Иннокентьевич

Идя вдоль узкой, но неожиданно длинной питерской улочки, Семантий Иннокентьевич отмечал в лицах прохожих только самое важное. Самые сильные чувства: усталость, тоску, уныние, гораздо реже – радость от законченной рабочей недели, в паре случаев – весёлое непонимание того, куда несут ноги, и один раз, Семан, не без удивления, которое на взгляд автора неуместно при таком стаже работы, встретил абсолютное, всепроникающее равнодушие. Не путайте его с тем ровным настроением, с которым порою мы возвращаемся домой после умеренно тяжёлого дня, нет, тишина на эмоциональном фоне случайного прохожего была настолько гробовой, что Семантий даже на мгновенье допустил, что сам Гришка решил поработать. Конечно, это дикое предположение было тут же отвергнуто, и Семантий Иннокентьевич на какое-то время забыл о нём. Решив, что эмоций собрано уже достаточно, он сел на асфальт, предварительно подстелив под себя, вытащенную из недр сумки, подобной тем, что носят через плечо почтальоны, картонку и принялся рисовать воображаемым пером по воздуху. Честно говоря, мне сложно ответить, почему воображаемым было именно перо, давайте я скажу, что просто знаю это. Через каких-то пять или шесть минут коктейль для любимой горничной Григория Блендермейстера был готов и имел он бурый свет, как белый свет имел в своё время право выбора и даже вероисповедания до тех пор, пока Гришка не изрёк своё знаменитое: «А вот теперь будет всё подчиняться правилу единому, и правилом сим буду я и горничная моя». Конечно же, многие тогда не приняли всерьёз самоуверенных слов Блендермейстера. Даже горничная после того неделю целую ходила тише воды, ниже травы – чуяла подвох баба. И подвох меж тем оказался всем их тогдашним укладом, и, будучи переосмысленным Гришкой, был под корень выдран, словно сорняк какой перед прополкой (вот подумайте, что в этом неправильного?), а уж на его место пришло нечто совершенно иное, которое иным сейчас мы безусловно не считаем, но к сути это принципиального отношения не имеет, и, вообще, является лишним в данном предложении. Семантий Иннокентьевич достал из своей «почтовой» сумки новенький «айфон» и старый Polaroid. Левой рукой направив на своё лицо фотоаппарат, Семан правой рукой разбил телефон об бордюр мощным ударом руки. Выждав положенные секунды, он посмотрел на результат работы: на крошечной фотографии красовалась довольная физиономия худощавого мужчины лет сорока – сорока пяти с по-детски искренним прищуром и еле заметной проседью, которая само собой была бутафорской. «Вот теперь всё правильно!» - изрёк Семантий и нажал кнопку «Сохранить результат».