Болезнь, или Современные женщины

Девушкой скромной как серый лён росла моя Персефона, едва успевала на электричку, всё рвалась убежать куда-то, зеркальце-зеркальце, есть ли кто-то родней меня, вот трещина от плафона, у тебя саднит подреберье алым цветком граната, я сама связала его, делала вытачку, мода и жизнь, мне дико разводить газировку коричневым, столько людей в Аиде, а столбом соляным стоит на проезжей части одна Эвридика, и все объезжают ее и крестятся, вы хотите снести ее в место злачно и место покойно, разлить мартель по стаканам, вдохнуть в нее жизнь прощальную скромно и неумело, всё предыдущее было  сном или просто большим чуланом, где черное слишком черно, а белое нет, не бело. Если на этой стене висит такое ружье, охотничье с дробью, хотя говорят – шрапнелью. Персефона выходит на улицу, видит каблук ее – все остальные следы сокрыты слепой метелью. Почему из всех сорока миллионов рожденных сегодня лиц ты выбрала эту кожу и волосы цвета меди, этот позор не может жить вечно, и косы лысых певиц лежат на столе с останками брошенной кем-то снеди. Моя Персефона клюет свои зернышки, видимость ниже нуля, скоро придут рабочие и оторвут заплаты, одна Эвридика столбом соляным, пустоту моля проникнуть в ее зрачки, но ответа всё нет, куда ты. Девушкой скромной как серый лён Персефона едет в турне, возвращаясь оттуда царицей дол и полей (гемоглобин пониже), она отменяет всё привычной частицей «не», она продолжает сеять гранаты, а косточки ваши, вы же…

***

Девочка Саша учит песню про милого Августина, который вернется, а дескать прошло уже всё, и как не пройти в горло моё куском, к нему подступает тина, вот прорвалась плотина, мейсенский morning tea. Девочка Саша думает – скоро придут солдаты, заберут украшений на пять миллионов, поставят ей крест на лбу,  могли бы пришить звезду, но нет подходящей заплаты, а впрочем, звезды в нашем доме – тотем табу. В Англии было не так – один любитель крикета носил мольберт и кисти за мною по всем пятам, говорил – через сотню лет здесь будет гореть ракета, ну почему я здесь, а вы остаетесь там. Девочка Саша думает – скоро придут солдаты, достанут штыком из кармана что-нибудь ценное и на свет поглядят, если придут сегодня, то – леденец из мяты, под оболочкой прозрачной спрятан рубцовский яд. Девочка Саша учит песню про милого Августина, как ты забыл свою Лизхен, как в прорубь вниз головой, как же к моим глазам подступает сквозная тина и черный corvus вьется над голубой Невой. Как же я брошена здесь в дальнем  ящике преисподней, среди оберток, пропитанных мятою-леденцом, словно в последний раз почувствуй себя свободней, лавр обвивает голову, небо скорбит винцом.

***

Разбойные люди украли девицу Анету, держа ее в замке под ржавым висячим замком, они разливали фалернское, бойся по свету скитаться – иди к своей цели всегда прямиком. Папаша Руссо, на Женевское озеро метя, листал Бедекера, местами уныло вздыхал, вот хижина спа, только три престарелых медведя,  закат Невшателя бывает решительно ал. А юный Сен-Пре, изучающий карту Европы, девице Анете шлет письма на трех языках - катахрезы, литоты и прочие дивные тропы, она отвечает на них многомысленным «Ах». Разбойные люди играют в лото или кости, выходят на пирс и бросают пираньям хурму. Папаша Руссо говорит: «Возродиться от злости имейте же совесть под звуки печальные му. Пускай человек, что свободным рожден до предела, на цепи свои с вожделением строгим глядит, герои мои здесь болтаются вовсе без дела, вот постный сюжет – не дано нагулять аппетит». Девица Анета на небо глядит из темницы и письмами топит камины на трех языках, не впали в ничтожество только небесные птицы, которые сеять не могут без книги в руках. Себя мне живою почувствовать трудно, за лесом мой юный Сен-Пре, красноречием тайным влеком, мне пишет о том, что Парижа не стоит ни месса, ни мраморный дом с мезонином, лепным потолком. Я письма такие читаю, чего же мне боле, я даже пишу их, и тоже, мой друг, от руки, а если бы нам оказаться с тобою на воле, мы были бы слишком от цели своей далеки. Разбойные люди украли девицу Анету, забрав ее на дом, по чашкам разлили с утра, а ты берегись этих мыслей скитаться по свету – всю тайнопись клином не выбить, обманет, хитра.