Ульвиг Серая Шкура. Кровь за кровь. Глава 9

Валы вдруг разом встали и замерли. Потом, как по команде, повернулись и уставились на одиноко белевшую в наступающих сумерках светлую гору. Вельмунд, осторожно выглянув из-за рыжеватого плеча валуна, почувствовал, как дрожит тело, сдаваясь пред тем ужасом, коим веяло от белёсой громады скалы. Вот выступили первые капли пота и, пропахивая на коже вдоль хребта солёные дорожки, скатились вниз.
Ужас подступил внезапно и повсеместно, словно дикий мороз. Разом схватились волосы на голове, перехватило дыхание, и за шиворот закинули пригоршню снега…
Вмиг припомнились все старинные предания про это гиблое место. Подсовывала ставшая услужливой память те крупицы знаний, что лежат на пыльных полках не востребованные, до поры до времени. Ан нет, понадобились всё же…
Не груды неупокоенных мертвецов дали этому болоту прозвище Мертвящее. Валы – они лишь продолжение вьющейся в утробу колодца верёвки, а кто держит её в темноте?
Давным-давно это было, еще перед тем, как появились средь людей болезни и смерть, когда ещё не сковал Перуна холод Железных Гор, когда Чернобог и Морана были ведомы лишь небесным братьям…
Аккурат за пару зим пред тем, как наступила та страшенная зима, что длилась тридцать лет и три года.
Пришёл в то лето палючий суховей, что пожёг, посушил все посевы. Остались люди без еды на зиму и многие умерли. А на следующее лето вздыбилась кормилица-река, вышла из бережков, да и затопила на полгода все поля. И той зимой смерть опять была частой гостьей в избах. А на третье лето оставшиеся совсем повредились в уме, да и порешили, что будет лучше, если принести в жертву богам людей. Да и каким богам! Не тем, что по небу щит Солнца возят!
Взяли трёх сестриц-сирот, схоронивших по весне отца да мать, да и повели их под белы рученьки на край болота. Болото то издавна чудесным считалось: и кузнецы туда за рудой ходили, и ягодами что ни лето всех одаривало, и кресала и наконечники для стрел всегда из того камня делали, что от века там лежал. А ещё средь самой топи высилась белая скала. Никто так и не помнил, откуда она там взялась – говорили, всегда тут и была…
Подвели принаряженных, как на веселье, девиц к тому известняковому исполину. Смотри какие невесты! И задрожало изнутри горы, посыпались с вершины белые комья известняка – я согласно! А несчастные сёстры стоят ни живы ни мертвы. В лицах – ни кровиночки: виданное ли дело  - обручаться с болотом! Но от голода и многих несчастий не ведали люди, что творили. По камню на лебединую шею – и в омут!..

Стемнело, и если бы Велимудр посмотрел бы в тот миг на небо, то увидел бы тёмные тучи, выплывавшие из-за вершины белой скалы. Заслонило солнце беспроглядная пелена, и враз сделалось темно, как ночью. 
А известковый исполин засветился, словно изнутри. И откуда-то из подножья скалы выплыли блеклые огоньки. Как раз такие, которые, как говорят, указывают сведомым людям ухоронки спрятанных кладов. Болотные огоньки затеяли меж собой быструю пляску, а потом стекли в тёмную воду, черневшую у поросшего мхом основания горы.
Валы стояли неподвижно - застывшие в посмертии останки, будто минуту назад не вела их чья-то злая и неумолимая воля. Белели кости, размётанные по островкам.
Старец взглянул на круг оцепеневших мертвецов, в котором без движенья лежало искромсанное тело викинга, принявшее человеческий облик. Двинулся к нему, но застыл, вновь почувствовав волны ужаса, разносящиеся от белой скалы. Сделал рукой охранный знак и пошёл к северянину.
Ульвиг выглядел неважно: плоть рассеченная мёртвецким оружьем чернела уродливыми полосами, распространяя вокруг запах смерти и разложения. От этих чёрных рубцов змеились отравленные заклятой сталью вздувшиеся жилы. Вельмунд наклонился над телом и поднёс пальцы к шее викинга. Пара показавшихся вечностью мгновений, и жила под рукой дрогнула. Очень слабо, но всё-таки.
Волхв лихорадочно зашарил по поясу. Извлёк пузырёк. Откупорил и залил несколько капель в рот северянину. Ресницы дрогнули, глаза открылись, и Вельмунд увидел в них тень отступающей смерти. Однако Костлявая убралась недалеко, решила подождать – а мало ли!
А недалече без всплеска разошлась чёрная вода, и неслышно выступила на берег женская фигура, за ней – ещё две. Заструилась и невесомым покрывалом стекла вода, беззвучно колыхнулись свадебные бусины на налобных повязках.
Призрачные силуэты неспешно поплыли над мшистыми островками. Уверенные в своей силе, с посмертным спокойствием на мраморных лицах. Стих ветер, застыла осока, даже пузырьки воздуха перестали подниматься на поверхность воды. Безмолвие заполонило душным туманом топь.

