4. Повзрослевшие Ленский и Ольга. Фрагм. версии

                *       *       *
Поэт, к гуляниям не склонный,
В одну Эвтерпу лишь влюблённый,
Скучавший в обществе людей,
Бал посетил без компаньона
И без каких-либо затей,
Держась за собственную тень.
(В навозе  рай  для шампиньона –
Грибную  шляпку  лишь надень.)
Стихи  писать уединённо
Бог  помешал  ему в тот день.
Быть на балу определённо
Желанья не было, а лень
Превозмогал с трудом он, сонно
Воображая чёрный день
Среди кокеток и каналий…

Одну из местных вакханалий,
Пародию на бал в Версале,
Гость посетил не ради стен
Или амурных перемен,
А из симпатий к Свистуновым.
(Тут бал не то что на Неве –
Как есть, довольствуйся хреновым.)
От них он, не кичась уловом,
Имел уж не одну, а две
Записки с «Рождеством Христовым!»,
Мол, рады с  юношей  бедовым
Войти в союз на много лет…
Имел  отзывчивость  поэт.
Гулять всю ночь на всем готовом?
Как не  прочесть,  чтоб дать ответ!

В записках принужденья нет.
В них – просьба осчастливить свет,
Явив на вечер к Свистуновой
Себя в лице  персоны  новой.
Гость, тень былого Казановы,
Не соответствуя молве,
В раздумьях ехал мили две:
Не отказать ли Свистуновым?
Почти как мученик с терновым
Венцом на светлой голове
(Без дам три месяца говел!),
Хозяев не дразня отказом,
Он въехал юным светлым князем
Славянских смешанных кровей
В усадьбу с чувством отторженья,
Хозяйке сделав одолженья.
Сперва ей спел, как соловей,
Он мадригал, из уваженья,
Затем в порыве услуженья
Ей настрочил в альбом стишков…

По залу, полному движенья,
Шуршанья, говора, смешков,
Привычных знаков уваженья
И приглушённых матерков,
На фоне мэтров совращенья,
На фоне прочих женишков
Брёл, охладевши к согрешеньям,
Брёл с запоздалым сожаленьем
Он загрустившим мудрецом,
Лишённым голоса певцом…
Как будто в битве с ожиреньем,
Дышал он, словно пред концом,
Сам путь свой вымостив презреньем.
Но вот, покончив с размышленьем,
Он очарован был лицом,
Внезапно с пылкостью изрядной
Его узнав в  толпе  нарядной.
Гость улыбнулся – добрый знак:
К подруге  детства  ненаглядной
Он пригляделся и обмяк.
Досель в поступках аккуратный,
Свою хандру всю об пол – шмяк! –
Решил он, ускоряя шаг,
Пробраться к обретённой цели.

Неужто Ольга?! В самом деле.
Когда успела подрасти?!
Раскланиваясь с полпути
С подружкой и её соседкой,
Поэт свою проносит плоть
Сквозь плоть толпы. Сумев вспороть
Заслон, он попадает метко
Спустя мгновение к ногам
Отнюдь его не ждущих дам.

