Люська и шаман 2006 г

Все персонажи выдуманы – и автор за это наказан. Заявка закрыта. С благодарностью, Иулия.

Судьба очень не любит, когда ей задают вопросы. Я знаю об этом, но все равно задаю. Каждый раз, вставая в очередь к переговорной, где сидит шаман, я знаю, что мне опять выбьют зубы, но не вставать не могу. Каждый раз упрямо занимаю очередь. Впереди обычно совсем немного народу, а молодежи вообще – раз, два, да обчелся. Вот впереди девушка, вроде меня, только помладше, лет этак на… тридцать. Но ничего так, держится молодцом. Нос, правда, перебит в нескольких местах и глаза какие-то собачьи. А так, ничего, держится… Первый раз в жизни вижу тут ребенка. Мальчишка, лет… ну короче, постарше меня лет на двадцать. Умный - не на шутку, сразу видно. И очки разбиты. Он их вертит в руках, вертит – видать пришел узнать, где мастерская. Я в очереди редко разговариваю – боюсь отвлечься и забыть, зачем пришла. А то бы конечно спросила, кто ему их разбил.

Дверь к шаману выкрашена белой краской, которая уже потрескалась в нескольких местах. В этих трещинах, если приглядеться, можно увидеть смешные рожицы соседей, друзей, знакомых – всех, кого мимо тебя за жизнь проносило. Хотя рожицы – они повсюду видны, где трещины, или там - разводы. В облаках, например, или на обоях с узорчиком. Вот я сижу, жду своей очереди, и рожицы знакомые ищу на двери. Впереди меня старый дедуля. Вот он отрывается от стула, и как приведение, как тень человека, который чудом еще жив, скользит в приемную. Дверь за ним закрывается. Все переминаются с ноги на ногу. Ждут, а сами, небось, уже и не рады, что пришли. Я точно знаю, все убежали бы обратно, просто знают, что некуда. Что как только добегут до дома, оглянуться назад, а самое главное – вперед посмотрят и опять поплетутся сюда, к белой шамановской двери.

Дед вышел быстро – он, видать, часто ходит, и вопросов уже почти не осталось. Вошел вот только он с длинной седой бородой, а вышел – большого клоку в ней и не хватает. Он идет, бороду почесывает – в глазах слезы. Мы стоим, завидуем. Когда слезы – это хорошо. Это значит, не зря пострадал. Хорошо пострадал – качественно, так сказать. Ну, вот и моя очередь.

Открываю белую потрескавшуюся дверь. Захожу. Окно прямо напротив двери. В него бьет яростными лучами солнце, и сразу ослепляет всех входящих. Глаза с ходу начинают слезиться, да так и не высыхают до конца приема. Поэтому шамана разглядеть непросто. Скажу только, что он каждый раз принимает какой-то новый образ. Какой-то давно забытый и случайно всплывший в памяти… Как де-жавю. Да…. Он такой, шаловливый, этот шаман – весельчак!
- Садитесь – говорит
- А раздеваться надо? – спрашиваю я
- Успеете, если захотите – отвечает…
Робко присаживаюсь на краешек стула, на спинку не облокачиваюсь, а ногами крепко обвиваю ножки. Так чтобы сразу видно было, что меня со стула сбить нелегко. Ногами я шибко хорошо вцепилась – хрен из-под меня стул выбьешь.
- Как зовут?
- Люською – осторожно отвечаю я
- Врешь, не Люською, - резко переходит он на «ты». - Пока не перестанешь перевирать свое имя – будешь знакомиться не с теми людьми… и жить чужой судьбой.
- Как это?
- «Как это» … - нарочно пискляво передразнивает меня шаман. Люди, будут знакомиться с тобой, подумают, что ты и правда – всего лишь глупая Люська. Не у всех же паранойя, как у тебя! Не заподозрят во вранье - поверят! И будут общаться с Люськой, а не с тобой… Люди же любят тех, кто их глупее.
- Не со мной… – моя нижняя губа задрожала, – А у меня паранойя?
- Хуже. У твоей бабушки был цирроз печени.
- А причем тут она? Интересненько!? И потом, в моем возрасте девушке очень страшно оказаться брюхатой…
- В твоем возрасте уже поздновато чего-то бояться, – прищурился шаман. – А ты вот вечно всего боишься, вот и бойся цирроза печени – чем он других страхов-то хуже?! А заодно и рака легких тоже бойся – хоть не беспочвенно будет, – задумчиво произнес шаман и выпустил мне в лицо облачко табачного дыма из трубки, которую курил. – Ты по профессии кто будешь?
- Поэтесса я, поэтесса, - пробормотала я
- Я не национальность спрашиваю, дура! – начал раздражаться шаман
- Вы хотите знать, чем я зарабатываю?
- А то я не вижу?! Я что, по-твоему, слепой?!
- Иногда, похоже на то – обиделась я
- Ну ладно, ладно… - шаман остался сидеть напротив меня, а чья-то рука миролюбиво похлопала меня по плечу. – Вопрос задавай, поэтесска.
Я потупилась. Я же говорила - так бывает всегда. Так боялась забыть – и вот, конечно, забыла! Сюда, видите ли, дойти очень сложно. Даже если твердо решишь, что поплетешься – по факту очень сложно дойти. А уж тем более, все время пути держать в памяти вопрос и ответ - зачем идешь?!

