Яркостей не занимать...

Яркостей не занимать,
выпуклостей тоже
и впадин,
и выцветаний,
и чернений...
унылый пейзаж осенний,
самый, что ни на есть, предзимний,
при определённом состоянии
сердца, ищущего тетрадь -
благодать...
Столько за окном благородных линий.
Главное - зазвучать -
раздвинуть себя изнутри, воскрешающей милое фразой,
идущей помимо аналитических усилий,
интуитивной пантомимой,
впадающей в поющее откровенье...
Представленье начинается -
пишется, не зависящее от внешних условий,
стихотворенье,
я становлюсь вольным сказом,
ветками моей нервной системы,
врастающим сразу
во всё на свете,
в любом свете...
Восстань Лазарь,
вдавленной в холодную,
слякотную
землю,
сырым серым небом,
души, -
не надо плакать,
задыхаться,
не верить -
глубже дыши
корнями глубин, как деревья,
приуготовленные природой - без страха,
жёсткой корою -
бронёю героев былинных,
встретить стрелы, пики, ножи -
ледяные,
той королевы,
что мальчика Кая
в сказке о Герде,
околдовала...
Сказкой о жизни живого сердца
(было-бывало...),
ты, умиравшая тысячекратно на дню,
воскресала, душа,
восставала из пепла,
под лаской палящих обид,
усталости многолетней объятья -
фениксом оставляла,
взмывала в зенит
чистого голоса,
славящего продолженье - за верным концом -
силой надира
мира, отступившегося от начала
любого рожденья,
ты ещё, как следует не зазвучала -
правое плечо придавленное одеялом
ватным,
ещё не проросло стиховым крылом,
но левое предплечье,
на котором - тетрадка -
прозябанием слова охвачено сладко,
мы ещё споём,
споём -
рванём в окоём
горения - без остатка -
пеплом становятся лишь облатки,
мы ещё не один путь воскрешения
из мёртвых,
милостью Божьей,
с дрожью сердца живого,
найдём!
За окном - небо стало выше,
пахнет уже снегом, а не дождём,
подождём-подождём
и над каждой крышей,
закружим шестикрылым,
бриллиантовым словом -
всё станет новым,
а пока - благословим
каждый листик, трепещущий сиротливо
в холодном тумане,
каждую травинку,
чья зелень - апофеоз выживанья -
наперекор,
вопреки,
мир, подаренный нам Творцом,
да будет любим
и над скользким,
переломами грозящим крыльцом,
клинопись веток, по зимнему суровых,
на тверди гранитно-мраморного неба,
говорит не о смерти -
о прорастании, верных
весенней выси
линий,
о торжестве Божественной мысли
в чернильных пушкинских завитушках
на полях вечных черновиков,
о луне, хурме, кузнечике Хокусая -
на обложке трёхстиший Басё
и это, ещё не всё,
с лёгкой руки
скиний
вдохновенья,
под куполами неувядающего края,
одухотворённых любовью нетленной слов -
оживают иероглифы
всечеловеческой,
вневременной,
повсеместной веры -
в реальность набухающих почками скверов,
в гениальность
превращения
в космос дышащего цветения,
переживших зиму
древесных крестов...