Давидэ Баярдо. 5

               
                ...глава из истории о
                Давидэ Баярдо.
               
      
                …Дождь лил все сильнее и сильнее , и не было никакой надежды, что он скоро прекратится. Нееле села у окна и не заметила, как положила щеку на обшарпанную доску подоконника. Дождь колыхался под ветром, как рожь, на затуманенном фоне соседних домов было видно как чередуются полосы  дождя густого и пореже. Глаза Нееле стали слипаться и она сказала:
         -Если этот дождь не утихнет, я домой не пойду.
        Баярдо что-то уронил, но не рассердился. По крайней мере  ответ его  звучал скорее удивленно и озабоченно, чем сердито.
         - А… мать? Разве мама не будет волноваться?
         - Но мама же знает, что я у Вас, - сказала Нееле, - что со мной может  у Вас случиться?
         - Но -  мало  ли! может ты по дороге пропала, - сказал Баярдо, но сказал он это потому, что это надо было сказать, как вообще он делал  очень многое, из вежливости. И уж конечно Нееле это знала. Она пожала плечиком, и Баярдо был вынужден  озаботиться снова: -  Но у меня холодно! У меня теперь и камин растопить практически нечем.
          - У нас дома – тоже, - сказала Нееле, - так что будет только хуже, если я намокну.
          - Вот как, - сказал Баярдо и на этот раз промолчал из вежливости.
           Нееле ничего не ответила, только время от времени  старалась открывать теперь глаза, чтоб уследить, если дождь вдруг хотя бы немного стихнет.
           Между тем вечерело, и небо стало приобретать какой-то  мрачный, свинцово-кроваво-фиолетовый оттенок. И дождь был тяжел, как свинец. И когда ветром бросало капли в глубокую оконную нишу, их было так много, что звук раздавался как из гороховой трубочки: крррамм!
         - Больно, - сказал Баярдо тихо, и Нееле быстро подняла голову. Спросить она ничего  не успела, потому что, увидев Баярдо, поняла, что ничего  страшного не произошло и она просто ослышалась в дожде – такое  в доме  Баярдо случалось. Баярдо стоял, замерев, посереди комнаты, к чему-то  внимательно прислушиваясь. Поворота Нееле он будто не заметил, но такого с ним не бывало никогда. Просто он прислушался, и только тогда обернулся к Нееле и спросил:
         - Ты, наверное, есть хочешь?
         - Нет пока.
         - Ну, все равно захочешь, - буркнул он и стал рассовывать со стола  всякие свои странные вещи по самым неожиданным местам, порою подбирая  для них места с большим, заметным трудом. Пока он там возился, Нееле снова легла щекой на подоконник, и заснуть ей не давал только озноб. С темнотой действительно похолодало. Баярдо зажег свечу, и за окном  вообще стало ничего не различить  по сравнению с ярким узеньким язычком ее отражения. Из  середины комнаты потянуло теплом. «Свечи так не горят,» - решила Нееле и глянула в окно, и увидела, что комната отражается в нем полностью – красным и золотым сиянием. Баярдо сидел у камина, перед огромным ящиком, который он выволок из пыльного угла, и подкладывал из этого ящика в камин.
         Нееле  подошла греться, думая, какой же он  все-таки чудный и недогадливый, если нашел–таки растопку и рта не раскрыл, ведь у камина теплее и дров меньше пойдет, если сидеть у самого огня. Но, подойдя, она удивилась. Ящик был полон бумаги, исписанной длинным размашистым почерком Баярдо, невообразимыми знаками, напоминавшими следы змей или отпечатки спутанных ниток.
         - О! – сказала Нееле и некоторое время  не могла опомниться, ведь она была умной девчонкой  и не могла не понимать, что это горит.
         - Разве вам это не нужно? – спросила она, и тут еще вспомнила как ей послышалась жалоба, и она схватила Баярдо за руку, готовую отправить в огонь   новые заклинания и рецепты и крикнула:
          - Не смейте, Вы что? Прекратите сейчас же, не то я домой убегу! Что выдумали!
         Баярдо спокойно  положил в огонь и этот лист , обратив   на мертвую хватку  Нееле столько же внимания , сколько обратил бы  на севшую  на рукав букашку ,- до него порой  удивительно туго доходило – и только потом постепенно начал смеяться.
         - Нееле! Нееле! что ты!
         Он рассмеялся еще громче и мягче, и его слова, сказанные потом, не были похожи на слова Давидэ Баярдо.
         - Чего же ты испугалась, глупая! Видишь ли… Видишь ли, все, что я записываю, я записываю не для того, чтобы потом читать. Чаще  всего все, что я записал, настолько крепко ложится мне в память, что уже никаким сотрясением мозга не вытрясти. Отпусти меня, дурочка… Все что лежит в этом ящике, или почти все, уже пошло в дело. И все равно никто, кроме меня, здесь не смог бы разобраться. Садись, -  сказал он, - я пишу на двух языках. Садись греться, сейчас я достану поесть.
         - Правда? – спросила Нееле.
         - Почему бы я врал? – спросил Баярдо, ставший снова собой, перестав смеяться.
