Шептунья

                Для Тебя...

Панельный дом. Неброская квартира.
Без роскоши. Обычности уют.
С чертами старомодного мотива.
Цветы на подоконнике растут.
Со скромностью украшена обитель,
Захламленности не было и нет.
Восточный угол радует Спаситель,
Который и даёт оконный свет.

Конечно же, здесь кто-то проживает,
И некое сужденье на лицо:
Как человек жилище украшает -
Такому будет в равенстве оно.
Допустим, не поэт и не писатель,
А просто одинокий человек.
Причудливый души своей спасатель.
Да мало ли в миру таких «калек».

«Причудливый» здесь слово промелькнуло.
Не предсказуем – смею уточнить.
Возможно, недостатками пахнуло.
Я Вас уверю: в каждом д`олжно быть.
Другое дело – им какой характер?
О Боже! Ты от подлости спаси!
И будем верить, что наш друг старатель,
Старательно по жизни колесит

На славу всем, когда идёт на выход.
Но вот когда приходит он домой,
То первым делом смотрит цветня выход,
Не дав себя заботе остальной.
И уж потом, коль чуда не случилось,
Возьмётся не спеша за «то» и «сё».
И ни одной тарелки не разбилось,
И крепкое для пуговиц шитьё…

В прилежности живёт одна прилежность.
И с ней в соседстве та же доброта,
Отсюда ко всему простая нежность,
Сама в себе доверчивость проста.
Закончим так похвальности эпитет,
Пока живуч ещё недобрый сглаз,
Да, сбережёт от бед святой хранитель
Героя моего, а также - нас.

И не было бы длинного вступленья,
Иного утомившего иль нет,
Коль не было бы странного цветенья,
Который распускает странный цвет.
Название-то редкое – «Шептунья».
И выросла однажды просто так.
Герой наш помнит – было, новолунье,
Оно валялось в порванных листах.

Возможно, о любви писать пытался,
Быть может, сочинял её рецепт.
Но сколько бы в себе не напрягался,
Для мысли той испытывал запрет.
Но как же, так? – Да он предельно нежный,
Да он познал уроки мастерства,
Да он не мальчик с кожей белоснежной.
Есть шрамы от такого баловства.

Затишье. На душе рябит волненье.
Разорванной валяется любовь.
А может спать? Да бог с ним - с невезеньем,
Не всякому собой разбавит кровь.
Не всякого преследует удача.
Бывало, для души взрастишь цветок,
А он из той души – да тянет плачи,
Потом завянет, и… Какой в нём толк?

Одно скажу: красивым был горшочек.
И вот внутри дежурной красоты
Родился с неприметностью цветочек,
Меж листьев, как салютами, цветы.
Он смотрит на цветок, не понимает,
Когда и кто подбросил семена.
Он просто красоту его читает.
Да знали б это раньше времена?

В спокойности жилья стал беспокойным,
Торопится, спешит, скорей домой.
Цветочек жив. Дружочком свет оконный.
Да новой нет прекрасности самой.
Недавнее прочитано героем,
Записано в отдельную тетрадь.
Дни потянулись медленным убоем,
Две, три недели вечности подстать.

Влюбился в это редкое цветенье,
В шептание тех складных лепестков.
Любви оркестры подхватили пенье,
Родившегося заново Садко.
Цветенью посвящает стихотворство,
Рассказы, не укутанные в лист,
Ему он дарит нежность без притворства,
Он перед ним всегда предельно чист.
Года… года, сменяемость волочат.
Меняется на свете «всё» и «вся».
И наш герой сменился, но не очень.
Смерился с чем-то в отблесках житья.
Всё так же жив пришедшею любовью
Со всей неугомонностью своей,
Две, три недели, месяц – словно дробью
По сердцу. Чем не насмерть – тем живей.

Жив и цветок, прекрасная «Шептунья».
Подпитываясь тайностью корней,
Рождает в цвете шёпот многострунья.
Чем больше промежуток - тем милей.
И хочется нам верить: он ей виден,
И даже слышит, что он говорит.
…Придёт домой, в него уткнётся сидя
И ждёт, когда тот чудо сотворит.