М. Ю. Лермонтов

                Лермонтов.

« Нет, я не Байрон, я другой,
Ещё неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.

Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит;
В душе моей, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит.»
                ( М.Ю.Лермонтов)

« Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!»
                ( М.Ю.Лермонтов)

« Судьба тасует карты, а мы играем.»
                ( А.Шопенгауэр)

                1

Певец угрюмый и печальный!
Познал ты рано свой удел!
А выстрел в Пушкина кинжальный –
Определил пути предел!

Два дивных светоча угасли!
Осиротел поэтов мир…
Затих словесный, дивный пир
И две звезды в лучах погасли…

А сколько б миру дать могли
Два гениальных человека!..
И так банально полегли:
От дула злого пистолета…

О мир из сплетен и страстей!
Не стал ты и теперь умней!


                2

Всё началось уже с рожденья:
Лишь взяв на руки хрупкий плод,
Сказала врач, не без волненья:
« Своею смертью – не умрёт!»

Как? Почему? Откуда это?
Но предсказание сбылось!
С каких глубин оно взялось?
Сказать по правде: нет ответа!

Конечно, может быть, случайность,
А может, тайное клеймо,
Как тень упало на чело,
Но те слова – необычайность!




Сказать такое просто так –
Для акушерки смысла нету!
Наверно, был какой-то знак!
Она увидела примету!

Вещает кто-то нам порой!
Вот и зовём мы жизнь – судьбой!

                3

Ребёнок рос довольно хилый.
Болел он в детстве много раз.
Его возили на Кавказ
И был он нравом – молчаливый.

А мать свою совсем не знал –
Её в два года потерял.
Отец потом с другой сошёлся.
Тоской по сыну – не извёлся.

Растила бабушка его.
Всё было только для него!
Конечно, баловнем он рос,
Не проливая много слёз.

Но что для бабушки отрада?
Её лишь внук, очей услада!

Родился он в Москве, но детство
Своё в Тарханах он провёл.
Счастливым было малолетство,
Но рок его по жизни вёл.

                4

Вернувшись отроком невинным
В родную, шумную Москву,
Он жизнь увидел наяву,
Любуясь городом старинным.


  В университетском пансионе,
Среди друзей и толстых книг,
В бурлящем жизнью полигоне,
Он изучал прилежно стих.

Любил ещё он в раннем детстве
Словами в рифму говорить,
Но здесь, при девичьем кокетстве,
Уже пришла пора любить!

И, подражая поначалу,
Он стал свои стихи писать,
Чтоб чувство страсти передать,
Стремясь душой лишь к идеалу!

Но кто же был тот идеал?
О ком поэт тогда мечтал? 


                5

То была Катенька Сушкова!
Жила в Москве с роднёй своей,
Но увлеченья никакого
Мишелем не было у ней.

Всего-то старше на два года –
Уж эта женская порода –
Его считала всё юнцом,
Но пожалеет лишь потом.

Его посланья принимая,
В них дар поэта замечая,
Шутила, всё же, каждый раз:
Полна была ещё проказ!

Мишель от робости терялся,
А то и убегал совсем,
Уже в нём гений пробивался,
Но не замечен был никем.

А вскоре жизнь переменилась:
С профессорами -  не сложилось,
Пришлось держать за всё ответ,
Оставлен был университет.

                6

А по тогдашним всем законам
Студент, нарушивший устав,
Потом лишался всяких прав
И был негласно под надзором.

Учиться в вузах он не мог.
Пришлось в военные податься.
И, как исканий тех итог,
В кавалерийской школе оказаться.

Сменив Москву на Петербург,
Примерив юнкеров одежды
И потеряв свои надежды,
Он принял жизнь, как драматург;

И все лишенья, все невзгоды –
Театром стали для борьбы,
Для искушения судьбы,
Упрямых поисков свободы.

                7

Два года быстро пролетели.
Он возмужал и повзрослел.
Муштра, парады -  надоели,
Но был таков его удел.

Средь юнкеров он выделялся.
Конечно, многих был умней,
Но и шалить он не стеснялся,
Зачинщик всяких был затей.



И, наблюдая жизнь пустую,
Где интересов – никаких,
И, видя жизнь в душе другую, -
Критиковал друзей своих.

