Гусеница и богомол

В муравах полевой тропинки,
возвысив к небу тела ствол,
колеблем ветром, как травинка,
червя увидел богомол;

и, с отношением, как к пище
(хоть насекомые – родня),
признал он гусеницу лишней
для общества. При свете дня

в её глазах он видел вроде
страх смерти, боль и жажду жить,
на фоне аппетитной плоти;
она – желание убить

без признаков любви и секса.
(Не потому ли, что родня?).
Тропа свела их, словно секта,
но с ним она была одна.

Он впрыснул яд. По губы жало
меж черепных её костей
застряло. Совестно и жалко
ему, что не постлал постель.

Её отчаянье, усталость,
бой без надежды на успех,
а он – как стержень или фаллос,
нечаянных желаний спектр,

стеснений, судорог и колик,
мгновений, прожитых взаймы.
Крик иволги, гул колоколен
прервал уединенность «МЫ».

Она, порвав промежность штампа
борьбы, быть перестав борцом,
смекнула – богомол был самкой,
она же для него – самцом.