Гл23 Побитый кардинал де Ришелье. Фрагм. романа

                *              *              *
Старшинами Парижа бал в тот день
был в ратуше блестяще подготовлен.
Прелат благословил: танцуй, балдей.
Но Анне ли не знать, что был гад волен

её ошельмовать в глазах людей.
Достаточно он злобен и проворен
и к ней на бал, как беспощадный воин,
придёт, чтоб ей припомнить всех чертей.

Слонялись у парадного подъезда,
гвардейцы кардинала уж чуть свет,
как будто вообще другого места
во всём Париже им, бродягам, нет.

Как не сказать, что для гасконца было
препятствий предостаточно и тут,
но наготове верная рапира
и крылья за спиной уже растут.

Гвардейцы кардинала отирались
поодаль и на всех – орехов  горсть.
В  хвосте  оставил ротозеев гость,
им показавши фак и крикнув «Алес»!

На лестнице покинув рысака,
мигнув в дверях стоявшему Ла Порту,
Шарль глянул на отставших свысока
и с ценным грузом устремился к входу.
 
А через миг он счастлив был вдвойне.
Венцом творенья Божьего в фойе
печалилась Констанция и ветром
из окон аж качало плоть при этом. 

Ещё б часок и выеденного яйца
не стоило б прекрасное творенье.
К сочувствию взывал без промедленья
иссиня-белый цвет её лица.

Бедняжку докучали сквозняки,
поскольку было, балу вопреки,
ей место – у порога, а не в свите…
А то, что есть на свете двойники,

она себе отчёт дала при виде
шагнувшего к ней парня: как похож
на Шарля! И костюм на нём – гвардейский!
Нет, это в правду Шарль! Он по-житейски
легко предотвратить готов падёж

красоток измождённых как опора
и светлая надежда в тяжкий миг.
Мадам он подхватил почти у пола
и радости  защитника  постиг.
Он юн был. Да ещё из холостых.

– Надежд я ваших всё же не развеял.
  Я обещаний не даю пустых.
  Скакал я резво. Уж куда резвее! –
Шарль каялся. Был голос парня тих. –
  Моя задержка – всем угроза!  ЗмЕй я!
  Но жизнь – сплошных  препятствий  полоса!
– Вы живы, – распахнувши вновь глаза,
она спросила, быстро розовея. –
   Так значит,  удалась  моя затея!

– Ну да, – заулыбался пилигрим, –
  коль не считать издержки в виде трупов.
  Друзей утратив из-за вражьих трюков,
  бессменно оставался я лихим,

  удачливым, живучим кондотьером.
– Да как же вам всё это удалось?!
– О подвигах мечтал и вот… дорос.
  Блистал умом и бил рекорды телом,

  на зло всем вражьим  сИлам  оголтелым.
  Брильянты привожу я в первый раз.
  Подробности есть важные для вас…
– Вы стали лучшим в мире кавалером!
– Когда же с вами это мы проверим?
– Пойдёте  далеко  таким манером…

– Вам отдых от волнений и кручин
принёс я, как ведро воды в розарий, –
Констанции шкатулку Шарль вручил,
но бал-то был давно уже в разгаре.

Собравшихся на бал больших гостей
ещё перед началом истерзали
вопросы и догадки всех мастей:
что с Анной? Ведь такой её не знали
никто и никогда. Как после свары,

смотрелась королевская чета
в итоге трёхминутного общенья.
Хотя никто не понял ни черта,
все видели: король был в раздражении.

Король явился хмурым, злым, опричь
того, в нём непростительно дремало
желанье радость  пОдданных  постичь.
Сперва он вообще сидел, как сыч,
сказав, что ждёт приезда кардинала…

– …Теперь, ваше Величество, пора
  узнать, на сколь послушна вам супруга, –
шептал прелат Людовику, паря
на крыльях превосходства. Даже муха

не сможет незаметно пролететь –
привык за всеми зорко он смотреть. –
   Сомненья есть, что сможет королева
  сегодня, как бы ни было то скверно,

  исполнить вашу просьбу на балу.
  При всех моих сомненьях очень веских,
  я всё же вас отчасти ободрю…
  Коль всё же она выйдет при подвесках,

  спросите у неё не от добра,
   кто стырить у неё мог эти два.
Вручая два подвеска от миледи,
едва ль нуждался сам прелат в ответе…

Прелат приехал тайно раньше всех.
Он, из-за штор за Анной наблюдая,
с трудом злорадный сдерживал свой смех.
Осунулась  испанка молодая

и крайне побледнела. Полный крах!
Вот-вот пойдёт молва о ней худая,
ведь Анна, безусловно, при нулях:
явилась без подвесок, коротая

минуты до разборок с королём…
…Вот, наконец, сошлись они втроём:
Людовик, Анна и король интриги.
– Мадам, – спросил Людовик напролом, –
  в желаньях угодить мне  есть  ли сдвиги?
  В упорстве вашем есть ли перелом?
  Какие тут быть могут закавыки?!
   Неладное я чувствую нутром!
Муж повторял бестактный свой приём –

допрашивать жену при посторонних:
– Вы, просьбу игнорируя мою,
  подвески не надели, значит,  рОль их
  во всём, на что предвзято я смотрю,

   загадочна и вводит в подозренья.
Жена пролепетала: – Сель ву пле…
  Я не надела их из умозренья,
  что могут нанести им вред в толпе.

