ЗОНА. Глава седьмая. И х Ленин
А это значит – будет суд.
Тут не сказали б и гадалки,
Какой мне срок теперь дадут.
Он всем их методам познанья
В моей статье не подчинён:
Совсем не тяжестью деянья
Он должен быть определён,
А тем, насколько ты сломался
И стал безвреден, словно труп,
И оттого лишь разболтался,
Что просто классово был глуп.
И, коль вполне я образован,
Сыграть я должен простачка,
Чей знаньем мозг парализован,
А не трудягу-дурачка.
Притворство – лучшее орудье,
Когда оружья ты лишён,
Лги – спрячет когти правосудье:
Гуманен к глупости закон.
Но если ты не отступился,
Властям на лапу наступил,
«Идейно не разоружился»,
А поучать судей решил,
Пусть даже ты привёл цитаты
Из Маркса с Лениным, браток,
Лоб разобьёшь ты о догматы
И схватишь максимальный срок.
Конечно, если б суд открытый,
Как при царях проклятых, был,
Ты власть, пусть и в неравной битве,
Перед народом заклеймил.
Так нет, мой суд закрытым будет,
Чтоб вся не ведала страна,
Что за слова жестоко судят,
Как в сталинские времена.
Вот говорят: томился Пушкин
В деревне... Мне б сейчас туда!
А тут – то тюрьмы, то психушка,
То воронки, то поезда!..
Что может быть неволи гаже?!.
Я пятый месяц жду суда.
Нет жизни мне, нет смерти даже, –
Есть нечто среднее – беда!
Не человек, а привиденье,
С подопытным животным схож,
Лишь здесь впервые выраженье
«В тюрьме томиться» ты поймешь!..
Но – «Завтра суд!» И в одиночке
Смешную книжку я читал,
И там, где автор ставил точки,
Я, вставив слово, хохотал.
И надзиратель, добрый лапоть,
Дивился смеху моему:
«Вам валерьянки не накапать?» –
«Не надо!» – прыснул я ему...
Спокоен не был – врать не буду;
Ладони – в точках огневых:
Под кожей мелкие сосуды
В тот день полопались на них...
Я сам, как огневая точка,
Пылал в тисках бетонных зла –
То не простая одиночка,
А очень тесная была.
Я до суда за трое суток
В неё был вжат. И всех притом,
Чтоб дух сломить, смутить рассудок,
Держали в ней перед судом.
Один на три неполных метра
И явно ниже потолок,
Окошко меньше – меньше света
И – душный воздуха глоток!..
...Мой суд, хоть «именем народа»,
Шёл за закрытыми дверьми.
Мне дать могли от полугода
До... (щедр наш кодекс!)... до семи!..
К тому ж за дерзкие ухмылки,
За непочтительный ответ
Могли пять лет карельской ссылки
Дать сверх семи тюремных лет!..
Ну что ж, «особо» я «опасный»!..
Спаси, Господь, и сохрани...
Не стоит злить судей напрасно,
Чтоб не «расщедрились» они!
А позади судейских кресел
С лицом, багровым, как кирпич
(Кто этакий портрет повесил?!),
На полстены темнел Ильич...
Он не такой, я в том уверен!
Верней, м о й Ленин не такой!
А это и х багровый Ленин
Над чёрным траурным судьей!..
Их «правосудия» основа,
Недоброй тяжестью лица
Портрет похож был на Хрущёва
В фальшивой маске Ильича.
Я сразу понял: против правил
Не просто он портретом был –
Он здесь повелевал и правил
И – боже! – даже говорил...
В анфас сидели молча судьи,
А справа – в профиль – прокурор,
Но рты, как мёртвые орудья,
Вели беззвучно разговор.
И за судей и прокурора
Портрет вопросы задавал
И даже строки приговора
Он по бумажке зачитал...
«Число сегодня-то какое? –
Вдруг на вожде застыл мой взгляд. –
Постой-постой!.. Двадцать второе
Апреля! – лучшая из дат!
Приговорили в день рожденья,
Да, в день рожденья Ильича! –
Пусть скажут: это – совпаденье! –
Нет, то и х Ленину свеча!..»
И вот меня ведут из храма
Фемиды... В коридоре – мать...
«Два с половиной дали, мама!..» –
«Дай, сын, тебя поцеловать!
Не много дали – пожалели...»
Не оттолкнул её конвой.
А на неё глядел и х Ленин –
Не наш – не материн, не мой.
-----
Продолжение – Глава восьмая. Русский генерал Шапошников.
http://www.stihi.ru/2018/04/12/10820
Свидетельство о публикации №109111202399
Вот и история Петра Никитича Редина тоже не канула в небытие.
Нельзя читать по-другому, не сжавшись - такое:
* - И я меж двух чекистских задниц
Был в "волге", как в тисках зажат!
...
Так это не случайность - метод
Заставить с ходу духом пасть!..
Но рот-то мне не зажимали -
Свободу слова я имел!
Но так они мне душу смяли,
Что я б и пикнуть не сумел.*
Какая же она сильная - поэзия. Если от неё передаётся душе работа, узнаешь о себе, что и сам должен преодолеть страх, себе задаёшь вопрос "можешь или нет?", при этом нравственный выбор уже очевиден. Узнаёшь, что далёкое время - ей, твоей живой душе, близкое на самом деле, что оно тоже связано с тобой.
Ваши стихи очень сильные,ведь они - из такого состоят:
*Но человеку быть собою
И в каменной норе дано.
