Театральная сауза

Сказывалось морщинистое лицо молодого утра
города Бас-манки на перилах за мостом,
чье овальное плато было уже вытоптано
не раз мозолистыми лапами нехилого Аркадия,
сам он в им же выветренном белье,
Заоктюбинского пошива нежно гладил свою очумевшую морду, весь в черемше балансируя и твердя в бесконечность, что-то бормотал отчетливо и нехотя проглядывал в дыру зеленого забора на хрен дворника, который в туманное затишье поливал простое дерево и сам. Имя Парея Баромщика, во главе со сваей метлы ходюжничела в народе, как ересь упавшего в летах, но могущего сделать из носков веер для дамы, даже два,- это делало известность раз и первого дворника, что, в сущности давало право ссать там где хочется и сколько надо, но брызги гадкие рикошетили попадая наискось, в забор Нижевыворотка, на его территорию,на его лицо, и не только месили провал мести в каше, но и желание впороть по затылку, с шумом и треском несколько раз, что и выдало его, и не зря, глубоко заметив оплошность, с легкостью накрахмаленных панталон поступившись на опережение
с самим собою, прикладом от метлы бывший охотник протаранил глухого в щель заборную, точно выбросил дуб и удаль в центр лба, под навес, положив Аркашу в незнание, проверил еще несколько раз, для спокойствия (опыт не засох) и ушел на всегда, голым пеплом как на зло.
Суть на выселках пьяна, да только рыжая швабра с золотого крыльца под стать яблоне,
прознала Тосконья Свиридовна, что ни свет, ни сонное царство не смогло затмить
очи бабки, что вылезло наружу не бардовое бердо, а внук ейный бездушный,
но добрый как кусок мрамора Аркадьюшко, рассказал было все бабуле, три мешка
гороха пряничного на вокзал к матросам снес бы и шомпол Свези Ткаль в
глянец обвернул, на матрац положил и пустотища, а тут нет да нет в школу Коса
скоро идти, не проучишь Баромщика, не только голуби с ранья в небо исчезнут,
но и рухлядь в сарае ни куда не денется, так и будет пылиться - сказано - сделано!
Наделал колобков мясных, в бульон перец, чечевицу ну и снадобье бабкино кинул.
Вскипятил, три раза плюнул и в будку собачью на ночь поставил.
И вот поторопился, тройку рульную в башмак правый запихнул, все люди
на ярмарку, а он как дурень с корытом в пруду- там мелко, холодно, хорошо
прострел Тигран под ольхой свистки точил, большой батрак, свистки продавать
обожает, бежит, лишь бы при деле быть, а и ладно - отдал котел для дворника, за леденец
яркий, наломал дров с россказнями и на конюшню молока с коптилки попить,
да и посмотреть, что ж будет.
Блудно ли, сыро ли, а в свитках с опытом, да еще на ярмарке перед носом девки через костер так и прыгали, аж за душу брало, закосил от безделий выжидатель тихий Аркадий, злого дворника не дождавшись, мучится не стал, приготовился выпрыгнуть из укрытия, как тушкан жирный, от когтя орла атласного, переступил порог, шагнул из потемок наружу, а вокруг то- ой! и чего только нету ой! Ой! и берилла красные, и кренделя мякотные, и вина реками, моднющие цыгане в цепях с попугаями и без, котятки махонькие, яркое ярко лучистое до слепоты , - от гама, гвалта в сутолоку к бочке ковшик пива жженного хряп и только вихру чупа вздыбило, как перед самим забралом, спиною и чарующей залысиной объявилась жаркая тумба знаменитого Парея Баромщика, белый белый иней студеного студня вместе с рыбой, не выдержав натиска исчез с подноса в тот момент, когда Тигран свистнул долгожданным свистом! Миска с заколдованным добром бабки Тосконьи взмыла в облако, замерла на момент другой,- от руки прострела не ушел Парей, приземлилось снадобье прямо на плешь его... и все равно схватил ли потом пендаля сподручный или нет, Нижевывороткин внук грезить грезил, а лилееть не смог, вот и забыл сказать заклинаньеце в ухо.