– Мадам, оставьте ваши отговорки!
  В толпе у нас не воры и не волки.
  Никто подвески вам не отгрызёт.
  Подарок ценный, да. Я был не жмот,

  и я желаю, чтобы в этом зале
  о щедрости моих подарков знали.
  Чтоб всем бы: и лакею, и послу
  в глаза подвески ярко засверкали.

  А без подвесков вас я  тАк  кусну,
  что мало вам покажется едва ли!
  По ценности и общему числу
  им равных нет…             – Я тот час же пошлю

   за ними в Лувр, – промямлила бедняжка.
Прелат заметил, как ей было тяжко
и желчно улыбнулся:  – Не беда,
коль вас чуть-чуть задержит суета…

Вот пробил час – вновь вышла Анна… Опа!
Подвески украшали ей плечо.
Прелат манерно раза три похлопал
в ладоши, но, подсчётом увлечён,
 
сглотнул усмешку, вставши рядом с павой.
Он и Людовик неразлучной парой
немедля подскочили во всю прыть,
чтоб женщину с  поличным  уличить. 

Людовик, как обычно, был напорист –
шёл с тем, что отложилось в голове:
– Мадам, готов услышать вашу повесть
о том, каким путём вот эти две

вещицы мне сейчас попали в руки.
Муж подал ей футляр от Ришелье.
От гнева он заранее шалел:
что ж он сейчас услышит от подлюки?!

– Что тут у вас в коробочке? Ах, да!
  Как! – разыграла Анна изумленье. –
  Вот мне, ваше Величество, везенье!
  Ещё два вы мне дарите?! Тогда

  четырнадцать их станет! Очень мило!
   ПривЕсить  их? Иль будут про запас?
Людовик так опешил, что не раз
сбивался сам со счёта. С ним уныло,

но молча вёл свой счёт де Ришелье,
вспотевший, словно парился в жаре.
Король, как только справился с задачей,
вспылил, оставшись дурнем в сей игре:
– Двенадцать! А могло ли быть иначе?!

  И что всё это значит, кардинал?!
   И кто, зачем кого-то обвинял?
Прелат был не готов для откровений,
по крайней мере, несколько мгновений.

На муки интриган свой мозг обрёк,
варя его в котле противоречий,
но, облик не теряя человечий,
как маску, он улыбку приберёг.

Не скажешь сам себе: ещё не вечер.
Не скажешь Анне слова поперёк.
Рок кардиналу преподал урок,
чтоб понял плут, на сколь успех не вечен.
Миф о его всесильности развенчан.

Уел  гасконец, так его растак!
Но и  прелат,  опять же, не простак.
Изысканная ложь – вот кардинальный
и верный способ не попасть впросак.
– Подыскивал я способ оптимальный

  подарок королеве сделать свой,
  в довесок к королевскому. Не правда ль,
  я остроумен? Я решил: порадуй
  на праздник королеву и позволь

  потратиться себе по-королевски.
  Фантазии хватило мне, увы,
  лишь только на подобные подвески.
   Довольны ли моей задумкой вы?

Король кивнул обоим благосклонно.
Но взора с монсеньёра не сводил.
Плут так из-за подвесок загрустил –
знать, явно подобрал их не с газона.

Испанка, разнесчастная с утра,
теперь ни в чём не стала прибедняться,
плеснув сарказмом, словно из ведра:
– Наверно, обошлись вот эти два

  дороже вам, чем все мои двенадцать.
  Я так вас рада видеть, монсеньор,
  в момент врученья вашего подарка!
  Ну, кто ещё на знак вниманья скор
   ко мне тут так, как вы – тепло и ярко?!

– Позвольте мне  оставить  вас, боюсь
  я с щедростью своей прослыть нескромным.
  Блистателен монарший ваш союз! –
прелат обвёл супругов взором томным…

Для Анны это был и звёздный час,
и миг освобожденья от кошмара.
– Надеюсь, в этой паре  нету  страз? –
спросила Анна в спину кардинала.

У Анны грудь ходила ходуном,
глаза блестели – вал адреналина
катился по сосудам.  Жизнь – малина
и нет причины думать о дурном.

Ворочая мозгами неустанно
и тоже глядя в спину Ришелье,
король признался: – Я теряюсь, Анна,
  сказать, что означает всё сие.

  Почудилось ли  нЕбо  вдруг в алмазах
  ему и он таскает их с небес…
  Реальны эти  двА,  на вид и вес,
  а призрачных не  бУдет  на показах.

  Как добрый пастырь для своих овец,
  прелат быть может щедр, хоть и делец.
– Ведёт себя добряк немного странно.
   Пик переутомленья налицо, –
сочувствие разыгрывая, Анна
насмешничала над святым отцом. –

  Не зря предусмотрел он бал с размахом.
  Сюрприз – ещё одна  натУры  грань.
  Досель не причисляя вовсе к скрягам,
   теперь его звать можем «Божья длань».

  Видать, перемолИлся он, бедняга.
  Зато ко мне он мил, как никогда.
  Смотрелся тут, как кающийся блудень.
  Сегодняшнего бала не забудет
  теперь уж он до смертного одра.
                *         *         *