А этим временем Татьяна,
Она ж – царевна Несмеяна,
Очами выразив тоску,
Их закатила к потолку.
Вокруг толпились женишата –
Татьяна  взорами  зажата…
Им бы, как есть, молодняку,
Лежать по-римски на боку,
Любуясь Таней, сколь угодно…
 –  А вот и наш гусар из Гродно –
  Влюблённый Серж! Я рыбаку
  Рад как рыбак…
                – Мерси боку!
  Мишель, ославишь ты стоглотно!
  Ты самосаду табаку
  Подобен в злости…
                – Мне вольготно
  Дерзить такому кобельку.
 –  Ты, не сказать, что безысходно,
  Острил не в меру так охотно,
  Что денщика заёб Луку!
 – Я не такой уж  живоглот, но
  Скажу, как шпора каблуку:
  Моя колючесть всепогодна,
  Как чья-то  жёсткость  на лугу.
 – Сравнимся, как тебе  угодно…
 – Задам вопрос не сопляку.
  Ужели нашего полку
  Настолько  прибыло  сегодня,
  Что нас рассудит только сводня
   Или повальная дуэль? –
Поддел соперника Мишель.
Серж подобрал ответ проворно:
 – Уж я-то чувствую просторно
  Себя и  ныне,  господа!
  Не тот пошёл соперник…
                – Полно!
  Есть Ахиллесова пята
  И у тебя: тебя топорно
  Бог сотворил и нам  подал.
 – Ну, это всё довольно спорно…
 – Тебе признаюсь непритворно,
Чтобы надежд ты не питал
И в облаках бы не витал:
Татьяна мне – почти невеста.
Твоя напрасна суета.
В амурном деле завсегда
Что-что, брат, а уж перевес-то
Имею над тобой давно.
Тебе быть первым не дано.
Ты для неё – пустое место!
У нас же с  ней – заведено
На людях  скромничать  невинно,
А тет-а-тет мы, как лавина,
Сметаем жалкие табу…
 – Будь правды даже половина,
Я всё равно, брат, отобью
Враз  у тебя Татьяну!
                – Пью
Друзья, шампанское за  то я,
Чтоб время  юности  златое
Мы не расходовали зря
  На  жеребячество  пустое
  И  дрязги,  пусть и не со зла…

Внимая бравому корнету,
Как есть, крестовому валету,
Татьяна чудом не сползла
По стенке на пол, крайне зла.
Претерпевая вдоволь эту
Дань женской чести от козла,
Татьяна вскорости внесла
В беседу собственную лепту.
(Тусовка, скажем по секрету,
Кляла  хвастливых вожаков.)

Татьяна в обществе щенков,
Их отвергая поголовно,
Невольно слышала дословно
Гусарский спор двух пошляков.
Намёк Мишеля на альков,
Который якобы с ним Таня
Делить любила неустанно,
Её шокировал: размах
Бравады юношеской слишком
Приближен был к его мыслишкам:
Не показать, что дело швах.
Сердясь на всех, кто был в штанах
И не рисуясь совершенно,
Татьяна в гневе хорошела.

Заход, руки разящий взмах…
Запанибратски на глазах
У остальных она Мишеля
Взяла едва ли не за шею
И  вспять  направила стопы.
Он вышел с нею из толпы,
Польщён, но и  растерян  явно…

Ей с ним разделаться – пустяк!
Хлебнёт он Таниных атак,
Чтоб из себя не корчил фавна.

Татьяна сдержанно и плавно
С ним  отступила  чуть, но так,
Чтоб слышали  другие  фавны.
 – Вы  развлекли  меня недавно –
От смеха трудно засыпать.
Надеюсь, будете опять
Вы откровенны и забавны.
Мне вновь  расскажите,  как славно
Вы в детстве писались в кровать,
Всё умудряясь заливать?
  Прошла совсем ли ваша хворость?
   Один  такой вы на всю волость.
(Толпа внимала, не галдя.)
   Ваш стиль претит порой, хотя
  Журить не смею за фривольность
  Вас, откровенное дитя.
   Во мне есть  жалости  черта.
Мишеля погружали в омут,
А может, просто  лёд  за ворот
Горстями сыпали в мороз.
 – Мадемуазель  шутить  изволит?
 – У  всех  вас, кто едва подрос,
  А уж  глаза  мне тут мозолит
  И кто тут круто  шутки  солит,
   На всякий вздор есть нынче спрос.

Толпа, поняв, что случай прост
И что Мишель врёт и фасонит,
Взбодрилась: ай, Мишель прохвост!
Пустой  орех, а как трезвонит –
Произнести умеет тост,
Примером служит во весь рост!

