Возведённые В Степень Безумия

Мы учимся умирать под музыку марша, с советами улиц
Щетинимся паспортом в ответных угрозах;
Учимся умирать с улыбкою в пазухах;
И растём-процветаем, отважно воркуя на проводах,
Возведённых во славу поворотного блеска
Однобокой медали; с важными криками
Да со строчной потребностью учимся умирать
Под музыку, хлопая общеизвестным целителям сумрака.
В чёрных одеждах под красное знамя,
Взлетаем в могилы, раскалённые глиною…

Не взойдёт это солнце с ладоней сквозь пот,
Не раскрасит дорогу асфальтовый праздник.
Да приидет раскаянье раздразнить эшафот,
И взрастёт на холме безымянный отказник.

Хочется сыпаться мелкою падалью под ногти ржавелой
Недокультуры, кто нас помазал салом участности
И обещал красноречие тупостью всех перекрёстков?
Морщась в развратах слепого мышления,
Мы учимся подыхать, не имея сомнений в верности нот
И глухих обвинений в скупости тени за занавеской…
Травы вонзают под кожу косметику –
От полированной кафелем комнаты до унитаза
Зажатого рвотою; мы, обосновано железными ласками,
Учимся подыхать под музыку марша,
Где-то над озером, над небесами, где земли скочерыженной
Обрывается яблоко, возбухают аккорды предпоследней политики.

Квадратные пятна размытых обоев и сон
О будущем светлом испорчённом песнею,
Коварной ритмичностью превращённою в звон,
Раздражающей ухо, живот… да и хрен с нею!
Позвоночник напрягся в ожидании палева.
Хуже чем свет не бывает проклятия.
Планета зажглась отказавшись от зарева –
МЫ ПОДЫХАЕМ, ВСЕМИРНАЯ БРАТИЯ!

И учимся слову изначально избитому серой гримасою
Послушного хохота – выживать под забором
Наклеенной просьбою о подберении сущности ангела.
А на заборе, до кучи, нарисовано красным подтёком
Слово Анархия, а ниже размашистым подчерком – ***!
В ногу со временем да ни шагу назад,
Мы убеждаем себя в искромётности, и мечём икру
Перед рылами памятников, преподносим дары,
Воздыхаем улыбки, а свечки горят в полусгнивших церквушках.
Мы учимся опережать испражненья потребностью
И надобность встать – нежеланьем идти…
И музыка слышится из-под всделанных кладбищ.

Погибшие спят, усомнившись в покое и тьме
Погребённого мира деревянных квартир.
К ним шастают впрыски тех, кто тюрьме,
Так сыто сморкнувшись, уподобил свой мир.
Их безликая старость и гниющая плоть
Не даёт им воскреснуть, без права на смерть,
И снова приходиться кости молоть
Желанием чьим-то без начал умереть…
Хватит паясничать сытостью шрамами вен –
До предела укол, чтоб с хрустом игла
Одолела преграды сутулистых стен,
Чтоб если не свет, то кромешная мгла…

Возведенный в летальное, охранник-собака
Глазеет бессмысленно, чешет за ухом
Как средь какофоний, листовок и шлака
Полнится чаша бездонная слухом

Как мы учимся подыхать под музыку марша,
Безответно любя ладони брезентовых и полевых
Установок, снабжённых детектором паразитизма;
Учимся понимать искалеченных азбукой неисконных звучаний.
Под музыку марша засыпает ребёнок,
Просыпается дохлый врождённый калека –
Он всему научился…
Хочется сытым сдохнуть в постели, или оглохнуть
Безвременно в ванной, откуда изыдет великий протёк;
Но голоден каждый начавший глупеть,
Преднамеренно зная, что забудет слова и прощенья
За это лихое лишенье рассудка себя.
И всё так и надо – под музыку гениев мёртвых и учиться легко,
И не стыдно подохнуть…

Не взойдёт это солнце с постели
И уставшую тень не заменит собой.
Мы летать никогда не умели –
Доползти бы до дома со своей головой.