Когда я сегодня собиралась сюда, красилась и попала в глаз подводкой. Пока промывала его водой, потянулась за полотенцем. Полотенце зацепилось за палку, на которой висит шторка. Шторка упала и накрыла меня с головой. А сверху упала палка. А пока я возилась, из-под этого хлама выкарабкиваясь (позвать же на помощь неудобно как-то… Женщина – и в таком виде!) родилось еще худшее обстоятельство! В общем, мой приятель ушел читать лекции в ветеринарный техникум, и захлопнул дверь, забрав с собой единственный ключ. Но меня это, ясное дело не смутило я ваще такая боевая особа. Временами, ага! Я в окно вылезла, по водосточной трубе. Хотя, разумеется, в моем возрасте – девушке это очень неловко и даже неприлично. Я это помню, но иногда нарушаю правила хорошего тона. Жизнь, она же на разные тона звучит, понимаете – и не всегда так, как ее задумывал автор. А уж если вспомнить, что у моей бабушки был цирроз печени, а у папы рак легких, а у самой паранойя, так и вообще жить страшно - на любой лад - не по себе. Но я спустилась, почти без приключений. Правда, порвала юбку. Но это фигня! Мало ли на мне юбок драли по малолетству?! Я одно время искренне думала, что все мужики педофилы. Пока четверть века не стукнуло – так постоянно зубами стучала, что кто-то сцапает. Так вот, колготки, я специально, еще с утра надела – в сеточку. В крупную, чтобы дырок видно не было – потому как они завсегда быстрее всего рвутся, колготки в смысле. А потом я села в трамвай и доехала до конечной остановки. Разумеется, в конце пути выяснилось, что это был не тот трамвай. И только не надо думать, что я дура невнимательная. Потому что, когда я в него садилась – на нем было четко нарисовано число пятнадцать. А когда я вышла, то заметила - кто-то явно замазал зеленой краской единицу. Я решила вернуться опять к дому, и снова сесть на пятнадцатый, но тут заметила, что за мной следят. И не надо только думать, что я ненормальная, и что у меня там болезни разные… Следили. Толстый такой гражданинчик, мать его… Я как рванула бежать - еле оторвалась. Он юркий такой, только оглянусь – сразу исчезает, как земля из-под ног во время кораблекрушения. В общем, загнал он меня прямиком на центральную улицу. И тут, откуда ни возьмись, едет «поливалка» - ну это машина такая вредная, вы наверняка знаете – зачем их в городе держат не понятно?! Ну думаю, Клава… То есть Люська, сейчас накроется весь твой марафет! И точно – как в воду глядела. Обдал он меня прохладной струею с головы до пят…. И встал преспокойненько на светофоре. И сидит – очки протирает. Ух, как я рассвирепела! Ну, я подкралась, чтоб он меня не заметил сбоку, открутила краник – и как забил фонтан воды студеной на всю улицу! А я то уже мокрая итак! Мне-то в кайф охладить буйную голову. У меня от водички только волосы в кудри завиваются! Правда весь макияж – в лужу разноцветную стёк. Ну, это не беда – я так даже моложе выгляжу. И лицо доверчивее – шаману понравится, без косметики-то! Все водилы рожи из машин повысовывали, а я хохочу, да подпрыгиваю. Водила тут встрепенулся, выбежал из машины и ревет: «Придушу стерву»! У меня одна беда - ноги мокрые, в туфлях скользких разъезжаются, я их скидываю – и бежать, как заяц босиком в колготочках своих ажурных! Хорошо в первой полосе стоял «мерин» – кабриолет, я с разбегу в него плюхнулась и ору: «Гони, милый! Что есть духу, гони»! Сорвались мы с места – да лихо так, только нас и видели. А водитель - красавчик, глаза так и блестят – толи от погони лихой, толи так, от сытости - сразу же видно, что три счета  в банке нерублевых. Ну ни дать ни взять – принц на белом коне!  Повезет же кому-то, в макияже, да в колготах новых... А он на меня смотрит так приветливо, как будто мы с ним знакомые давние, только подзабыли друг друга, и спрашивает:
- Как тебя зовут-то?
- Люською – говорю…
- Ну ладно, говорит, Люська – где тебя высадить-то?
А я так сразу не растерялась и говорю:
- А меня по маршруту пятнадцатого… - и смотрю так ему в глаза, с вызовом, чтоб он не подумал, что я всегда не накрашенная и только пешком бегаю…