Весть повисла над Басманкой перепелиным хохолком, над каждой ясновидящей извилиной, окончательно, вроде с половодья началось, а продолжение испеченное о превращении старого дворника в молодого паренька- пестреца лун, лесной голубкой, на Галоменных прудах, в царстве Гадона Фразмарического такую суматоху сумятицу наложило, что крышки в погребах все поисчезли до последней и чем перед друг другом хвастаться только Гадон и знает. Сам он- маральник, бредень, супостат, собирал эти самые крышки триста лет и каждую пятницу помнил их на цвет, вкус и наконец в то место откуда они появились верил, жуткая была картина, полки пусты, а носы свиты Гадона полны табака липецкого, думают вот уж оказия, так не проведи Тиграна знахаря Чуйского с бельмом по двору, не отделаешься от слухов, навострил уши паразит, ходит гаврюжничает, выбирает для науки вехи, с поддона пакли мешок заказал, хворост, что то подозрителен огузок, свистит как ненормальный, про ольху какую то вопрос за вопросом, хорошо Фируля -атамана пьяного дочь кипятком окотила негодного, наорала на выводка, мол шаблается здесь придурок какой то и куда только Гадон смотрит, вечно со своими крышками изводится.
Зуб на зуб в срок не попадет- так торба фасоли от ветра не перевернется, это вертлявая сорока заусеницу с пальца в царство подкинуть может на рояль старца, а конь Всеволодский и ржать об этом не станет, дожились, да если бы Аро Птахович, местный кляузник не догадался за патлы этого шкоду Аркашку к царю Фразмарическому привесть, да на лавку поставить, да узнать,- как сей огрызок, гавнюк басманский посмел колдовать в королевстве, то и не выведали бы про Тоскунью Свиридовну- она всему голова то и на нее надо охоту и назначать, созвали мартовских мужиков, братьев мартовских, на кучу простыней перед слоновой рощей усадили, внука с другом вывели, перед ними отхлестали как след плетьми коптскими для загару, по чарке сивухи выжрали и пошли толпиться чудо-бабку ловить.
Это еще что, вот зимой прошлогодней, на гуляниях у борца Антона на ложбинке, недалеко от тех же прудов- восемь тачек заморской штукатурки исчезло, вместе с собаками, так они за месяц и цыган и собак нашли. Вывели их на Прибранскую площадь, народу собралось тогда видимо невидимо, дорвались до зрелищ, заждались, вышел на приступок, над скопом-Свезя Ткаль, руки к солнцу возделал и начал молвить, монотонно околесицами, шомпол свой вытащил, высморкнулся в глянец, вот люди и закидали его гадостью всякой, а чего ждать когда вот она смехота то самая настоящая, а про главное и забыли, как вспомнили поздно было уж. Закатали воришек и в пруд кинули, а для острастки надумали камнями палить что есть силы, да со всей дури, да так и сделали, только бабка Шептунья в подзорную трубу все со своей колокольни с оханьями и аханьями в их сторону каркала да причитала, извести пыталась видать, да получилось. Выжили цыгане и давно или недавно крышки царя не только стороной обходить устали, но и помышлять о сей безделице до сих пор помнить загадывать не берутся.
На каждого картавого шматка лесистой брынзы не напасешься, если на забытом болоте брюкву растить, как мхом обмахнешься на рассвете, так чужого сокола перед обедом с руки кормить не берись.
Только окружили посланцы духом сивушным владения Нижевыворатцские, ловушек не считанное количество понатыкали, кольев березовых столько же- для границ замер, засели в укромных местах, а тут и Аро Птахович на лихой кобыле подъехал
с Тиграном и Аркадием на привязи восвояси, под залог, мошкара так лбы залепила, что стали Свиридовну выкуривать травами всевозможными на замесе с гуталином,- Свезя
на шомпол сразу мясо козлиное нанизал коптить надумал, выхватил тут же леща от Аро и обиделся на всех мартовских братьев окончательно, что и вывело в слезах от дыма на след бабкин.