Кого-то – едкой эпиграммой,
Кого – рисунком и словцом,
И многих жалил той программой,
Но не был он для них врагом.

И часто, поняв, что увлёкся,
Просил прощенья у друзей,
Но и потом он не отрёкся
От этой склонности своей.

                8

Давали прозвища друг другу:
« Маёшкой» стали его звать!
« Мартышка», «Монго», - так по кругу
Стремились клички раздавать.

Прекрасно ездил, фектовал –
Партнёром здесь Мартынов стал –
Балы, знакомства, высший свет,
Среди друзей – авторитет!

И думы ночью в тишине,
Где мысль витает в вышине,
Слагаясь в строчки для стихов,
Загадка жизни и миров, -

Так созревал могучий дух!
Кому в стихах был Пушкин друг!
А Байрон – образец свободы!
Но сам он – из другой породы!





Да, он вначале подражал,
Дорогу в темноте искал,
Но гений бил в нём через край
И он найдёт свой путь, свой рай!

                9

А в двадцать лет, став офицером
Лейб-гвардии гусарского полка,
В душе его горел примером –
« Онегин» Пушкина пока!

Своё пока что не печатал,
К стихам своим был слишком строг –
Был впереди ещё итог, -
Но « Демон» по ночам уж плакал!

И в вариантах был готов!
Менялся лишь порядок слов.
« Хаджи Абрек» уже написан,
Кому-то « Парус» был прочитан,

Отрывки из произведений,
Стихи и прозы бриллиант,
Каких-то пойманных мгновений –
Всё успевал схватить талант!

Бывало даже за игрою –
Мишель был сильный шахматист –
Писал он строчки вдруг рукою
И заполнял стихами лист!
                10
В гусарской форме, повзрослевший,
Отринув детские мечты,
Уже познав любви финты
И крах сердечный потерпевший –

Теперь хотел он отомстить
Той, что могла его любить,
И, сеть интриги расставляя,
Её сразить – в любовь играя!

Бывая часто на балах,
Он стал с Сушковой забавляться,
Но ложный образ в зеркалах –
Не может плотью оказаться!

Соперник вмиг был устранён –
Был А.Лопухин в неё влюблён –
Интрига ей не замечалась
И дело к свадьбе шло, казалось.

Шёл о приданном разговор,
А у родни об этом – спор,
Но вдруг пришло одно письмо
И в нём – бесчестия клеймо!

                11               

А неизвестный адресат
Писал, не требуя наград,
Что рад лишь истине служить
И правду только говорить!

Что, мол, избранник её – лжец,
Губитель девичьих сердец
И не одну уж погубил,
Когда о свадьбе говорил!

Письмо то тётя прочитала
И жениху враз – отказала!
Велела впредь -  не принимать,
Надежду к браку – не давать!

Мишеля, вроде, всё задело,
К невесте холоден он стал –
Письмо ведь сам он написал!
Лишь чувство мести им владело!

Своей же цели он достиг,
Сушковой суть вполне постиг,
А в свете шла о нём молва:
Цена известности – слова!

Так в минус первая любовь
Ушла, разбавив желчью кровь,
Но что её за то пенять:
У всех есть право – выбирать.

                12

Недолго сердце пустовало!
Младая кровь вином играла!
Рождались с адресом стихи
И в них три буквы: Н.Ф.И.

Но кто ж за буквами скрывался?
Кого поэт тогда любил?
Кому стихи свои дарил?
Иль, может, просто забавлялся?

Но нет! Дотошные фанаты
Сумели тайну разгадать
И смысл тех букв расшифровать,
Чтобы потомству передать:

Наталья Фёдоровна Иванова –
Вот адресат его стихов!
Любви мучительной оков,
Но выбрала она – другого!

И муж – Н.М.Обресков – ревновал!
Поэта письма – уничтожил!
Но гений ей стихи писал,
А шрифт их книгами размножил!

                13

Опять любовь неразделённой
Ушла в хранилище страниц,
Но снова силой неуёмной
Любовь сметает цепь границ!