Ульвиг с трудом приподнялся и сел. Выхватил у замершего старца пузырёк с живой водой и опрокинул в глотку.
- Пара капель, больше - нельзя,- запоздало прошептал Вельмунд, глядя на северянина.
- Поздно,- буркнул викинг. Поднял секиру и, широко расставив ноги, встал на ноги.
Из ран воина заструилась чернильная грязь, тело мелко задрожало. Ульвиг, обессилив, рухнул на колени. Рубленные уродливые шрамы затягивались на глазах, исторгая чёрную воду. Викинг, наконец, поднял голову, и старец невольно отшатнулся. В глазах северянина проглядывало безумие. Волхв отшатнулся и попятился назад, по пути схватил за ворот мелко дрожавшего Данко, упёрся спиной в холодное тело кремнёвого валуна, неуклюже шагнул в сторону. Он уже видел нечто подобное много зим назад, когда схлестнулись варяжское войско и орда печенегов. Конунг северян тогда выпустил вперёд войска несколько голых по пояс людей с медвежьими шкурами на плечах. Их было трое, но это, видит Перун, были великие воины.
Печенеги сначала смеялись и потешались над ними, но викинги неуклонно шли вперёд: втроём на многосотенное войско. А потом они отбросили мечи и щиты и понеслись вперёд широкими прыжками. Кочевники запоздало вскинули луки и выпустили пару стрел. Но было уже поздно. Словно дикие звери вторглись в печенежское войско берсерки, и их северный бог был в тот день с ними, судя по тому, как они голыми руками ломали шеи коням и людям, не обращая внимания на град ударов кривых сабель. А вслед за ними в степное войско могучей волной хлынул хирд норсмадр – северян, и победа в тот день была за ними.
Укутанные в шкуры медведей воины полегли на месте, но печенеги ещё, наверное, не скоро наберутся храбрости напасть на дружину конунга, имеющего в своём хирде таких воинов.
Вельмунд уже давно позабыл имена северного и печенежского вождей, позабыл, и сколько воды утекло с тех пор, но до сих пор хриплый рык берсерка слышался в его снах, а пред внутренним оком мелькал полный боевого безумия, ярый от схватки взор…

Ульвиг скрученный нездешними силами сумел-таки дотянуться до пояса и выхватил нож. Воткнул коротким отточенным движением в землю, кувыркнулся через него.
Тело викинга задёргалось, видоизменяясь, хрустя ломающимися костями. Растирая в порошок останки мертвецов, загребая полусгнившие проломанные грудины и ржавые брони.
Старец смотрел на это широко раскрытыми глазами – виданное ли дело -  превращение, да ещё второе за день! Гулко бухало сердце мальчонки. Бух! Ещё раз – и уж скребёт каменистую поверхность гигантская лапа, вгрызаясь в обломки кремня отросшими когтями. В палец взрослого мужа каждый!

Перевёртыш в последний раз хрустнул и поднял морщинистую морду. Проревел свой леденящий душу вызов-клич прямо в личины подплывающим призракам. А те – уж рядом, стоят и смотрят сверху вниз на волчину. И мелко дрожит под мертвящими взорами Ульвиг-волк, и непроизвольно встаёт на загривке жёсткая щетина. Поплыла вниз серая тонкая рука пригладить вздыбленную шерсть. Мгновения тянутся, как кисель. Время и то, видимо, завязло в колдовской топи. Волк закрыл глаза, тяжело бьётся сердечко Данко. Переглядываются меж собой мраморными лицами мёртвые девы и улыбаются друг другу неживыми устами – на лицах печать могилы. Скоро воин и ты познаешь посмертный покой, дай только погладить, коснуться тебя – и обретёшь, наконец, вечную свободу, безразличную к суете и заботам мира Солнца…
Но встречает тонкую бледную руку на полпути алая пасть. Захлопнулась, как капкан! Дёрнулась вбок толстая шея, обрывая руку по локоть. Разом выдохнули волхв и мальчишка, и радость дикая, неуёмная захлестнула напряжённые тела, а ещё гордость – держите твари!
В головах взорвался истошный женский крик. Валы вздрогнули и принялись рубить друг друга. А силуэты умертвий поплыли обратно, да как быстро – не враз догонишь! Но за светящимися фигурами пластался в далёких прыжках матёрый волчище, раз за разом настигая их, рвал белую, мёртвую много веков плоть. И порванные в клочья умертвия, вопя высокими голосами, перемазанные чёрной кровью, долетели, наконец, к бездонному омуту – и вниз, в кромешную, чернильную воду. А викинг, почуяв вкус победы, - бухнулся вслед!