        Нееле села к огню, наблюдая за ним.
        -  Где у Вас болит? - спросила она, все же не до конца успокоенная.
         Но Баярдо вздохнул, улыбаясь, и ответил загадочно:
        - Крепко же тебя  любят, наверное.
        Нееле промолчала, как всегда, когда плохо его понимала.
        Он бросил в золу несколько картошек, и пока сырое дерево ленилось гореть, все подсовывал и подсовывал бумагу, иногда пробегая размашистые корявые строки. Черные  глаза его отражали пламя. Крупное лицо с выступающим носом, загнутым над верхней губой, как клюв орла, и губами, слегка подвернутыми внутрь, не было похоже на лицо человека, у которого вообще  когда-то что-то болело. Иначе и быть не могло. Он перехватил ее взгляд, не ответив на улыбку, и опять прочел свои каракули.
      -   Какой же я осел, - сказал он.
      -   Все-таки нашли  что-то  полезное? - спросила Нееле.
      -   Да, - ответил он и сунул лист в огонь.
      -   Зачем Вы сожгли!..
      -   Не мешай мне, - сказал  Баярдо с оттенком раздражения, придержав ее за плечо, - там уже ничего нет. Грейся.
          С этими словами он встал и стал возиться на столе. Он уже позабыл, что разобрал там место для того, чтобы поесть, и только спросил через некоторое время:
      - Ты не спишь? Картошка, смотри. Да подкладывай, подкладывай.
          Время шло,  Баярдо зажег свечу от свечи и вторая уже сгорела до половины. Наступила ночь, и дождь не прекращался. Внизу вдруг раздался стук. Баярдо выругал военных (он всегда ругал военных, Нееле это заметила, а потом  оказывалось, что это соседи или пациенты, или еще кто-нибудь), и пошел открывать. Это оказался старший из братьев Нееле. Он был мокрый до нитки, и зуб на зуб у него не попадал.
       - У меня! – сказал Баярдо, впуская его, опережая вопрос, - зайди обсушись.
       -Я не могу, - замотал головой паренек, - мамка волнуется.
       Баярдо и так понимал, что теперь их нельзя оставить.
       -Обсушись, - настоял он, и мальчишка сдался, даже не потому, что пахло огнем и картошкой, а потому что иногда Баярдо умел приказать. Баярдо сам его потом и разбудил, пригревшегося на одеяле, когда высушил утюгом все его рубашки и штанишки (все-то у Баярдо было, не исключая утюга!), дал ему свои новые башмаки и вместо куртки и плаща какой-то огромный, им на двоих с Нееле, кусок светлой кожи… Мальчишка удивился, почему Баярдо не пойдет за дровами, если у него  башмаки непромокаемые? Баярдо не сказал ничего. Не мог же он объяснить, что у него нет времени заработать деньги.
       - Что ты к нему бегаешь! - отчитывал брат сестру по дороге домой, чувствуя как плащ обтянул его голову и плечи под тяжестью дождя, и в башмаках сухо, - мне это не нравица. Колдун он. Все ночи у него свет горит. Плевал он  на все положения и всякое такое. Он тюрьмы не боица, это явно,- а мало  что человек сделает, если он тюрьмы не боица?
        Нееле молчала, потому что еще плохо знала, что может сделать человек  вроде Баярдо. На ее взгляд, Баярдо был добрый, но когда  она это говорила вслух, брат заявлял, что она еще маленькая и ничего не понимает, и Нееле  молчала, потому что одно из этих утверждений было безусловно верно и неоспоримо.
Зато она пожаловалась матери на то, что брат запрещает ей ходить к мастеру и всю дорогу ее отчитывал.
        - А я бы ему на это сказала, - заявила  мать (это при том, что брат тут  же и сидел), - сказала, что он под плащом Баярдо и в его башмаках домой  вернулся!
         Брат хмыкнул, Нееле на него покосилась и сказала :
        - Угу, да, а он бы ответил, что еще неизвестно, зачем Баярдо его собственный плащ у себя оставил? Он его колдуном называет!
         - А я бы на это сказала, - строго ответила мать, - что нельзя повторять глупости за неумными людьми!
       Брат снова хмыкнул, уже  над сестрой, потому что мать была все же мать, но он-то был уже четырнадцатилетний мужчина и знал, на что способны люди без страха перед властью. Поэтому, когда Нееле отправили спать, он спросил у матери:
         - А чего же ты меня за нею послала?
        - Прекращай мне это! – потребовала мать. - А если б ее у него не было?
        - В такой-то дождь? Куда б она делась?
        - Ты меня спрашиваешь? - вскинула брови мать. - Ты, сам, за себя отвечаешь? В какую сторону у тебя  в голове ветер подует в следующую минуту?
         На это было не возразить, сын молчал, усмехаясь только. Мать отлично его поняла.
       - А тебе сколько лет? А ей? Вот то-то.
         Сыну стало досадно, что его так прищемили. Не мог же он за кем-то оставить последнее слово!
        - Ма… - сказал он ласково, - не сердись ты на себя! Все ты правильно думала!
          Мать только языком  цокнула.