Да, в эти три-четыре года
Он уже столько пережил,
Но рок к нему благоволил
Лишь для печального исхода…

Так безответной оказалась
И третья для него любовь,
И это драмой отражалось,
И холодило в сердце кровь.

В.А.Лопухина женою станет
Н.Ф.Бахметева – так суждено,
Но для поэта громом грянет
Ещё одно цепи звено:

Его кумир повержен будет
На окровавленном снегу!
И он тот выстрел – не забудет!
И грозный стих – швырнёт в толпу!

                14

И « Смерть поэта» -  сразу станет
Визитной карточкой его!
И смысл его уж не обманет:
Кто был виновником всего!

Одним стихом, в одно мгновенье –
Он к славе Пушкина шагнул!
И смерть его, как оскорбленье,
Как знамя мести развернул!

Их переписывали тайно,
Читая близким и родным,
Они возникли не случайно
Морозным вечером глухим!

Отныне путь судьбы поэта
По следу Пушкина пройдёт!
И, не найдя в душе ответа,
С презреньем к свету, он – умрёт!

Ведь написав рукой суровой
Последние шестнадцать строк,
Он в бой вступил со всею сворой,
А был ведь Пушкина урок!

                15

Поэт был вскоре арестован.
А позже – выслан на Кавказ.
Как видно: путь был уготован,
Осталось выполнить приказ.

Но ссылка даст ему сюжеты!
Восток откроет в тайну дверь!
Друзья дадут ему советы!
Поверит он в себя теперь!

А по пути в пункт назначенья –
Нижегородский драгунский полк –
Судьба подарит миг везенья:
Он встретит тех, чья жизнь вся – долг!

С поэтом ссыльным А.И.Одоевским
Его судьба в горах сведёт,
С Львом Пушкиным, гулякой дерзким,
Смеясь, он время проведёт!

Людей достойных здесь он встретит!
С кем можно смело говорить!
Тут ряд шедевров он наметит,
Но будет о Москве грустить…

                16

Полком командовал полковник.
Был в прошлом – царский адъютант!
Стал ненавистен аксельбант
И здесь он, с горя, стал затворник.



А виноват был император –
По женской части провокатор:
Когда пир свадебный шумел –
Его женой он овладел!

И в спальне их двоих застав,
И гнев свой сильный не сдержав –
Царю пощёчину влепил!
Вот так бы каждый его бил!

Тогда б не трогал жён чужих!..
Скандал тот быстро не затих,
А Безобразов – не смирился!
За что карьерой поплатился!

Но здесь он чудеса творил
И храбрость в битвах проявил!
Его любили, как отца,
А не карьерного ловца!

                17

Недолгой служба здесь была.
Судьба опять его гнала:
Сначала в Гродненский гусарский полк
( На месяц с лишним – в чём здесь толк?)

А дальше – снова в Петербург,
В привычный и знакомый круг:
В родной свой полк, к своим гусарам,
Но ссылка не прошла та даром!

Он свой расширил кругозор!
Стихи готовились в набор!
В салонах стал он знаменит,
А раньше путь в них был закрыт!

Казалось, жизнь вошла вновь в русло,
Где целью быть могло  - искусство!
Его печатали стихи
И, в мненьях многих -  хороши!

Но вновь судьба, с кривой насмешкой,
Преподнесла ему сюрприз,
Явила свой немой каприз,
Покой сменился – перебежкой.

                18

Однажды в доме у Лаваль –
Графиня бал тогда давала –
Блеснула вдруг убийства сталь:
Француза вновь судьба послала!

Эрнест Барант, чьи пистолеты
Дантесу как-то помогли,
Наверно, веруя в приметы,
Решил их вновь омыть в крови.

Причиной стала эпиграмма,
Которой был задет француз,
Но то опять была программа:
Как снять с невинного картуз!

Та эпиграмма ведь писалась,
Когда он юнкером служил,
Совсем другому назначалась,
Поэт другой ей смысл вложил!

Но, всё ж, Барант к ней прицепился,
А чтоб сильнее оскорбить –
На честь стал русскую давить!
Ну кто б из русских с тем смирился?

Что, мол, у них в вопросах чести –
Оружие пускают в ход!
В России ж трусоват народ
И не возьмёт оружье мести!

