В сумерках томаса гарди

ТОМАС ГАРДИ

В СУМЕРКАХ

1

Сердце мое поражено и иссохло, как трава.
                Псалом 101

Я не томлюсь, не стражду –
Хотя зима близка,
Среди людей пока
Никто не умер дважды.

Роз лепестки опали,
И всё давно прошло.
Еще такое зло
Переживу едва ли.

Зимы боятся птицы.
А мне не страшно впредь
На мерзлоту смотреть –
Тень смерти не боится.

Сереет лист зеленый.
Но холодность друзей
Не станет холодней
Зимой студеной.

Пусть время беды сеет.
Едва ли пропадет
Из-за напастей тот,
Кто сердца не имеет.

Мрак застилает вежды,
Но гибель не страшна,
Когда погребена
Последняя надежда.


2

Смотрю на правую сторону и вижу,
Что никто не признаёт меня. Никто
не заботится о душе моей.
                Псалом 141

Слышу, как гордых людей о грудь облаков разбивается крик:
«Только малость надо исправить, чтоб мир совершенства достиг» -

Но какую же бедную малость хотят они известИ?
Да ведь это же я им заноза в глазу! Я преграда у них на пути!

«Все прекрасно, - они говорят, - пусть лишь грустный избудет печаль!»
Ну конечно же это он мне, обо мне прокричал.

Так он горд, что и пыль образует, взлетая, над ним ореол.
Я ж родился не в срок, и ни дел, ни призванья в свой век не обрел.

«И могучий рассвет, и сладчайшая ночь на земле нам дана, -
Восклицают они, - в небывалые мы рождены времена…»

Там, где сотней улыбок прикрыта любая из пролитых слез,
Что же я в этом мире такое? – вот главный, пожалуй, вопрос.

Кто находит, что поступью «первых» затоптан был Лучшего путь,
Кто считает, что Лучшее в том, чтоб на Худшее трезво взглянуть,

Тот, кто видит, что цвет наслаждения душит бесчестья репей, -
Пусть он прочь отойдет – он изгой, он нарушил порядок вещей.


3

Горе мне, что я живу у шатров
Кидарских. Долго жила душа моя
с ненавидящими мир.
Псалом 119

Ведь были же дни, когда я мог умереть легко,
Так низко смертная тьма надо мною висла…
Я мог бы так и не знать, что жизнь не имеет смысла.
Были же дни, когда я мог умереть легко.

Тот солнечный полдень был, когда все дышало весною,
Я вскапывал грядки и с крокусов снег подталый снимал,
Сад приспосабливал к лету, красил, плотничал, подновлял
И верил тщеславно, что год воскрешен моею рукою.

Был год, когда в Эгдоне с нею, так далеки и все же близки,
Гуляли мы, вереск мешал нам друг друга видеть,
И мощь в ней была, которой нельзя обидеть,
Была защита в касанье сильной ее руки.

И ночь была, когда, приткнувшись к камину, лежал я,
Порой засыпая, жалчайший из всех рожденных на свет,
Слабый от веры моей печальной,  и слышал сквозь бред
Вращение мира, к которому мало принадлежал я.

Даже тогда! Пока опыт не мучил, пока я не знал,
Что сладкий глоток во чреве горечью обратится, -
Тогда на сцене должен был занавес опуститься
И голос, властный, словно закон, произнести: «Финал».

                (С английского)