И знаете, куда меня этот гад привез?! На конечную - пятого. Высадил, и укатил, а я сразу и не сообразила, что не туда… Вообще, я не удивилась. Дело в том, что в последнее время я постоянно сажусь в пятнадцатый трамвай, а приезжаю на конечную пятого. И не надо думать про меня гадости разные – от хорошей жизни к шаману не ходят, знаете ли.

Пришлось идти через весь город босиком. Я когда присаживалась у шамана в приемной,  ножки стула-то ногами обвивала, вовсе не затем, что я наглая и меня со стула сбить сложно… Просто это потому, что в глубине души, что-то мне подсказывает – воспитанные дамы в рваных колготах по городу не разгуливают.  И уж конечно, меньше всего мне хотелось перед шаманом позориться. Это перед другими – плюнуть и растереть, все равно ведь от меня не далеко ушли. А вот перед теми, кто далеко – стыдно… очень. Даже не знаю – почему?!

И тут опять, шаман как заорет:
- Вопрос задавай, коли приперлась, Люська!
А я после всех приключений и вправду напрочь забыла, зачем пришла. Тут всегда так, каждый раз… Пока дойдешь – в очереди еще помнишь, а когда спрашивать надо, то начинаешь вспоминать, как добиралась… и мысль, как бы это… уходит от тебя… да… Поэтому, мож я и другое что-то важное спросить хотела, но тут нашло на меня что-то… Ком к горлу подкатил и я как зареву зверем подбитым, как в ноги шаману грохнусь, да как завоплю:
- Шаманчик, миленький, ну как же это так! Ну почему я послушно, как все сажусь в пятнадцатый трамвай, а доезжаю до конечной, пятого!? Умаялась я вся! Сил моих больше нет!
И уткнулась я мордой в потертый желтый с коричневым линолеум. А шаман как загремит голосом злым:
- А дура баба ты! И вправду дура – не в пример своей бабушке Рудневой! Та живота не жалела – спину ровно до конца дней держала, вопросов лишних не задавала – улыбалась на все тридцать три, вилку с ножом не путала, да пела как соловей, а тебе бы только скулить! А отец, зазря, что ли всю тайгу исходил, карты составлял, книги писал, о Достоевском сколько макулатуры сдал на выходе! Дышал во все легкие – всю мировую грязь вдохнуть хотел, чтоб другим дышалось легче! Сколько раз тебе, дуре, повторять, что пятнадцатый трамвай – это Люськин. Люськин – это маршрут!

И тут завертелось все перед глазами у меня, тошнить начало, поднимаю голову – глядь, а это и не шаман вовсе, а Клавка из соседней квартиры, с которой мой Петька спит (это я точно знаю – меня не проведешь)! И только я нацелилась этой Клавке в морду ногтями вцепиться, а она мне - хлобысь – в зубы (больно так, как за своего Петьку, а не за моего влепила). Я легла аккуратненько обратно на линолеум, крошки зубов во рту слюнвлю, языком по ошметкам зубов вожу… и думаю: «А ничего, Петечка придет – все починит. Он умный, он в ветеринарном техникуме лекции читает. Он все может - зашьет, как кошку подопытную, если заметит меня, конечно, в таком виде-то... Так что, это – ничего… В моем возрасте не страшно уже без зубов-то… Новые вырастут – острее прежних засверкают! Страшно – без лица только, пожалуй… без голоса своего… да без корней… Страшно не собой быть а кем-то... с кем-то не тем - страшно. Когда без достоинства – страшно. Когда страшно – страшно. Не зря сходила».
Нелюська