Предпочтительные типы сновидений

                Что высыхает на песке медузой
                весь чаек род
                терракоты дряхлеющий образ
                все норы – гнезда обрыва
                жадно ловят кусок
                степные рыжие волчицы
                сновиденья.

                Предсказания Трофония Беотийского  повергали в ужас.

***

От моря мы появились, на расстоянии броска гладкой обточенной гальки.
С непонятной тревогой двинулись к берегу – шаги утопали в хрустком крупном песке.
Что мы ожидали от этой встречи – растрачивая  отрезок, лелея свои чаянья.
Кто они были, те, кто шел со мной рядом?
У них словно не было лиц – невылупившиеся яйца, в обшлагах тень. Но всегда кто- то рядом –
такова оснастка пути,  дальше – их меньше. Пока ряба не перестает нестись – остаемся одни.
Достаточно было одного взгляда, на покрой их костюмов, что бы понять – мы разные,
и они здесь совсем за другим – приближались молча.
В нескольких шагах  от кромки, почва под ногами изменилась на  аседонский песок, темно-серый
вулканического цвета, чешуей дракона, с легким плеском, скользнул в море.
Вокруг властвовал seascape, подернутый неподвижной дымкой, пеленой прерафаэлитов –
только без этих томных поз, хорошо поставленных библейских сюжетов Доре.
Вылизанный мокро берег, нарочно  изгибался лукой. Перед нами была бухта, закрытая от ветра и слёз скалами, серая чашечка саке, неправдоподобно уходящими от берега ровно – Беотийский мол.
Слева, похожая на Окжетпес – одинокая и отвесная – возвышалась скала. Взглянув на нее, я уже  знал, что буду
делать. Никто не захотел  лезть со мной на скалы.  Но я подумал – вид  с вершины этого стоит.
Спутники мои остались у берега, но никто, странно, никто не склонился и не попробовал ладонью море. 
А это ведь так естественно, коснуться воды, когда подходишь к берегу и что-то при этом сказать – теплое. 
Потом понял, оно пугало их, утопающее в этом парном мареве и словно зверь притаившееся,
“зверь выходящий из моря”.  Спутники казались безвольными статистами, никто не понимал для чего он здесь и что дальше делать – нужно ли дышать.
Молча стояли, подняв лица кверху, смотрели, как я поднимаюсь на скалу. Подъем был не сложным. Поверхность, сплошь, в удобных выступах и нишах. По временам, придвинувшись к краю, искал внизу оставленных спутников, но их  не было видно.  Может оттого, что они стояли близко к подножью или может, зашли за скалу вправо – подальше от пугающей безмятежности воды.
С площадки, у вершины, куда я вскоре забрался, я их тоже не увидел.
Встал в полный рост, оглядывая неукоснительный ландшафт.
К сырым неоформам  гор, что поднимались слева, насколько длился взор, подступало ровное,
пустынное плато – без малейших признаков жизни  и рельефа. Создатель решил повременить
или вовсе решил оставить все как есть – странное попущение.
Воздух слоился – хрупко прозрачный, сквозистый фарфор. От подернутой глади вод исходила теплая
любовная истома.
Рядом, в тени камней, увидел не замеченный ранее джутовый мешок.
Запустил в него руку и на дне его обнаружил серую пыль, на ощупь нежную как тальк.
Еще –  у ног  лежала  шляпа, как я ее не заметил – с низкой тульей и плоскими широкими полями.
Сжимая в ладони этот прах, я прокричал вниз, что нашел какой- то  мешок, со странной пылью – 
но никто не откликнулся – не ответил.
Я запустил в поток шляпу. Не зная зачем, решил высыпать  содержимое
мешка вниз – то ли из озорства, то ли выполняя какой- то древний, языческий  ритуал.
У края ветер внезапно усилился, толкая в грудь и прижимая меня к скале.
Медленно, начал высыпать пепел –  ветер его тут же подхватывал и относил в сторону,
где он растекался у ног серым слоистым облаком.
Когда последние крупинки просыпались из мешка, ветер, ударившись в скалу, закрутился в вихре.
И собирая пепел в воронку, стал закручивать его все быстрее и быстрее. Раскрутившись до немыслимой скорости,  пепел вдруг слился в плоский диск с неравномерными бороздками винила, круги Хенинга, 
кольца Сатурна – а может это, и были кольца Сатурна.
 Диск какое-то время вращался у меня под ногами, а потом двинулся прочь от скалы,
быстро вращаясь – в сторону моря.
Хотел крикнуть, оставшимся внизу, чтоб они смотрели на диск, но он, набрав скорость, слился с дымкой – исчез за серыми скалами.