Когда так дерзко унижают,
Причём, огульно! Сразу всех!
То гневом чувства лишь пылают
И не до праведных утех!

Поэт сказал, что среди русских
Законы чести, как у них!
Не надо нам манер французских!
На этом спор пока затих.

                19

Оружье выбрал оскорблённый:
Барант прекрасно фектовал
И на везенье уповал –
Он был противник закалённый!

Поэт на саблях больше дрался,
Но шпаги тоже не стеснялся!
Примерно, в месте том сошлись,
Где Пушкин и Дантес дрались!

Стоял февраль и снег мешал
Им нападать и защищаться,
К тому ж, поэт клинок сломал!
На пистолетах стали драться!

На тех же самых пистолетах
Стрелялись Пушкин и Дантес!
Да, тайных полон мир чудес
И как не вспомнить о приметах!

Один и тот же пистолет
Убить мог лучших двух поэтов!
Случайность?Кто может дать ответ?
И нет ли мистики при этом?

Барант стрелял – и промахнулся!
Поэт на миг лишь опоздал
И в сторону свой выстрел дал:
Тот спор до смерти не тянулся!

Пожав друг другу после руку,
Они там с миром разошлись,
Но позже вновь чуть не сошлись:
Барант опять затеял смуту.

Молва ему вновь донесла,
Что Лермонтов стрелял – не целясь!
И пуля в сторону ушла,
А он стоял – на смерть надеясь!

Но в донесеньи к командиру
( А командир был -  брат царя!)
Поэт сам изложил причину,
Одну лишь правду говоря.

А что стрелял он не в Баранта –
Тому свидетель Монго был:
Уведомил он секунданта,
Что выстрел будет холостым!

Скандал недолго продолжался.
Последовал царя приказ:
Поэта выслать на Кавказ!
Долой, как говорится, с глаз!

                20

А назначенье ему вышло
В Тенгинский пехотный полк,
Чтоб там он, наконец, замолк
И умер где-нибудь неслышно.

Ведь полк имел дурную славу:
Болезнь косила там людей
И, горским пулям на забаву,
Слаб укреплённостью своей.

И Лермонтов, конечно, знал,
Что означал царя приказ.
В отставке – тоже был отказ.
Теперь он смерть лишь ожидал.

Роман свой главный напечатал!
Стихи читались нарасхват!
Ему б спокойный быт, уклад,
Но яд смертельный уже капал!

Царю роман был не по вкусу:
В нём мысль он тайную читал!
И он подобен был укусу:
Он самого царя кусал!

Он замахнулся на правленье!
Его разрушить захотел!
Свободу вывел из забвенья!
И это царь вполне узрел!

Назвав ту книгу очень жалкой,
Опасным автора её,
Его погнал на смерть он палкой,
Чтоб получил он там своё!

                21

В войне с Чечнёй он храбро дрался!
В наградных числился листах,
Но царь лишь только усмехался –
Ему милей его был прах!

Поэт надеялся на счастье:
Раненья лёгкого желал,
Тогда б отставку вновь искал –
Судьба же слала лишь ненастье.

Ему лишь отпуск краткий дали –
Болела бабушка его.
Надежду, вроде, подавали
Друзья – в отставке для него.

И дело, как бы, подвигалось,
Надежда вновь согрела грудь,
Но то судьба лишь насмехалась,
Ему уже наметив путь.

К гадалке Кирхгоф, как и Пушкин,
Решил и Лермонтов зайти,
Ответ, быть может, здесь найти:
Отставка или служба лучше?

Ему гадалка отвечала,
Что не о том он говорит:
Отставка -  в вечность предстоит!
Опять же – правду предсказала!

Успел он с Н.Пушкиной проститься,
Поговорив с ней по душам,
Общеньем с нею насладиться,
Открыть её душевный храм!

Друзьям читал он « Мцыри», « Тучи»,
Но грустен был при этом взгляд –
В душе был траурный наряд:
Всего был шаг до бездны с кручи!

                22

Приказ был несколько нежданным:
Лишь двое суток на отъезд!
Смертельный начался заезд,
А отпуск был лучом обманным.

Он в мае в путь опять пустился.
Весною воздух освежился.
Играла красками природа!
Стояла чудная погода!

