Иван Бревно

“Шерхебель добрый у меня, 
князьям он в деле не уступит. 
Седлаю завтра же коня, 
здесь оставаться – воду в ступе 
толочь. Я – в путь. Коль повезет, 
моею станет девка-клад!” 
“Еще посмотрим чья возьмет, – 
ответил брату кровный брат 
и так продолжил, – я считаю, 
по мне скучает царский трон, 
поскольку я латинский знаю 
язык – международный он”. 
“На пушках держится держава, 
народу нужен царь-герой, 
чтоб знатоком он был устава 
военного, – сказал второй, 
насупил брови, – мне сражаться 
пришлось с оружием в руках, 
берусь я быстро разобраться 
и в государственных делах”. 
Пришел рассвет. Седлать взялись 
коней два брата в стольный град. 
“Далече ли вы собрались?” – 
спросил у братьев третий брат 
(в счет третьего они не брали, 
зане был ум ему не дан: 
несчастного в селе прозвали – 
Бревно Иван). 
“Мы в путь выигрывать царевну – 
что у нее в цене, 
трубят об этом ежедневно 
по всей стране”. 
“По вкусу будет этой даме 
мое веретено – 
вы убедитесь в этом сами” – 
сказал Иван Бревно. 
“Где, пустомеля, ты коня 
возьмешь? – их только два!” 
Тот: “На козле поеду я, 
раз доля такова”. 
Те посмеялись и прощай, 
копыта – пыль столбом. 
Иван Бревно – дорогу дай! – 
вслед на козле верхом. 
Туда направился, где бес, 
день в дрему погрузив, 
окутал дымкой плывший лес, 
даль и речной залив. 
И что же! – за хвосты схватил 
коней – так вот вы где? – 
источник сил волшебный был 
в козлиной бороде. 
“Го-го – он братьям, гляньте мол: 
с козла привстав на ноги, 
похвастал, – вот что я нашел 
на пройденной дороге, – 
и показал, держа в десной, 
им дохлую ворону, – 
с подарком этим стороной 
я в битве за корону 
пройду навряд ли”... 
“Дурень стой! – 
немедля брось заразу: 
столичных жителей чумой 
уморишь всех и сразу!” – 
сострили братья и вперед – 
в коней вонзили шпоры, 
припали к холкам и в полет 
под цокот через горы. 
Перелетели перевал 
не в пять, так в шесть минут; 
однако младший брат их ждал 
в долине – тут как тут.. 
“Го-го! – пред ваши очи я, 
пред светлые явился, 
ошметок этот возле пня 
поднять не поленился”. 
И средний брат: 
“Умру на месте!” 
И старший: “Не могу – 
худой башмак везет невесте”. 
В ответ он: “Да, везу!” 
Хихикнули – умчались вновь. 
Осталась синева 
над дурнем, солнце – та любовь, 
где не нужны слова 
пустые – потому опять 
го-го вонзилось в день: 
“Пришлось мне, братья, 
вас догнать; 
я словно ваша тень, 
смотрите в оба – я нашел 
бальзам на раны – мазь”. 
“Пойми безмозглый ты осел, 
что это просто грязь”.
”Еще какая! – он сказал, – 
взамен небесной манны, 
я чернозем степной набрал 
сюда – в карманы”. 
Со смехом жестким: “Отойди, 
задавим!” – двое вскачь 
коней пустили – впереди 
над ними желтый мяч – 
поблек он и заря зажгла 
холм за холмом... А там – 
дух захватило – несть числа 
крестам и куполам! 
Зев городских встречал ворот 
всех тех, кто был влеком 
надеждой – мостик, поворот – 
к невесте на прием 
стояла очередь – стоокая 
к дворцу текла она 
и вместе с ней выс-ооо-кая 
кирпичная стена. 
Брат брата, чтобы не проспать, 
булавкою колол – 
терпенье двигалось не вспять, 
черед и их пришел. 
Тот, кто латинский изучил, 
кто умничать привык 
тот от волнения забыл 
свой собственный язык. 
За троном печь во всю трещит – 
до люстры куча дров. 
“Жених, – невеста говорит, – 
мы жарим петушков!” 
“Э-э!” – в конфуз ушли слова, 
сгорела в парне прыть – 
недотянула голова – 
пришлось освободить паркет. 
На зеркало второй 
ступил – заправский воин: 
командовать равняйся строй 
он был вполне достоин 
луженной глоткой – в нем сильна 
и удаль – друг штыков 
иного ждал и вот те на: 
“Мы жарим петушков!” 
“Как, что и как?” – пробормотал. 
Царевна тут же: “Вон!” 
Пришлось покинуть светлый зал, 
чтоб вспоминать как сон. 
Пришел Бревно Иван. “Го-го! – 
жарища, – пробасил, – 
что ж, не уйдем мы от того, 
на что нам хватит сил”. 
Царевна: “Жарим петушков!”
Он: “На твою персону 
мы приготовим вкусный плов 
и шашлычок – ворону 
спечем на медленном огне – 
отличным будет мясо!” 
“Твоя находчивость по мне, – 
ждать не хочу и часа – 
готовь!” – она ему в ответ 
с изюминкой беды – 
мол, во дворце кастрюли нет 
и нет сковороды. 
“Что нужно держим про запас – 
смотри, – сказал дурак, – 
послужит емкостью для нас 
изношенный башмак”. 
“Но где подливку ты возьмешь, 
чертями битый черт?” 
И он: “Попробуй – запоешь, 
клянемся – первый сорт! – 
грязищу из кармана плюх, – 
свежей добыть нельзя”. 
“Ты на ответы скор, петух, – 
беру тебя в мужья, 
но знай, что в зале весь вниманье 
советник – лжец и мот; 
боюсь, что наше воркованье 
в газеты попадет”. 
Иван Бревно: “Закон радеет, 
чтоб на кол не садить. 
Под солнцем каждая имеет 
букашка право жить. 
Накажем тем, что пригласим 
вороний съесть мосол” – 
советник тут же стал святым 
и странствовать ушел. 
Невеста в райском сне витала, 
но чтоб не ошибиться, 
Бревну Ивану приказала 
с усмешкой – освежиться. 
В стене предбанника глазок, 
прильнула – грех невинный: 
быть свадьбе – слава! – хоботок 
похож на клюв утиный. 
Чтоб испытать, каков он ходом – 
под это надо лечь. 
И грянул пир! Перед народом 
впервые держит речь 
донской казак, а не бурбон – 
красно, шельмец, калякает: 
на всю страну трубит, как слон, 
и натурально – крякает!