В ипостасях кто куда, а для настоящего похода в леса под затирку нечисти все вместе, так уж заведено одним словом с лесничим коротко облупленным на вороньих лугах дерн трухой обзовешь- все, облепиха плодоносить перестает, это все равно что белку орехами в дупле замуровать и костер в первую неделю рядом с другим костром заводить
Как сталось, что ночевка сковала кольцом семью медведей Гадоновские мужики
в ряд отпихивались вину не признавали, а на деле обосралась со страху большая половина храбрецов рыцарей этих ордена мартовского а то что главному медведю понравилось наводить шорох и на следующую ночь опять кому то привиделось да показалось или еще как нибудь а убедились ровным счетом уже все по полные штаны вразвалочку на корточках птицы в стороны стрелами быстрыми ветки трещат звонко и чисто гам с толкотней эхо с криками загнал медведьюшка в воду всех сам туда же залез и по человечьи заговорил мирно ласково,- Как поели ежики груш, до отвалу насытились, сразу же, денежку, золотом, под язык и голову не опускать, замереть ровно на сутки , ждать , звезды падать зачнут ,не ловить , на третий день говорить только можно, а пока штаны не застираете, на бережке картошку свою не по собираете, в лесу чтоб не видел , к тому же Тоскунья Свиридовна трапезничает нынче , просила не из беспокойства ради ,а с глупостями разными не соваться ,а не то она вас в тапки превратит с бубонами. Сказал косолапый, схватил Аркашку за рубашку, оплеуху влепил чтоб не рыпался, под мышку всунул его, топнул, заревел громче грозы в миг начавшейся,- заходил вперевалочку во сосновый бор да без оглядки.
Так значит с трепетом, прольется с синей тучки дождик свежестью,
так все таки оглушит муравьишек сладеньких,
разольется речками, разовьется акварельками,
в капельки росы трафаретом радуги,
распушится на подол зеленых круч,
облачком обернется сквозь палитру гром и молния.
А если в это время раскурочить норку вертихвостки серой, вырыть клювом дятла, да разворошить в пол ладони у плиты сторожки, на подпорках шубах лисьих яйцо того же дятла оставить, да помет индюшки мокрой - в ложке и двух ведер амброзии чудесной не заменит.
Вот, писанья Гадоновские и обрели силу поднебесную,
в ум народный въелись за живо, а на площади взяли даже за душу:
«Кто обгонит на кабаньих скачках Илюшиных свиней, да приволочет в мешке колдунью поскорей, тот получит Фирулю - атамана дочку и мазок лягушки доверчивой на удачу и точка .Наступило утро после застолий важных , а как же, с бодуна - приблудничька в чисто поле вывел коника Сосько Пупук, победивший свинок Илюшкинских, вручил царь Гадон ему поцелуй ржаной лягушки на удаченьку, показал Фирулю в толпе не знамо где, да слезу утерли, помахали тряпьем все кто мог по человечески. Ускакал Сосько во главе зари скакал да скакал себе, пока не скопытнулся друг верный его,- глядь избушка ветхая, да вокруг неё заборец лаковый, зеленым цветом помазанный, стал привычки ради мочиться в заборину, да на мордастого хлопца прям, как же так, ведь небыло его, а поздно уж то Аркашка был продрался зырк злобненько, на невинного Сосько, тот от страху страшного взял лощину первую и давай лупить сквозь прощелину- в лохмы драные, приложился вдруг, да так умеренно, что какая то старая из калитки выползла и давай клюкой махать и её заметил сын степей Сосько Пупук, пропустить не смог- оглушил бревном по - доброму и в мешок старуху бац и нет её только черный дым с труб поваливает.
С тех ветров, по задрыпанной сошке свили себе луга монастырские в скором времени,
Ухмылялись - где же где же?
Далеко за реками, за далями, за морями – океанами,
Где же - где же? Скажи!