Хвастун под хохот и насмешки
Дружков сбежал от Тани в спешке.
И восхищённый молодняк
Весь поклонился – лестный знак! –
Татьяне. ( Проходной-то пешке
Почёт  особый,  как никак!)
Татьяна,  подобревши  малость,
Самодовольно улыбалась,
А мы шмыгнём по той поре
К её растерянной сестре.
                .       .       .
Губу поджавшая старуха,
В испуге подобрав и брюхо
(Чтоб кто бы не озорничал,
Не смял  пупок  ей невзначай),
В платок  сморкнулась  неопрятно,
Закрылась Ольгой и, со зла
Ответив Ленскому невнятно,
Демонстративно отошла
Послушать сплетни про шалав.
Володю поняли превратно,
Хотя душа его чиста…

Заглянем в  прочие  места.
Вот оком автора я в холле
Вновь вижу  Таню – спазмы в горле!
Час умиления настал!
Её веду на пьедестал…

Получим результат  благой ли,
Одну плоть выставив из ста
На обозренье в зале голой?
Да, Таня, старшая сестра –
Харита и без аллегорий…
Но  вот  он, тот поэт, который
Своё почти не заострял
На ней вниманье – занят Олей.
Он – чистых  чувств  апологет.
Увы, подружка детских лет
Себя почувствовала голой
В его глазах, чей «хищный» свет
Сейчас мерцал отнюдь не в след
Ретировавшейся старухе,
Меняющей на сплетни слухи…

С  душой  встречать бы нам рассвет,
Не омрачая души тяжбой
За право первым выйти в свет…
Коль будет польза, а не вред,
Мы пашем, не считаясь с жаждой…

Где взять талант, чтоб дать портрет
Милашки, дабы верил каждый,
Что та действительно мила,
Чтоб он красы не умалял;
Чтоб, прочитав о ней однажды,
Читатель мне запрос прислал:
Где кайф урвать в родной отчизне,
Где отыскать такую в жизни,
Чтоб и умна была до тризны
И на лицо не страхолюд?
Но пусть запросов мне не шлют.
Ищи, брат, сам и хоть  ложись с ней
Потом вдвоём читать мой труд
О том, как чистая девчушка,
Сама подобная игрушке,
Ещё играет в куклы-душки
И смутно представляет блуд
По фразе «кобели и суки».

Уж сколько  прожито  в разлуке
С Володей! Ленский искушён
Побольше в жизни, чем мальчишка,
Тогда не знавший дев и жён,
Носивший детские штанишки…

А ныне что за моветон?!
Развратным веком порождён,
Для Оли стал он вроде буки.
А облегающие брюки,
Володи (кстати,  холост он),
Да с выпирающим нутром,
Рождают мысли у подруги
Ежеминутно об одном…

Пусть и не в возрасте грудном
Она дух  страхом  унижала,
Ей ситуация вверх  дном
Нарисовалась среди зала.
Как уподобиться лисе,
Она на практике не знала,
И закружилась в колесе
Прямолинейности, как все,
Кто не уступит до финала…

Пусть гость далёк от криминала
И вымыт в Божьей уж росе,
Бедняжка, от дилеммы тая,
Пред ним во всей своей красе
И  беззащитности  предстала.
Впервые ужас испытала
Она до боли у виска:
Как будто пленница в войсках
Насильников, дрожит в испуге…

Почувствовав себя в тисках
«Лукавой» воли парня-буки,
Она, в своём капризном духе,
Не скрыться, а лишь взять пока
Себя решила твёрдо в руки.
Мол, как не прячь член за рукав,
Тверда я, сколь ты не лукавь.

