Алерон, Червивое Солнце

Это детское)) Давнишнее, ещё когда я обладал неистовым словоблудием xDDD

Мы смотрим прямо в пустоту, не замечая наши очи,

Мы смотрим, наблюдая вышину, громадой рвущую сердца и клочья,

И ощущая влаственные воли, кричим, отчасти не взирая на покои,

Нам чуждых королей, что тихим плачем будят стоны,

И поедают собственные сонмы, и сизым дёрнутые кроны,

что взращены обманутым слепцом.

Алерон, Червивое Солнце.

В коварной мутной тишине, что подкралась в речных потоках,

Где в удивлённых всплесках, раскрыты капли блеска,

Что так небрежно и печально, пытались убежать отчаянно,

В коварной мутной тишине, где зорко смотрят очи,

Которых ждём мы в страхе ночи,

В закатных трепетных лучах, что бьют в глаза сквозь ветки сосен,

В безумном танце страшной гостьи, забились дюжины фигур,

Сквозь хоровод, покрытый горем,

Колонны мчались с жутким воем,

Сквозь странный гомон, шумный хохот,

Сквозь тихий плач, негласный вскач, вокруг кустов и листьев липы,

Уж ноги все до кости сбиты, умы уродливо пролиты!

Но вот в истоме сладкой муки, потухли звуки,

Лишь в пляске появилась суть - томленья ночи грустный путь,

Но в свете лунного луча их танец мёртвая свеча,

И кипы призрачных существ так странно полнят сотни мест,

На шабаш капища зверей, подарок - тысячи смертей!

Ликуйте идолы безумий, сегодня полны ваши ульи,

Сегодня вы пожрёте крови и в сердце истины вольёте!

Но в час предзвёздной грустной песни, когда проснулись силы мести,

На поле вышел Алерон - король с червями в венах сердца,

Сосуды греет жажда чести,

Что не дарована судьбой, покамест он немой душой,

Рожден он был в высотах горных на тропах торных, где великанов длани скромны,

Где жук мельчайший - гад вредчайший, а птица в небе - тень к победе,

Сквозь дымку призрачной зари, коня мертвяк вёл под уздцы, глаза светились светом боли, Как знамя давно падшей воли, его доспехи, словно панцирь,

Сочились слизью слёз увядших, хромой,

Изящно и с угодой он к свету шёл, кривя походкой,

И кровь сочилась изо рта, когда дошёл до гостьи зла, не ликованья, изумленья,

Он пуст как лист весенний, и в то же время полон дум,

О том, что слабы тени не боятся света дня, и им враждебного огня,

Кто злу позволил выйти в тень, напиться крови им уж лень,

Не льстиво хищникам бояться, за жертву им не годно драться,

И в тёмной касте, лишний довод, чтобы содрать со злобных тонны кожи,

Глаза алеют в вспышках гнева, исдохли демонов посевы,

Уж не вступаются клинками, а рвут безжалостно когтями,

Где видно чтобы звери тени, во мраке пасти свои грели,

И мускульным позывом скулили в Дни своей наживы,

В тот миг он понял страх царицы, что покорила трепетную птицу,

Он осознал чужою болей, что лик его ещё лиловей,

И крылья чёрною волною накрыли поле, диким слоем,

Лишь взмах вроного острия, тем паче дикого крыла и пали ниц неверных толпы, и в Суматохе искр снопы, потухли в диком страха вопле, на поле мёртвенной травы, сквозь Мутную завесу выжигая пепел, взбежал гонимый, дикий ветер,

И подхватив крылатых тварей, выдрал корни их страданий,

В сердцах, с тех пор скитаньям нет предела, тела их бродят по уделу, взрыхляя Собственные лица, о, как им жизни хочется напиться!

C тех пор прошло три сотни лет,

Минуло время поколений,

Не видно солнечных затмений,

Казалось, нет конца борьбе,

Она идёт даже во сне,

Но если острый эспадрон,

Вдруг отсечёт кровавый стон,

Восстанет мёртвый Алерон!

В тот день, когда на снег упал рассвет, когда забрезжил тёмный след,

И на сугробе средь ветвей, один листок был одинок,

Как тёмной ночи лепесток, вернулся с диких пустырей,

На тёмной тени Инедей, взрыхляя кипы серых пней,

Его фигура неясна, была длинна и высока, хламида чёрного огня,

Корона бледною луной, светилась странною судьбой,

И видно было с далека, печать его- его судьба!

