Набоков во кобан

http://video.mail.ru/mail/kedrov42/428/783.html открытие памятника павичу летом
Константин Кедров

Вернется ли в Россию Набоков

Он обогнал не только русскую, но и мировую литературу. Борхес, Маркес, Умберто Эко, Павич, Гессе, как бы далеко они ни шагнули, их шаг только приблизил к Набокову. А ведь начинал он как добропорядочный ученик Бунина. Среди почитателей Набокова есть и сегодня многие, забуксовавшие в реализме “Машеньки” и не желающие знать ничего другого. Примерно столько же обрели вечный душевный покой в “Других берегах”. Отсев читателей и почитателей начинается с “Лолиты”. Раньше других отпал комитет по Нобелевским премиям, дружно не заметивший крупнейшего прозаика середины века. Впрочем, сам Набоков не желал иметь ничего общего ни с временем, ни с пространством, в котором ему приходилось жить. Милостивее других обошелся с дореволюционной Россией, которую покинул в юности, да и то только потому, что справедливо считал этот детско-отроческий рай Атлантидой, навсегда затонувшей в крови и Крыму, где во всех оврагах и катакомбах расстреливали из пулемета его одноклассников. Новых друзей не было и быть не могло. Самый близкий из них, отец, убит террористами уже в эмиграции. Отцеубийство, мужеубийство, женоубийство, убийство короля — постоянные темы его романов.

Он создал по-настоящему аристократическую прозу, где так называемая реальность допущена только в прихожую и в лакейскую. Достоевский весьма предусмотрительно заставил Смердякова удавиться именно в этих пределах. Думал ли, что скоро, очень скоро “удавленник” удавит всех Карамазовых, сколько бы они ни орали, а сам поселится в их покоях?.. Лолита Набокова - это и “босоножка” Федора Карамазова, и девочка-проститутка в видениях Свидригайлова, и недотыкомка Сологуба.

По сути дела, русская эмиграция не приняла ни европейскую, ни американскую цивилизацию. Традиция ругать страны, предоставившие приют и защиту политическим изгнанникам, не изменилась от Герцена до Набокова. Это говорит о каком-то существенном психологическом ущербе в нашем национальном характере. Так или иначе, но сердцу не прикажешь, и англоязычный Набоков не полюбил ни одну из стран, в которых он жил. Только Англия избежала набоковского сарказма. Франция, Германия, США ильфовский край непуганых идиотов. Разумеется, предфашистская Германия ничего другого и не заслуживала, но США-то чем провинились? Тем, что они существуют на земле и в реальности, а Набоков – нематериальный агностик, только внешне похожий на остальных людей. В отличие от своего героя из “Приглашения на казнь” писатель никогда не скрывал свою нематериалыюсть. Наука о бабочках, шахматные этюды и даже история русской литературы, преподаваемая в американском захолустье, — все это лишь варианты завораживающей игры в бисер, щедро рассыпаемый Набоковым перед свиньями, вопреки евангельскому запрету Он в равной мере не любил все религии и все идеологии — от христианства до буддизма, от марксизма до фрейдизма. В предисловии к “Лолите” он потешается и над картонными казаками с игрушечными саблями (“Тихий Дон”), и над переживаниями интеллигентного доктора (“Доктор Живаго”), и над многопудовыми фолиантами Томаса Манна на библейскую тему (“Иосиф и его братья”). Без насмешек над Толстым или Достоевским не обходится ни один роман. Вопрос вопросов: почему Набоков пощадил Пушкина? Впрочем, в романе “Ада” разыгрывается пьеса, где на сцене пляшут казаки, а сердобольная няня, похожая на эскимоску, сидит на матросском сундуке.

Каждый из его романов — это эротический рай, который по неумолимым законам жанра перерастает в ад. Ад в раю, рай в аду любимая набоковская игра. Он не может относиться серьезно ни к жизни, ни к смерти, но эрос и страсть - это всегда значительно и прекрасно. Набоков не paз высмеивал русскую классику за полное неприятие эротизма и растворение его в психологических изысканиях. Однако и фрейдовская грубятина приводила его в ярость. Никто не умел говорить об эросе с таким изяществом и вкусом, даже явный предшественник Набокова Габриеле д'Аннунцио. Этого было вполне достаточно для русской эмиграции, чтобы не считать Набокова русским писателем. Его осуждают все и вся. Православные за безбожие, революционеры за равнодушие к их борьбе, реалисты за нереалистичность и все вместе за безнравственность. И сегодня чудовищно обезображен в экранизации “Лолиты” роман, принесший писателю мировую славу Для Гумберта самым жутким кошмаром была девушка старше 14 лет (заметим, что Джульетте Шекспира как раз 14). Знал ли писатель, что именно этот кошмар материализуется в фильме, где Лолиту превратят в то, что в устах Гумберта звучит, как ругательство, в “студентку колледжа”. Из трехчасового фильма вырезали все, что приближало к Набокову Получилась сладенькая кастрированная мелодрама. Но зачем фильм, если есть роман. Странный роман. Страстный роман. Конечно, взрослым мужчинам нельзя любить нимфеток. Впрочем, нельзя запретить любить. В жизни можно, а в литературе нельзя. Да и что такое любовь Гумберта с Лолитой по сравнению с оргиями маркиза де Сада? Пастушеская идиллия.

Набоков всячески пытался убедить себя и других, что он не эмигрант, а человек мира, чувствующий себя везде, как дома. Но одинокий профессор Пнин в США, но тропинка, убегающая к русской границе в “Подвиге”, но ужасающий неуют всех отелей и пансионатов во всех романах, не говоря уже о “Других берегах”, написанных как бы в перекличке с Герценом, написавшим в эмиграции мемуары “С того берега” (“Urn andere Ufler”)... В отличие от Герцена Набоков оплакивает не покинутую, а навсегда погибшую Россию. Не Россию, которую мы потеряли, а Россию, которой уже никогда не будет (может, и не было). В “Бледном пламени” в видениях короля-изгнанника возникает некий снежно-ледяной рай уже не как нечто существовавшее, а, скорее, как игра воображения.

Набокова раздражали русские антисоветские анекдоты. “Лакеи украдкой смеются в лакейской над господами”. Тем не менее он мгновенно замечает все живое и талантливое в русской литературе. Не принимая никого из советских писателей, он делает исключение для Беллы Ахмадулиной и встречается с ней незадолго до своей кончины. Публикация этою интервью в 70-х голах в “Литературной газете” казалась чудом. Ведь все под запретом — и эмигрант Набоков, и сама Ахмадулина, и факт встречи “советской” поэтессы с “белоэмигрантом”. Заметил Набоков талант Саши Соколова и обеспечил ему своим положительным откликом заслуженный литературный успех. Но вообще-то он явно с гулливеровской высоты смотрел на лилипутскую литературную возню своих современников. Имел на это полное право, потому что был гением и ясно сознавал свою гениальность. Иначе не написал бы “Защиту Лужина”, где шахматный гений видит всю жизнь, как шахматную доску с черно-белыми квадратами, а людей бессмысленно переставляет.

“Известия”