Болото превратилось в бранное поле. Вот уж рубка шла повсюду. Валы, уйдя из-под чужой объединяющей воли, зубрили о ветхие панцири ржавые мечи.
Волхв упал на колени и, схватив кусок кремня, стал лихорадочно чертить неровный круг. Наконец, соединил концы и зашептал. А через пару мгновений открыл глаза – попробуйте теперь сунуться! Мертвец, налетевший спиной на окружность, с треском сполз по невидимому куполу, оглянулся, забыв про своего соперника, пошёл на старца. Но упёрся в черту и застыл, ненавидяще сверля Вельмунда пустыми глазницами. Смотри и облизывайся, нескоро ослабеют светлые чары охранной ворожбы!

Сколько времени уже рубились мёртвые воины – то одному Сварогу ведомо, только Вельмунд всё больше и больше отчаивался выбраться из Мертвящего болота. Эта Топь, видимо, ещё не выпускала из своих вязких пределов гостей!
Болото поставило своих сторожей у охранного круга: мертвые много лет, эти сторожа не проспят и не напьются, не прозевают того момента, когда обессиленный волхв, наконец, ослабит чары. Валы стояли и смотрели на старца и мальчика – мы подождём, старый, нам спешить некуда. Словно стая волков, загнавшая на дерево неудачливого путника в зимнюю пору – рано или поздно ослабеют руки, держащиеся за ствол и ветки, или просто сморит сон – мы подождём, мы подождём…

-Деда, а варяг воротится?- из-под плеча глянули синие глаза Данко.
- А то, обождать только надобно,- Вельмунд отвёл глаза, погладил узловатой рукой непослушные вихры на мальчишечьей голове и про себя вздохнул: «Варяг твой уже давно за столом у своего северного бога сидит»…

Небо серело. Мелкая морось, витающая во влажном воздухе, развесила мелкий бисер капель на одежде и волосах.
Болото напоминало разрытое кладбище: груды костей, груды оружья, разметанные по островкам, вдавленные в пушистый мох. Валы кое-где ещё шевелились: безногие, безрукие силились дотянуться до таких же покалеченных мертвецов, достать, где поеденной ржавчиной сталью, где и просто костлявыми руками.
А у очерченного круга стояло десятка два мертвецов. Стояли и ждали. В голову лезли непрошеные мысли – такие всегда приходят незваными, когда становиться худо. А вдруг через год забредёт сюда девка с берестяным кузовком за плечами – за клюквой да морошкой? Или кузнец пойдёт по руду? Кто их приветит в то время? Поднимутся, раздвигая истлевшими руками мокрый мох, два мертвеца: один – дед, достигший в живой жизни глубокой старости, другой – сгинувший молодым. Встанут и пойдут встречать гостей. А за ними – поднимутся все те, кому Мертвящая Топь уж много лет была и домом и могилой.
Блеснула у подножья недалёкой белой горы жёлтая вспышка. Что за привиды? Вельмунд тихо встал, накрыв спящего мальчонку плащом, и посмотрел на известнякового исполина. Неужто сдавать начал уставший разум, выдавая желаемое за настоящее? Волхв рукой сотворил знак, отгоняющий морок.
Вновь вспыхнула и погасла жёлтая молния. А потом послышался треск и звуки ударов. Ещё вспышка, ещё! Что ж там деется, сподобь узреть Перун Сварожич!
А там шёл бой, и вскоре это стало видно, потому, как желтые вспышки переместились и теперь полыхали неземным светом на расстоянии полёта стрелы. А ещё было видно, как сыпали костями валы, брызгали белой крошкой и ложились, не вставая, на вечный отдых.
Сполохи переместились ближе, и радость узнавания осветила улыбкой морщинистое лицо старца. А рядом дёргал за одёжу проснувшийся Данко и радостно вопил:
- Деда, деда, Ульвиг воротился!
Вот хрустнули под ногами викинга обломки костей, когда широкий прыжок перенёс его на островок, на ночь приютивший волхва и мальчика. Валы оглянулись и пошли вперёд на северянина – и трусость, и разум покинули их давно.
Замелькало жёлтое пламя, и после каждой вспышки падал мертвец. Да так, что потом не приходилось смотреть под ноги – не ползёт ли позади, сжимая во рту ржавый клинок! Словно косарь с золотым серпом шёл по стонавшему от тяжести наливного жита полю. Только вместо спелых колосьев – мертвецы, но ложились также справно, друг к дружке.
Последний вал шагнул вперёд и рухнул наземь, низвергнутый жарким жёлтым пламенем.
Северянин, тяжко дыша после ратного труда, вытянул вперёд руку. А на ладони, облитый солнечным сиянием, казалось, дрожал золотой клинок – в пол локтя длиной.
- За этим мы сюда топали?
А старец просто смотрел на него и улыбался. Рядом по белому от костей островку бегал Данко и радостно кричал: «Ульвиг, Ульвиг!» А Вельмунд стоял и боялся сотворить знак, отгоняющий морок – если и морок, то пусть продолжается. И по щеке, впервые за пять десятков зим текли слёзы облегчения, и старик не торопился их унять.