Наливное

Что за квёлый ноябрь! Снег ледащий не кутает ветки,
не докучлив мороз и спокоен, должно быть, префект.
Чертыхаясь, Господь прикрывает глаза от подсветки,
ночь на постерный снимок лениво готовит объект.
Вверх взмывающий шёпот и мрамор, подогнанный ладно,
свечи, антигриппозная марля и «Боже, прости!..»,
а усталые тонкие пальчики запаха ладана
не успеют впитать — мы спешим из-под ликов уйти.
А под горлом свивается шарф, как кольцо Искусителя,
в чёрной сумочке плод ненадкушенным светит бочком,
и шипенье витает под сводами Храма Спасителя,
и сквозь слёзы свечные отчётливо пахнет грехом.
Только твёрдой рукой заколочен гостиничный номер,
где делилось бы яблоко поровну, в пику богам.
Змей молчит, он растоптан, расплющен, размозжен... он помер:
не рожать-продолжать — только грешным сплетаться ногам.
Прилизали Москву — ни одной человеческой лужи:
ни козлёночком стать, ни носов у ботинок помыть.
Можно ехать назад, в заповедник безрогого мужа,
и супруге рога не к лицу, и безрогие мы.
Молча пепел роняю и в тамбуре кланяюсь в пояс,
чтоб никто не увидел, за что же спасибо Москве.
Подстаканник на пластике, курица — медленный поезд
и московская прочная грязь на ботинка носке.

19 ноября 2009