Неоромантическая сказка 2

1.О БЕДНОЙ ПРИНЦЕССЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО
(пространство, ограниченное актом первым)


В старинных сказках, всё принцессы-несмеяны.
У нас, напротив же, - довольна абсолютно всем:
Пугает личико, с прилипшей навсегда гримасой обезьяны…
И жуткий замок оградил от мира Кремль:

Пришлось, за тридевять земель, сгонять за итальянцем –
В фортификации, силён – и очень! – был,
Да дома, сгоряча, нашёл курок он, пальцем,
Видать не зря – соперника или обидчика убил…,

А, посему, был очень рад исчезнуть с горизонта –
Обидчивый тот клан был на разборки крут….
За тридевять морей – подалее, и с карты этой, понта,
Что средь земель расползся несуразной кляксой…. Прут,

Лишь срезал, с засыхающей у кладбища оливы,
Ступил в ладью – и был, - ищи, свищи! – таков…
И, вот теперь, взирают с площади, но боязливо,
На стены, башни, все. И на дверей стальной засов.

Еретика, что вспомнил, всуе, но с намёком, Минотавра,
На лобном месте рассекли на сто частей…
Из всех учебников исчезло и изображение кентавров.
Зачем? Спроси: не соберёшь, я думаю, костей….

И мысли, втихаря, терзали местных мудролюбов:
«А вдруг и счастье – лишь идиотический оскал?»
И обронили, пару фраз, среди своих, - и кудри
Развеял ветер, утром, на колу, и стал,

И взгляд, стеклянным и излишне так задумчив,
У глаз, лишённых грузной плоти, потных тел…
Бывало, и без зверств особых, - просто с кручи,
Бросали вниз…. Им лица красил мел,

Который смыть возможно ли холодным потом,
Когда их подводили, но не просто посмотреть,
Тела недвижные?… И плоские остроты
Вставляли палачи, под кожу им…. «Не сметь!» -

И дальше очень долгий, на страницы, список –
Со всех столбов и стен – чем можно оскорбить,
Её Величество, - не площадная, чай, актриса…
А барабаны эшафотной дробью продолжали бить

Всё чаще, всё ожесточённее, сильнее,
И в очередь, все те, кто знает имена
Иль имя, хоть одно, - кто думает чуть злее,
В любви своей лобзая, тот образ, где Она,

Не в силах дать своим губам слабинку,
Сложив их просто в бантик или в жгут…
И в каждый угол, красный что, картинку,
Обязаны пришпилить в каждом доме…. Жуть.

Последнее сказав, не в силах я на сцену
Ступить, чтоб подсказать актёрам даже жест:
Ведь это равносильно выйти на арену,
Перечеркнув всю жизнь, поставив жирный крест,

А эпитафию там прорычит, облобызав меня, с десяток,
С катушек сдвинутых, от возбуждения зверей…
И сомневаюсь, что хотя бы кожу с пяток,
Найдут, отгородившись прочностью дверей

От тех, осатаневших от кровавого подарка, тигров,
Загнав их, вместе с яростью и силой, вглубь,
Железных клеток, - так поднаторевших в этих играх,
Где проигравшему отказано иметь хотя бы труп…

Вот так и жили, уязвлённые той царственной улыбкой –
Не всем принцессам быть с фарфоровым лицом…
И откровенно стали признавать, пусть неосознанно, ошибкой –
Всё чудо жизни…,  называя Бога подлецом -

За то кощунство, надругательство над плотью,
Когда в тиски сдавил всех ежедневный липкий страх,
Когда уже все голосуют только против –
Гербов, штандартов и крестов на куполах….

Растёт, вспухая и клубясь, глухое недовольство:
Тайком на досках в храмах оскверняют непорочный лик…
В молитвах стало тоже очень неудобно, скользко –
Как на раскисшей глине, от дождей…. И долгий крик,

Всё разрывает полночь над притихшею столицей…
А что? А кто? – Об этом лучше промолчать…
А он, о колокол, всё бьётся ошалевшей птицей
И продолжает кокон страха всё тачать -

Над городом, над очень близкой слободою,
Над прекратившею течение, тотчас, рекой,
И над холмов покатою грядою…
Он силу набирает и в окно стучит: «Открой!» -

Настойчив очень и ничто уж не поможет –
В подушках скомкан, безнадёгой, мокрый пух…
А он, как тать в нощи, свербит и гложет –
Пот пропитал насквозь подушку…. Дух,

В лампадке, то почти совсем погаснет,
То бьётся копотью униженно в поклон…
А крик уже из пыточной торопит снасти –
Пока петух не закатил глаза…. И стон,

Тогда, охрипшим, мерзким воем…
Так гаснет крик…. И солнце осторожно над водой,
Всплывёт и воды оживит, и волны строем,
Пускай, пока не верным…. Сам не свой

И мост спиной, чуть-чуть, но всё же хрустнет,
Привстав с колен и вздыбив свой хребёт…
И тени, из окопа каменного руста,
Все выползут - куда забились, а иначе влёт,

Тот крик ночной, их опрокинет навзничь,
И, тут же надругавшись, вспухнет вновь…
Который год не утихают эти казни,
Что еженощно остужают кровь.
Насколько виновата в том сама принцесса? –
Вопрос нельзя так ставить – тень на короля
Мгновенно упадёт…. Не избежать эксцесса:
Вновь под погосты отводить обширные поля…

Вот так и жили, словно куклы в балагане:
Лишь занавес уронит в город, ухмыльнувшись, ночь, -
Луна, как гнусный паяц, приглашает: «Прошу, пани…» -
И все заботы улетают, не прощаясь,  прочь…, -

Не до забот – теперь здесь все во власти страха:
Рыдает в замке даже обезумевший король,
Да и в гробах, в которых только кучка праха,
И то, находят для щепотки бренной роль…

И страшный вой…. Да хоть наполнен смыслом?
Быть может, в нём клокочет, не смолкая, мысль?
Быть может, сможет, кто перевести его на числа,
Когда нельзя, разбив ли по слогам, иль буквам, смысл

Сцедить и, подождать, - когда же выпадут в осадок,
Все те эмоции и, вероятно, сгусток грязи – боль…
Хотя бы фразу разгадать, хотя б одну: в награду –
За те мучения…. Понять: да кто ж просыпал соль? -

Не соль земли, - та есть земная слава…
А ту, что властвует, как всюду: пряник, плеть…
Та соль - раздора, бед, распутья: влево, вправо,
Иль прямо ты коню поводья – всюду смерть…

Причины, следствия – в один Гордеев узел…
Распутать, паче разрубить одним ударом – нету сил,
Не у кого, из городских…. А узел, туже, туже…
И меркнет свет – уже дневной: уже не мил…

Лишь черепа, с подобным, как близнец, оскалом,
У стен Кремля…. Но этот оптимизм никто не пьёт,
Хотя, не скоморохи – те за деньги – эти: даром…
Лишь стяг державный, всё ознобом, ветер бьёт.

31.10 – 9.11.03   20:46 comp