Ей мнилось: он закинул невод, –
Но с губ её слетал лишь лепет,
Ведь слух ей, пуще чем хорал,
Горячий  комплимент  ласкал.
С мечтой, что вновь судьба их слепит,
Друг детства  козликом  скакал,
Чем приводил бедняжку в трепет.
Мол, он в войне полов  не рекрут,
А настоящий ловелас!
Посыпались на Олю враз
Вопросы чувственно-простые:
 – Глазам не верю! Ольга, ты ли?!
Ужель дающие уют
Висят здесь  образы  святые –
Дают в глаза мне  отсвет  тут?
Иль всё же  запросто  цветут
Такие розы в чаще  нашей,
Где черви всё  подряд  грызут?!
Да есть ли тут кто-либо краше?
В глазах какой-то чую зуд,
Любуясь на твою красу.
Привыкну ли к такому чуду?!
 – Коль это приглашенье к блуду,
Я, сударь, честь свою спасу,
Коль  вовсе  слушать вас не буду.
Подходы ваши не новы…
 – Помилуй, разве мы на «вы»?!
 – Уйти  вам лучше будет, сударь,
Коль поддались глазному зуду…
 – Сказал бы: «Бога  не гневи»,
Но… проглочу твою причуду,
Чтоб не вносить в сознанье смуту.
Ты, Оля, просто не права…
 – До нас дошла уже молва,
Мы слухи ловим то и дело
О том, как дерзко и умело
Внедрялись чёртом, плоть любя,
Вы в душу, а потом и в тело
Несчастных женщин. Страсть слепа:
Они влюблялись в вас, не веря
В измену завтрашнего дня…
 – Что за нелепая новелла
С намёком странным на меня?!
Что за нелепая фигня
Из нежных уст твоих исходит
И друга старого низводит…
А я ценю, как  прежде,  связь,
Что с ранних  пор  сближала нас…
Как мне подсказывает опыт,
Недоразумение  низводит
Меня, оболганного, в грязь.
Кого-то это потешает…
Моя измучилась  душа. Лет
Уже  нимало  мне сейчас…
 – Ах,  вот  как! Грязь вас унижает!
Но вы погрязли, ловелас,
В неслыханном разврате тела!
  Уйдите! Мне до вас нет дела!

Как только Ольга завелась,
Поэт застыл остолбенело:
 – Достаточно! Ты увлеклась!
Когда б я был точильщик ляс,
А ты бы, Ольга, опьянела,
И  разговор  бы сей возник,
Он всё равно б зашёл в тупик,
А Истина бы  покраснела
От злых нападок на меня.
Нерадостные времена,
Нежданно для меня настали,
Коль ты мою поганишь честь.
 – Да бросьте вы! Мои  уста ли
Одни виновны в том, что есть
На свете жеребячье племя?
Но на меня вам тратить время
Не стоит: я не столь слаба,
Чтоб покориться, как раба,
Неся навязанное бремя
Одной из мучениц гарема.
Вы, сударь, вижу, не слепа,
Самоуверенно себя
Считаете  красавцем  ярким,
Пронзить хотите  взором  жарким.
Ну что ж, глядите – мне не жалко,
Но я не  верю  вам, хитрец:
На свете редкий жеребец
Гуляет по цветущим розам,
Довольствуясь одним овсом…
 – А я чувствителен к занозам…
Тут Ольга закрутила носом:
 – Ай, сударь, мне понятно всё:
Хотите взять меня гипнозом,
Чтоб погрузить в амурный сон!
Преуспеваете во всём?!
Приём ваш крайне любопытен.
Для вас такой приём обыден?
 – Какой? Пусть мы и не вдвоём,
Мне дорог только твой приём.
Скажи, чем я тебя обидел?
Меня считая подлецом,
Вот-вот ты плюнешь мне в лицо.
Ты говоришь проникновенно
На столь, на сколь и откровенно,
Но почему, в конце концов,
Ты мне напомнить непременно
Должна о жизни жеребцов,
Причём,  унизив  тем надменно?
 – От жеребцов ждать перемены?!
Искала б я следы рубцов
У вас в душе, но вы  всего лишь
Один из…  них.  Наивной Оле ж
Вдруг показалось, пусть на миг,
Что вы на одного из них
Похожи только лишь отчасти…
Что вам мешало ржать от счастья,
Что я всецело признаю
За вами всё, что льстит коню?
 – В сравнении найдёшь ли свойства
Во мне ты общие с конём?
 – Так щепетильно, до расстройства,
Воспринимая мой приём,
Видать, питали вы надежду
Внушить мне, будто я, невежда,
В своей оценке не права?
Но ходит, знаете ль, молва,
А вы – её  папаша  крёстный…
– Молва? То довод несерьёзный.
Коль верить  слухам  обо мне,
То я – бич дам. Я самый грозный
Волк-обольститель наших дней.
Ату! Ату меня скорей,
Раз представляю я опасность!
  – Тогда внесите в дело ясность.
  Как  наилучший из коней
Вдруг опровергнет сам при мне
Свою бесспорную причастность
К огуливанию кобыл?
Иль он об этом уж забыл?
Иль объясняться не пристало?
Ах, вид у вас такой усталый!
Но отрицать ваш страстный пыл
Причины  нет  ведь? Даже малой?
 – Жаль, слухи не смахнёшь, как пыль.
 – Коль слухи отражают быль –
Прочь желчь  досады  запоздалой!
Не хмурьтесь вы, султан кобыл!
  Ведь титул «жеребец  стоялый»
   Ещё не значит, что дебил.

