холод

Беркушов всё стоял у окна и не знал, куда деть пальцы. Хоть бы одна живая муха; или опять пластилиновым слоем размазывать пыль по стеклу и дышать зелёным деревом рамы. Оборачиваться на сизое трюмо, пахнущее новогодними подарками (по-сладкому рыжими от огоньков гирлянд).
  Он всё стоял, и секунды вились одна подле другой перламутровой лентой, где-то в метре от стрелок настенных часов. "Что же делать с этими матросами? - думал он. - Если не решить проблему сразу, то из неё может выйти абсолютное чёрте что. Как же, как же! - они наверняка врут. Что за хрустящая лживость в их словах; да как можно было на крейсере не видеть, не думать - случайно потопить несколько рыбацких лодок, да так, чтоб никто и не выбрался; сейчас время такое (так непременно думает каждый), но именно сейчас столько кирпичной муки на улицах города, эти штыки и растяжки по алым коридорам Петрограда".
  "Да они их просто застрелили и сбросили под лёд," - вдруг вытянулось лицо у Беркушова. Он бы хоть сейчас прямиком побежал сквозь фонари Лиговского, чтобы сказать этим матросам, чтобы бить их до крови белёсыми кольцами правого кулака и звучало в хрусте их носов - да кто вы такие, да откуда на вас эти улыбки восемнадцатого века - впору бы на ассамблею с графами пить шампанское?
  Он всё стоял и стоял, переминаясь с ноги на ногу, скрестив поверх плотного пальто руки, отчего спину неприятно сдавливало ремнём от кобуры, а по Малой Неве плыли пароходы, плыли небольшие финские баржи; а в фонарном обмороке окоченевших улиц снежинки сталкивались с идущими к Марсовому полю сапогами.
  "Какая глупость - случайно утопили. Да под лёд же бросили, под лёд". И такая приторная уверенность подступила в этот момент к беркушовскому горлу, что закружились перед глазами кивающие пряничными головами рыбаки.
  И он был совершенно разбитым, и он был совершенно правым.