Чтоб удовольствие продлить,
Слегка здоровье подлечить,
Он в Пятигорск решил свернуть
И в полк прибытье оттянуть.

Квартиру вместе с Монго сняли,
Путёвку на леченье взяли,
И жизнь заметно оживилась,
К тому ж, компания сложилась:

Н.Мартынов, П.Глебов, С.Трубецкой,
А.Васильчиков, А.Столыпин-Монго,
Верзилины со всей семьёй,
Девиц хорошеньких немного,

Друзей, приятелей, знакомых,
Отчасти, скукою влекомых –
Все развлекались, как могли
И бренность жизни той несли.

                23

Однажды в доме у знакомых –
Верзилины давали бал –
Среди гостей возник скандал,
Невольной шуткою влекомый.

Мартынов стал объектом шутки:
Черкесский он носил наряд,
О нём слагали прибаутки –
Поэт замкнул тех шуток ряд!

А вышло так, что у рояля,
Где кто-то свой романс допел,
Мгновенье тишина стояла
И в ней вдруг голос прозвенел:

А вот и горец, мол, с большим кинжалом,
Поэт негромко, но отчётливо сказал,
Но в этот миг рояль уже молчал –
И шутка понеслась глухим обвалом!

Мартынов подошёл к поэту, в раздраженьи,
Сказал, что не потерпит при дамах этот тон!
« Всегда, в любое время в твоём распоряженьи!» -
Так Лермонтов ответил, но был ли в том резон?

Конечно, было б проще поэту извиниться,
Но Мартынов пригрозил:заставит замолчать!               
А  этого поэт -  не мог принять!
Его натура могла ли с тем смириться!




На следующий день картель им был получен
И здесь Мартынов явно не шутил:
К дуэли он серьёзно подходил –
Пыжи переводить напрасно – не приучен.

                24

Так драма начиналась, но кто подумать мог,
Что будет столь трагичным той шуточки итог?
И тайна той дуэли не ясна до сих пор,
Там не было дуэли! Убийства был позор!

И секунданты плохо там дело повели:
Мог путь быть к примиренью, но путь тот – не нашли.
Серьёзно поединок никто не воспринимал,
Но кто ж тогда условия дуэли состовлял?

Стреляться должны насмерть с десяти шагов!
И десять  - до барьера, смертельных двух врагов?
А после поединок опять возобновить!
И всё лишь после шутки? Тут цель одна – убить!

Мартынов, видно, знал и слишком был уверен,
Что Лермонтов не станет целить в грудь:
За ним был первый выстрел, но выстрел не смертелен,
Когда стреляют вверх – вот всей дуэли суть!

Он знал: поэт лишь в шутку дуэль переведёт,
А он его, прицелясь, мстительно убьёт!..
Секунданты им подали пистолеты,
Команда: « Марш!» - и в выстрелах ответы!

Но Лермонтов на месте продолжал стоять
И в своего противника он не хотел стрелять!
Мартынов же к барьеру быстро подошёл
И, тщательно прицелясь, выстрел произвёл!

А Лермонтов с улыбкой презрительной смотрел:
Готов был он к закланию и крови не хотел!
Так своего товарища Мартынов застрелил,
Потом, с пятном убийцы, спокойно век дожил.
                25

Но не снесли спокойно убийство небеса:
Внезапно хлынул ливень и прорвалась гроза!
Всё небо потемнело, оплакивая труп!
Мартынов сел на лошадь, уехал – душегуб.

Васильчиков поехал доктора искать,
Глебов, Трубецкой и Монго – поэта охранять,
Но жизнь уже угасла – убит был наповал!
Из лёгких вышел вохдух – он, как бы, застонал.

С трудом нашли извозчика, чтоб тело отвезти,
А доктор согласился лишь домой придти,
Смерть, чтоб зафиксировать, составить документ,
Не делали и вскрытия – ясен был момент.