Владимир сделался вдруг вялый,
Как будто в споре уступил:
 – Ты говоришь, я не дебил…
Тут не  загажен  я наветом?
Спасибо, Оля, и на этом!
А то б доказывать пришлось,
Что, как уж в жизни повелось,
Дебил не в силах стать поэтом
При всём желанье как лопух.
Скорее мозг его б опух…
 – Да что там шепчете под  нос вы!
Небось, в отместку  вздор  поносный?
Вы утруждаете мне слух?
 – Да всё вы  слышите,  вестимо!
 – О, Боже! Что я  слышу  вдруг!
Вы и  поэт  к тому ж, мой друг!
Не только  конь  неутомимый!
Ужасно, что сопоставимо
Одно с  другим  на свете всё ж!
 – Вполне, когда второе – ложь!
Всё – злые слухи лишь, поймите!
 – Так вы настаивать хотите
На том, что вы не жеребец,
Что кушать  розы,  наконец,
Отнюдь не в вашем аппетите?
 – Да и ещё, ещё раз да,
Сколь мне не стоило б труда
Тебе доказывать всё это.
 – Дай рифмы мне к словам «карета»,
«Коза», «веселье» и «вода»
         И уложись в два-три куплета…
  – Моей мечты летит карета
  Со мною вместе под откос.
  В упряжке пара сплетен-коз
  И два козла – два злых навета.
  От этих тварей жди беды!
  Дождался: падаю в ущелье.
  Теперь в одном моё веселье –
  Достичь на дне большой воды,
  В глубинах справить новоселье.
  По дну несёт потоком слёз
   Скелеты жертв козлов и коз.

Девица, выслушав с улыбкой,
Не  закусила  удила:
 – Ты с жизнью связан нитью  хлипкой,
          Похоже.  Скорбные  дела…
  Спасайся, выплывая рыбкой.
   Впредь над ущельем кренделя 
    Дерзай выписывать… с улиткой.

