отворились,
Вошел Денис, приняв челом косяк.
Ощупав шишку, произнес Давыдов:-
«Ну-с, к делу. Здравствуй Пушкин. Я – мудак!»

«Нашел чем удивить»,- поэт ответил,-
«Известно поведение твое.
Скажи, дружок, зачем принес авоську?
Быть может, в ней закуска и вино?»

- Пуста! Пуста! Пуста она, как поле
  Истоптанное стаей злых собак.
  Хочу тебе поведать откровенье,
  Короче слушай, дело было так.

Тот раз, после начала заварушки,
Когда мир осознал значенье счет,
Нас с Музой посетило озаренье,
И мы творили ночи напролет.

Намедни, вдохновенье истощилось,
В ларьки, как молния, метнулся я
И тут из темноты возникли мыши,
Костяшечки по норам разнеся.

Я разорен, почти что обесчещен,
Одна дорога, только на тот свет.
Послушай, Пушкин, это что за тело?
«Один из наших»,- был ему ответ.               

- …Так вот, тот час явились кредиторы,
Замки сподобясь лобзиком спилить,
В мои владенья, подлые проникли,
Все утащив, что можно утащить.

Прости поэта, сей визит по делу,
Нет мочи у завистников просить.
Нельзя ли, в милосердие поверив,
Лишь на неделю счеты одолжить.

- О свет очей, божественный Давыдов,
Прими в ответ всю теплоту души,
Пойди на кухню, там лежит сухарик,
Возможно есть компотик,- поищи.

- О боже милый! Пушкин, что за речи,
Быть может несваренье головы?
Изволь принять немедля масло - кастро,
Спасись от пеленанья темноты.

- О сударь, полноте жевать резину,
И вешать отходняк в небытиё,
Будь прокляты вампиры-кридиторы,
Примите в дар постельное бельё!

- О демоны! Вернись на миг в реальность,
Не уж то мозг сырой сквозняк продул,
Авоська хочет сей предмет полезный.
Давыдов к счетам руки протянул.

Удар пришелся точно в подбородок,
Нахальника отбросило к окну,
Но быстро отломив у стула ножку,
Давыдов встал в position number two.   

Подрагивала ножка, словно шпага.
Косясь на приближенье визави,
Поэт промолвил Александру: - « браво!
Но скоро жить придется на гроши»

« На счеты насылаю я проклятье,
Пусть вокруг них сомкнется черный круг,
Возьми подушечку идя на паперть,
Что испугался? Зайчик за испуг!

Удар пришелся точно между ребер,
Раздался странный, хлюпающий звук,
Но все – таки Давыдов был гусаром
Он выдержал коварный полукрюк.

Воспользовавшись телом, как торпедой,
Денис стремительно рванулся в бой,
Сцепившись, парочка свалилась на пол,
Нарушив Музы дремлющей, покой.

Змеёй освободившись из объятий,
Гусар метнулся в направленьи счет,
И не смотря на Пушкина захваты,
По сантиметрам двигался вперед

Обзор свечей мерцал и колебался,
И в этих сплохах рваного огня,
Скребя ногтями, пальцами вращая,
Тянулась к счетам алчная рука .   

Немедля, Муза бросилась к Андрею.
«Вставай, осталось время ни шиша,
Они убьют друг друга, свет померкнет,
Виновна будет черствая душа.

Поэт вскочил, не веря обвиненьям,
Перед глазами расстилалась мгла,
И бросившись к неясным очертаньям,
Схватил одно из них за волоса.

Удар пришелся точно по затылку,
Андрей, вращаясь, медленно упал,
Отбросив гвоздодер, сказала Муза:-
«Ты был не прав, - не на того напал.»

Он был не прав, задев свечу, упавши,
Три очертанья бросились в бега,
Огонь и дым плясали капоэйру,
Закрылись, Вознесенского глаза.

И вновь открылись. «Здравствуйте, кроватка».
Рукой тяжелой, липкий пот отер,
Окинул взглядом серое пространство,
И на полу заметил гвоздодер.

Тягучий взгляд исследовал находку,
Свершившую во времени вояж,
Один конец смотрел в глаза поэту,
Другой взирал на старенький трельяж.

«Бред, мистика, кошмар, иль откровенье?»,
На мозг, пульсируя, давил вопрос.
«Конечно же!»,- вонзилось озаренье.
«О чем я думал раньше,- драный пес!»

Подняв, рукой дрожащей, железяку,
Расстаться с озарением боясь,
Ступая тихо, подошел к трельяжу,
В нем копией своею отразясь. 

«Чего тебе?»,- спросило отраженье.
Здесь гвоздодер, поганый, не пройдет.
Долой корреспонденцию на выход!
Даешь корреспонденция на вход!

Сознание, качнувшись, раздвоилось,
Но то, что из кроватки взяло верх,
Андрей наполнил водкою стаканы,
И выпил с гвоздодером за успех.

Покончив, быстро, с этой процедурой,
Трельяж отбросив, - обнажа настил
Поэт еще чуть – чуть поколебался
И гвоздодер по делу применил.

Любуясь на изъятые купюры,
Послав подальше тысячу котов,
Он произнес: - «Доверимся машине,
Пускай считает сочлененья слов»

Глотнув еще и плюнув в отраженье,
Андрей «блошиный» рынок посетил
И там, всего полдня поторговавшись,
Потертый в «дулю» Макинтош купил.

Другое дело, Муза вся светилась,
Довольно на подельницу смотрев,
Кривлялась, но работала программа,
Неся с собою радость и успех.

Капуста шла, черешня расцветала,
Дом быстро превратился в особняк,
Все в новом компе музыкой журчало,
Остался в прошлом полоумный Мак.

Улыбку вызывала та минута,
Когда во сне дотронулась беда,
Когда вокруг огонь и дым плясали,
Когда закрылись синие глаза.

И вновь открылись. «Здравствуйте кроватка»,-
Андрей подумал, сдерживая смех.
«О господи, привидится ж такое,
А впрочем, все нормально. Лучше всех!»

Но все-таки печали тень осталась,
Ах, если бы он мог тот сон продлить,
Чтоб побороться с лютою судьбою,
И гения от бед огородить.

Ведь сколько же еще мгновений чудных,
Потомкам мог бы Пушкин подарить.
Не будь Дантеса, не будь Черной речки,
Ах, если бы …    Да что там говорить.