Вокруг метель колышет ветви,

И в круг сметает пыли сетью,

Мороз пространно и смешно, слетает с неба решетом,

А всадник льдом покрыт челом и видно мёрзнет уж давно,

Кричит и едет на тени: " Эй, вы! Там посреди сосны! Я вижу вас и днём и ночью! За мной вы следуете, точно! Вернитесь в крепость тёмных дней! Нет места вам среди людей!" Кричит и едет, Инедей, то бредит, то всхрапнёт, а то от холода уснёт,

И вовсе позабыв порой, себя он чувствует горой.

И лишь глаза его мгновенны, как полны синей крови вены,

Но в небе кипы туч застыв, лучи гнетут чуть поостыв,

Не видно проблесков зари, лишь взгляд ведёт его к дали,

Скитанья, бедный Инедей, видит в пути уж сотни дней,

Отчаянье чуждо храбрецу, ему не цель идёт к лицу,

Он всё оставил позади, ему теперь брести, без горести, без совести,

Он всё составил на пути, ему теперь вести, без сил ему и мир не мил.

***

У мёртвых есть свои печали, они живее всех миров,
Ведь сознаются поначалу, как закуток моих стихов,
Они играючи взирают, за мной малюток тех вести,
Что из трухи ко мне взывают, чтобы потом и в повести...

ДЕСНИЦЫ КОРОЛЯ.

Руки! Я бегу от них прочь!
Что за муки, силы их не превозмочь,
Они повсюду лезут,
Вот из-за стены, былых, ушедших короли,
Стволы выходят траурной каймой, прохожих жуткую волной,
Руки алою зарёй промелькнули под войной,
Пой! Червивой дланью вой! Непокоримою судьбой,
Забудь, что кисти коротки, а времена так не легки,
Сыграй мелодию фаланг, сожми в удар немой кулак,
А вот я вижу вновь её прекрасных пальцев новь,
И столь бура её заря, что не загар, а тёмный дар,
Играючи сбивая ситом, мне руки дарят буйный ритм,
В мир шумный вести не пасти,
И в пропасть пальцы понести, не смог бы снасти я найти,
Они повсюду лезут вновь, в глаза и в кровь, в печали снов,
Как дико высятся они, как императоры вольны,
И упрекая темноту, тень порождают на снегу,
Бегу я прочь от них опять, пытаются, меня запрячь,
Озимой, страшной белизной скомкали мрачной чистотой,
И вновь разверзлись пласты дня, восстала мёртвая земля,
И руки лезут из огня!
И тени прячут их тела! А есть ли капля хоть одна,
Что не достанут все меня? Не схватят, вцепятся корой?
Охватит страшный вдруг настрой, не выпью сладости настой,
А вдруг сверкну слепой струной и оборвусь сплошной залой?
Нет, ведь я вовсе не такой!
Но пятна пламенных объятий сметают страх пред дикой ратью...
И вот я в цепких постных лаптях, они мне трутся берестой,
Не руки это, лишь понятье, чем, кажется иной покой,
Чем оседают хлопья знати, но забывается душой,
И вот уже я движусь дальше, как вдруг холодная рука из леса тянется одна...

ТОПИТЕ ЛУЧШЕ ВТИХАРЯ...

Под ночь на время светлой муки, две одинокие по сути фигуры в озере под звуки,
Чтоб траурной волной смести остатки доблестной весны, вдруг стали вместе там грести,
И в лодке тихим всплеском, веским ударом плоского весла убили вечером посла,
Когда купался тот до сна, но тело схоронить забыли, чтоб воды скользко заслонили...
И какого же то отчаянье, что дух усопшего всплывал, от дна стремясь на сеновал!

Когда на утро труп нашли, весь рот его изъели вши, а на глазах пестрели швы,
Собрался разный яркий люд, смотреть на тухлых, хладных блюд,
Его на реку отвезли и на течение снесли, пока скрипучая ладья не доплыла до берега...

Мертвец вдруг встал на яркий свет, смахнув ногою первоцвет, пошел походкою в рассвет,
И брёл пока искал ответ, откуда помнит он завет, коварный, тёмных сил совет,
Покуда вновь не отыскал, чужую кровь не иссосал,
На жертву дико, хищно пал, затем опять на луч шагал...
Об имени так тосковал, что Мясником себя прозвал, и плоть прохожих пожирал,
Чтоб погасить в душе пожар.