Речь Ольги сделалась тепла,
И с благосклонною улыбкой
Она, шагнув на мостик хлипкий
Симпатий  над ущельем зла,
Володе  руку  подала:
– А вдруг ты всё же жертва следствий,
Причина сам своих же бедствий?
Попробуй, сплетни сокруши,
Коль для тебя не хороши!
  С тобою я на  «ты»,  как в детстве,
Вновь перешла. Ликуй! Пляши!
Грешил ты или не грешил –
Во мне участие  зажёг ты.
Свои на время спрячу когти.
Своё заданье разрешил
Ты быстро и к тому ж забавно.
Но кто ж  виновен – вот вопрос –
Что гибнешь ты по воле коз?
Кого судить за это? Фавна?
В  нём  отпущения козла,
Тебе всучившего со зла
Скотину, что тебя везла,
Признаем после катастрофы?
Мечту и честь загнавши в  ров и
Себя узрев в потоке слёз,
В козлах – наветы, в сплетнях – коз,
Иронией наполнив строфы,
По сути  правду  ты в них внёс.
И это дарит мне надежду,
Что всё же  разница  есть между
Тем, кем пугает нас молва,
И тем, кто страшен лишь сперва.
Цена поступков – в их мотивах…
Что  скажешь,  выходец из рва?
Сдаётся мне, что я права,
Что недород мужчин правдивых
Повсюду, а мужская честь
Запуталась в хвостах и гривах.
На счастье честных, но красивых
Невест поставить можно крест.
 – Уж не сочти слова за лесть –
Я  рад  тебе. Скрыть не сумею,
Что влюбчив. Потому не смею
Настойчиво вновь уверять
Тебя я в том, что нет скромнее
Меня, мужчин в округе… Мать
Моя с сестрою и поныне
В Европе… Мир  объездить весь
Хотят, наверно. Я же здесь
Сам по себе. Мне сердце в иней
Упрятал бы душевный лёд,
Которым я встречал народ,
Но я – противник отчужденья.
Пусть  чуждо  всё здесь, охлажденья
Такого к людям я не знал
Когда-то в юности. Был мал,
Как говорится, да удал:
Опережал самцов уездных,
То бишь коней, тебе «любезных».
Припоминать и  то  грешно!
Но скотство всё моё давно
Я бросил в прошлом безвозвратно,
Поскольку мне оно отвратно.
Я выплыл, не пошёл на дно,
Причём бесчувственным бревном
Ещё не стал и многократно
  Влюблялся в женщин, но… давно.
– Мне это, право, всё равно.
         Быть вместе разве нам  дано,
Хотя и чувственны мы оба,
А ты не из числа страшил?!
– Пускай бы бал нас вновь сдружил!
Хотел бы я, чтоб ты до гроба
Была моя любовь-зазноба,
Чтоб я  тебе  в угоду жил.
– О том вести бы речь особо…
Вот если б некая особа
По склонности своей души,
На облик глядя твой в пол-ока,
В тебя влюбилась вдруг… немного,
То, недомолвок не любя,
Она спросила бы тебя:
«Так ваше сердце одиноко?
Никем не  занято  оно»?
– В любви есть некий опыт, но
  Я, спрашивать привыкший прямо,
  Хотел бы высветлить пятно,
  Цепляющееся упрямо
  За  обстоятельство  одно:
  А уж не ты ли это дама,
  То бишь особа, чья душа
  Любила Вовку-малыша
  И чувства пронесла сквозь годы?
  Да это же  симпатий  всходы –
  Дар нам  обоим  дорогой!
  Всё прежний я, лишь чуть другой.
  Былая дружба не забылась.
  Когда бы ты в меня влюбилась,
  Я б, позабыв, что я изгой,
   Стал счастлив, как никто другой.

Ой, что тут с Ольгой сотворилось!
Кокетство  девы молодой
В  избытках чувства  растворилось –
Куда-то в глубь души садилось
И подменялось маетой.

Под неотступною пятой
Гордыни, принятой за дикость,
Ум потерял в ответах гибкость…
У Ольги не было пажа,
И вот… она уж – госпожа!
Восторг души и многоликость
Души  связались,  стыд круша.
Сменила Ольга гнев на милость.
Но, не способная на хитрость,
Она, краснея и дрожа,
Всплеск откровенья придержав,
Боясь на лезвие ножа
Вступить, увязнув в небылицах,
Просила, пряча взор в ресницах,
Чтоб гость держал себя в границах
Благоразумия как друг,
Поскольку в обществе вокруг
Флирт сразу может стать заметен
Для сборщиков досужих сплетен.

В роду у Ленских нет ослов…
Паж после назиданья слов
Сказал наигранно сердито:
– Ты не права, моя харита.
  Теперь, когда над нами вновь
  Зазеленела ветка мирта,
  Не флирт я выбрал, а любовь,
  Ведь мы с тобою  выше  флирта.
  Мы не пугаемся утрат.
  Мы выше мелочных преград,
  Средь коих будут кривотолки…
   К чему вливаться в маскарад,
    Коль от него мы не в восторге?
Не видел Ленский, как горят
Глаза потупившейся Ольги.
– Ты был мне в детстве, словно брат, –
Вновь после паузы недолгой
Услышал Ленский голос Ольги. –
    Признав, что нас не оскорбят,
    Отец покойный был бы рад
    Тебя зазвать, такого, в гости…
    Не повтори пути назад
    На козах-сплетнях под  откос ты!
– Уж коль мне прошлое простят,
          Я – сам себе не супостат…
                *            *            *