Лежал он на столе…Под ним был медный таз…
И кровь ещё стекала, как слеза из глаз…
Над ним слуга лишь плакал, а он был, как живой,
С простреленною грудью и мокрой головой…

Потом похоронили…Гроб был весь в цветах…
У многих были слёзы скорби на глазах…
Всё было очень тихо…Шуршала лишь трава,
Когда несли до места, печаль была нема…

Несли его товарищи, где он служил в полках,
До самого кладбища на собственных плечах…
И много было сказано хороших, добрых слов,
Но не вернёшь поэта – обрёл другой он кров.

А через год в Тарханы его перевезут
И кости его бренные свой покой найдут…
А бабушка от горя проплачет все глаза…
Опять судьба с колоды уберёт туза…

У трона с облегченьем вообщем-то вздохнут…
Что ж, хоронить умеют – вот жизни не дают!
Убийцу очень мягко накажут, пожурив…
Всех остальных отпустят, хлопот не причинив…
                27

И правду о дуэли лишь слухи разнесут.
Потом, гораздо позже, в печать все попадут.
Свидетели дуэли покинут этот мир.
Останется противник и секундант один.

Мартынов о дуэли, конечно, промолчит:
А.Васильчиков, мол, жив – вот пусть и говорит.
Прошло уже лет тридцать, как секундант молчал,
Как будто, тайну века хранить он завещал.

Но, что ж А.А.Столыпин –Монго? Он то, что молчал?
В Италии далёкой век свой доживал!
Ведь был роднёй по крови и другом верным был!
Неужто побоялся и тайну сохранил?

Да и была ли тайна?Всё вмиг произошло.
Вот если б извинился – то это б помогло!
А.Васильчиков не пишет об этом ничего,
А больше нет свидетельств об этом никого!

По правилам дуэли -  шанс к миру всё же есть!
И секунданты могут этот пункт учесть!
Но грань тут очень тонкая: ведь честь здесь правит бал!
И, коли извинился, - то трусом, как бы, стал!

Хотя, признаться честно, - это совести барьер!
Признать себя виновным – вот мужества пример!
Поэт – не извинился! Мартынов – не стерпел!
Причина была – плёвой, но выстрел – прогремел!

Считалось, но негласно: стрелять лучше – вторым!
Противник вдруг промажет  - и ты король над ним!
Коль ненавистью пышешь – то целить будешь в грудь!
А нет – так вверх! И к примиренью наметишь уже путь!

К убийству намеренья поэт ведь не имел:
Иначе б, шёл к барьеру и выстрелить хотел!
С презрительной улыбкой в глаз бездны заглянул –
И равнодушно смерти руку протянул.
                28

Потом был, может, сговор свидетелей дуэли:
Друзья ж ведь были все и все служить хотели!
Ведь Монго был на первой дуэли секундант!
Узнали б, что и в этой замешан квартирант –

То мог он быть разжалован, в тюрьме год просидеть!
И так же С.Трубецкой мог кандалами загреметь!
Поэтому стремились друг друга оградить,
Мартынова записками в тюрьме предупредить:
Чтоб не назвал приятелей – кто был на месте том,
Но это для начальства – тут путь вполне знаком.

У тела находились Васильчиков и Трубецкой.
До одиннадцати ночи! Мрак! Грома страшный бой!
А Глебов со Столыпиным извозчика искали
И в крепости потом лишь роли разобрали.

В чём обвинить их можно? То случай злой судьбы!
Пытались примирить, но, видно, - не смогли!
Дуэль -  всё ж не убийство:рискуют оба здесь!
За кем был первый ывстрел – вот узел драмы весь!

Ведь вызов от Мартынова поэту был вручён,
Поэтому и выстрел им был проведён.
Хотел ли, не хотел ли, Лермонтов стрелять –
В те быстрые секунды кто ответ мог дать?

« Сходитесь!» - прозвучало, а дальше выбирай:
Коль ненавидишь сильно – в противника стреляй!
А нет – так вверх иль в сторону – довольно и того!
И честь здесь не замарана – превыше, что всего!

Мартынов ненавидел – и это доказал!
К тому ж, не слишком метко он, говорят, стрелял!
А тут – как по заказу:лишь выстрел – сразу труп!
Ну, прямо-таки снайпер, со злобой сжатых губ!



               

Но если б он промазал, в цель не попал свинец,
А Лермонтов бы в воздух разрядил свой пистолет –
То вряд ли он к барьеру снова б не позвал,
А знав, что не рискует – убил бы наповал!

