Amata nobis quantum amabitur nulla

Все меньше дневного света, а сутки длинней, напротив:
последнее детство лета по лужам в калошах бродит,
пропали босые шлёпы, остались глухие хлюпы.
Закроешь глаза: синкопы, а в сущности – мокроступы.

Туманом окно заплыло, и я в нём похож на лошадь.
Недавно ещё мне было легко становиться прошлым
и знать, погружаясь в будни под стук временной лопаты,
что тот, кто тебя забудет, забудется сам когда-то.

Теперь я дроблюсь на части, и нет мне конца и края.
Настойчивый чей-то ластик меня по штрихам стирает,
идёт карандашным следом, похожий на нос собачий, –
и я не пойму, где съеден, где цел – не пойму тем паче.

На нервы тяжёлым снегом ложится, не тая, время.
Так странно – успеть без бега повсюду, всегда, со всеми,
как будто бы в комнатушке, где резали хлеб и вены,
пальнули шутя хлопушкой и вышибли дверь и стену.

А всё оказалось проще, чем быть наяву могло бы:
мы сами себе жилплощадь и сами себе автобус,
всё делится на два, кроме слагаемых неизвестных:
от времени в полудоме теперь не хватает места.