Я обнял солнца луч, как гостя,
И кашлянул, глотая свет.
И прогудел мне Редин: "Ко-остя!
Ты слы-ышишь? Дали мне пять лет...*
Всю главу прочла, всё с тем же большим переживанием было чтение.
Ирина Безрукова 2 01.07.2018 12:09 Заявить о нарушении
Ваш замечательный по содержанию ответ замечателен и тем, что, как я понял, Вы начали его писать, когда прочитали только главку (или "стихотворение", как Вы верно сказали) о П.Н. Редине, а закончили, когда дочитали всю главу "Изобличённые" до конца. Наверное, Вы писали Ваш отзыв сначала в Word'e, а уж потом перенесли на стихи.ру. Я этим заинтересовался потому, что мне хотелось узнать, что Вы прочитали и другие главки этой главы, то есть "Генерал Шапошников" и " И Х Ленин". Дело в том, что в предыдущем варианте (опубликованном в моей книге стихов, написанных в ХХ веке) вся эта глава состояла только из последнего текста " И Х Ленин" и так и называлась. Так что обе предшествующие главки "Сокамерник" и "Генерал Шапошников" я написал в апреле 2018 года, когда тяжело болел и даже попал в реанимацию. Я спешил закончить новый, надеюсь, окончательный вариант романа, пока я жив и в состоянии работать. Слава богу, опасность миновала. А закончил я доработку в мае. Я стал расширять и углублять роман после того, как я рассказал некоторым читателям об эпизодах из тюремной жизни, которые я в прошлом изобразил в черновиках, но не включил в роман как второстепенные. Но они меня убедили, что я должен был и их включить. Выполняя их пожелания, я написал и новые главы. Так, например, целиком новой является большая глава о Ростиславе Рыбкине. При его жизни (он умер в 2010 году, как я недавно узнал из интернета) я не мог о нём писать даже самое хорошее, так как он был болезненно замкнутый человек и избегал всяких биографических данных. Я даже не знал до прочтения сведений в интернете, что его настоящая фамилия Герман. Ростислав Адольфович Герман, а не Ростослав Леонидович Рыбкин. Его отец, еврей, (мать русская) был расстрелян или погиб в лагерях в 1937 году. Думаю уже за одно отчество да и фамилию. Для спасения ребёнка от НКВД (тогда и детей "врагов народа" уничтожали) его усыновил отчим Леонид Рыбкин. Теперь, когда Рыбкина нет, я решил, что могу о нём рассказать, ибо это очень интересная, талантливая и противоречивая личность. С ним я сошёлся в области поэзии, эстетики, знаний в разных гуманитарных сферах, а на политические темы я с ним даже не спорил: я марксист (считающий, что никакого сталинского "социализма в одной стране" у нас не было и не могло быть, так как и Маркс с Энгельсом, и Ленин считали, что социализм, а не тоталитарное государство чиновников, в одной стране невозможен, а возможен только НЭП, как в Китае, а социализм может существовать только при его возникновении в большинстве развитых сильных стран), а Рыбкин был сторонник Запада, деления общества на "толпу" и "избранных и т. п. Равным образом я дружил с Валентином Соколовым на базе поэзии и не оспаривал его взглядов, так как они были реакционными, а не просто капиталистическими. Спорить с ним означало поссориться. Он был ближе не к Западу, а к русскому белогвардейскому духу. В одном стихотворении он написал:
"Стреляйте красных,
Их кровь целебна,
Отриньте небо
В словах молебна".
Значит, он стрелял бы, не разбираясь, в любых красных, в том числе и антисталинистов, в моего отца, красного бойца, сражавшегося против дворянских банд генерала Юденича под Петроградом. Отец в первом бою в 1918 году попал с необстрелянным полком в первые дни гражданской войны в плен к Юденичу. Всех красноармейцев из путиловских рабочих (это белые определяли по металлической пыли, навсегда въевшейся в ладони) они отвели в сторону и расстреляли из пулемётов, а крестьян, в том числе и отца (селян определяли по их здоровому виду) превратили в рабочий скот и издевались, как над крепостными, заставляя просить в столовой у офицеров "кусочек хлеба ради Христа" (другой еды не давали), обругивая просящих матом. Это для офицеров-бар был идеал отношений господ с народом. Однажды привезли пленных коммунистов-комиссаров и заперли в бараке. Ночью их сожгли вместе в бараком. Утром погнали папу и других разгребать и убирать пепел и обгоревшие бревна. Сгоревшие тела рассыпались при прикосновении. Папа с тремя земляками-белорусами бежал к красным и уже с ненавистью бил белую сволочь под командованием создателя Красной армии Льва Троцкого, который на коне сам повёл их в бой. После войны папа выучился в Борисоглебском лётном училище на лётчика и воевал во всех войнах, кроме финской. Так что разделять политические взгляды Соколова, поэта от Бога, я не мог. О марксизме я мог дискутировать только с марксистами, посаженными за несогласие с лжесоветской властью, которая закономерно развалилась в 1991 году как полностью буржуазная.
Спасибо Вам за детальное изучение моего романа!
Учитывая, что я ещё не совсем здоров, Вы любезно предлагаете мне не отвечать на все Ваши рецензии, но я постараюсь это делать, так как Ваши мысли и чувства, высказываемые в Ваших рецензиях, очень интересны и поучительны!
С уважением,
Ваш Константин.
Константин Фёдорович Ковалёв 02.07.2018 17:30 Заявить о нарушении
Ирина Безрукова 2 02.07.2018 21:16 Заявить о нарушении