Так например, Н.Юсупов был Яшвилем убит:
Стрелял вторым он вверх, как совесть говорит,
А Яшвель промахнулся, но крови так хотел,
Что сократить дистанцию немедленно велел!

И тут уж не промазал! К тому ж, уверен был,
Что тот стрелять не будет! Прицелился – убил!
Но там он за жену, всё ж, как ни как, стрелялся!
А здесь всего за шутку Мартынов так старался!

                29

Да, ниточка одна: кавалергардский полк!
В друзьях ходил с Дантесом и Пушкину был – волк!
Конечно, знал и мнение самого царя,
А может для него старался, рвением горя!

И всё ж, была дуэль! Произошло убийство,
Но всё было по правилам: каждый мог убить!
Ведь так же мог и Пушкин Дантеса поразить:
Всего лишь чуть правее – тому б уже не жить!

А сам бы – чудом выжил! И что – убийца он?
Вот так бы заклеймили его со всех сторон?
Ведь сторону Дантеса держали все друзья,
И высший свет России, и вся его семья!

И что: вот так бы Пушкин с клеймом позора жил?
Дантес ему ведь родственник какой-то дальний был!
Не говоря о том, что в семье он стал своим,
Когда он вдруг женился, став зятем молодым!



Нет! Тут дело чести! Дуэль – всегда дуэль!
Убийство – коль не честно: патрон был холостым,
Бронижилет, кольчуга, прикинулся больным,
А сам вдруг сделал выстрел смертельный – боевым!

Да мало ли уловок здесь трус изобретёт,
Но есть ведь секунданты – и фальш тут не пройдёт!
Поэтому: убийца  - неправильно звучит!
Здесь просто брошен жребий – и кто-то замолчит!

                30

Сказать ли, что Мартынов был послан, чтоб убить,
Чтоб специально ссоры с поэтом заводить –
Навряд ли, то возможно: ведь был в отставке он,
Приехал полечиться, да и какой резон?

А Лермонтов случайно заехал в Пятигорск!
Мог на войне погибнуть, но ведь судьба -  как волк!
И сам он, видно, верил, что встретит смерть в бою!
Но не дано здесь смертному судьбу узнать свою!

Сказать лишь можно точно: он не хотел стрелять
И этим мог Мартынова, конечно, озлоблять.
Тем более, навстречу  - не двинулся ему,
Презрев холодным взглядом идущего к нему!

И тот – убил! Ни разу о том не пожалел!
Вот и ответ: конечно, он этого хотел!
Так не француз, а русский руку приложил,
Недолго сомневался: выстрелил – убил!

                31

Три месяца лишь в крепости под арестом сидел
Да покаянье в Киеве церковное имел.
Конечно, не молился, не каялся в слезах!
Женился! Веселился, танцуя на балах!



И даже, как Дантес, стал этим знаменит!
Он понял, что верхушка к нему благоволит!
И, как Дантес, до старости судьбою был храним!
Зачем не поразил их Небесный Серафим?

Да, Пушкин состоялся! Он первый был поэт!
Он за семью сражался, приняв свинец в ответ!
Уже имел потомство курчавое своё!
И, потрепав их нежно, сказать, смеясь: « Моё!»

Конечно, мало прОжил! Мог больше написать!
Но Лермонтов и этого не смог от жизни взять!
Лишь только повзрослел и путь определил –
Как рок ему, с усмешкой, дорогу преградил!

И для чего спустился на землю он с небес?
Была ли это миссия, чтобы карать повес?
Да он и не карал ведь: стрелял обычно вверх!
Стремился может выделиться на глазах у всех?

Но это только в шалостях! Здесь мастером он был!
Однако людей близких он с нежностью любил!
И как могли ужиться в нём разные черты:
Гений и насмешки, слёзы доброты?

Но такова природа: кидает в мир детей
И нет у них защиты от низменных страстей!
Десятки дарований в землю полегли!
А сколько декабристов смерть в бою нашли!

А сколько в эмиграции замолкнет и умрёт!
Не ценят их правительства, но ценит их – народ! 

30.04.07