Оценив спуск, понял, что в этом месте спускаться смерти подобно. Ладони мои сжимали острую кромку камней, и хотя я и сидел в относительной безопасности – подальше от края, чувствовал, что  ноги мои вдруг, необъяснимо ослабли – из меня словно выкачали всю решимость. Беспричинная тревога возрастала, с оцепененинием от созерцания этого пустынного ландшафта.  Он словно околдовывал, затягивал и кажется, пробудь я еще здесь немного – стану частью этого библейского безжизненного пейзажа.
Сбросив наваждение, решил перевалить на другую сторону склона, где положе.
Камни под ладонями стали теплее, и ветер бесновался там, на оставленном северном склоне.
Здесь же, солнце изливало ровный, молочный свет – неестественно большое, без четких границ, плавно растушеванное в небо. Внизу у скалы, росло несколько редких деревьев, и проглядывала еле заметная тропинка,
но никаких признаков жилья,  словно кто-то пытался скрыть все следы своего обитания.
Ничего сопутствующего жилищу – ни столика с навесом под деревом, ни старых вещей,
сломанных детских  игрушек, даже редкая трава не примята.
Чуть спустившись по скале, наткнулся на небольшое окно, прорубленное внутрь жилища, узкое,
но достаточное, чтобы влезть человеку.
Значит то, от кого они скрываются, размером больше меня или оно не способно забраться на эту высоту. Отчего промелькнула эта мысль?
В тот же момент  представился  грифон, когти скользят по скале, клювом пытается залезть в окно.
 И, явственно, саблезубый тигр, с длинной желтой шерстью, широкой грудью и неестественно широкими лапами.
С трудом, влез внутрь скалы, спустился на площадку. Прохладно и тихо. Вниз, винтообразно уходили широкие каменные ступеньки, вырубленные прямо в породе.
Справа – массивная деревянная дверь, широкие доски, стянутые металлической полосой. 
Пока раздумывал – войти или нет, услышал, тяжелые шаги, кто-то поднимался наверх.
Деваться  было некуда и вскоре, мы столкнулись лицом к лицу.
Коренастый, бородатый мужчина сделал вид, что не сильно  удивился, увидев меня здесь. Я шел за ним следом
и  нес что-то невразумительное, глядя на его жилетку и крепкую шею.
Отчего я оказался здесь и зачем забрался на скалу, но он казалось, не слушал. Вышли на свет.
Он подозвал мальчишек и сказал что-то им, указывая на меня. Трое мальчишек взялись меня проводить.
Мы шли вдоль берега – желтый песок и все залито солнцем. Уже скоро их недоверчивость рассеялась, и они  носились вокруг, подшучивая, толкая друг  друга в песок, с любопытством поглядывая на меня.
Проходя мимо заводи, мы свернули к воде. Скалы здесь полукругом уходили в море, образуя тихий,
свободный от волн залив.
На берегу, в высохших водорослях обломки шлюпок, части непонятно чего, астролябии, штурвалы галеонов – нехитрая добыча  рыбаков.
Тут же, недалеко от берега, на мелководье, стояло громадное колесо, похожее на мельничное. С двумя окованными ободами, высотой чуть более двух метров. Только вместо спиц или лопастей водяной мельницы, внутри были устроены мордушки –плетеные клети для ловли рыб и крабов.
Черноволосая девушка, сложенная солнцем, с раскосыми глазами, стояла на оси и очищала колесо от водорослей.
Заряжая ловушки прикормкой и головами рыб. Мальчишки ее окликнули – она на короткий миг обернулась.
В ее насмешливых зеленых глазах была та же теплая влажность, в которой купался этот залив и море за скалами, и песок с водорослями, пеной, панцирями крабов, смехом мальчишек.
Не уходите, поможете мне колесо закатить – казалось, она обращалась только ко мне. Я смотрел на ее тонкие загорелые руки, на волосы, которые почти закрывали ее лицо. Она ловко балансировала на оси, управляясь с верхними клетями, удерживаясь по временам одной рукой.
Она что-то крикнула мальчишкам, и один из них кинул ей прикормку из плетеной корзины. Изогнувшись, она ловко поймала кусок рыбы, но колесо качнулось и чтоб не потерять равновесие она, с криком спрыгнула в воду.
Мальчишки засмеялись – засмеялась и она.
Я словно стал частью всего этого. Казалось, я стою здесь уже бесконечно долго и возможно длить и длить это ощущение остановившейся вечности. Зачем мне надо, куда то идти, куда возвращаться, и зачем?
Ведь и там я только прохожий.