Крыжовник поэма

      
ОТ АВТОРА

Я, наконец, доделал поэму. Что могу от себя добавить:
Еще в 1934 году в тайге вверх по Назасу (выше Междуре-
ченска Кемеровской области) то ли по Усе - была праде-
дова закопушка, в которой он мыл золото. Эта старая за-
копушка очень помогла деду, Пантелеймону Ивановичу, пле-
мяннику моего героя поэмы, встать на ноги: на то золото,
что накопал дед в прадедовом месте, он сумел купить через
 Торгсин,корову, столы, стулья для обстановки в доме.
Да и сам дом построил в Осинниках, на улице Ермака.
Так что в поэме не все нафантазировано.
Впрочем - такие легенды бытуют во многих семьях в Си-
бири. Я не очень-то и оригинален.



        Крыжовник, говорят, размножается отпрысками
       Отпрыск - это и отводок от куста, и - сын своей семьи.
       Слово "Берсень" в древности означало "крыжовник".

КАК СТРОЯТ ДОМ

Он, верно, был садовником, известным
Средь жителей окрестных деревень...
Но так подумать, благостно и лестно,
Мешает это прозвище: "Берсень".

Прошло столетье.
Но - заглянем через.
Что там?
Не зря ведь помнят сыновья:
Не берест - вяз,
Не береста,
Не вереск...
Крыжовник цвел в начале бытия.

Рассказывали: прадед был плечистым,
К работе грубой, плотницкой, привык...
Но, говорят еще, он был - речистым
И многих уколол его язык.

Кто дуракам отдавливал мозоли,
Для тех велик
И самый краткий путь.
Ну что с того, что не учился в школе?
Он мог,
Как розгой,
Словом полоснуть.

А было так:
По выцветшим дорогам,
Когда уже закончен вешний сев,
Артель сбиралась, помолившись богу,
И шла, и избы ставила.
-Для всех?

-Да - нет. Любой ведь деревенский житель
Умел срубить бревенчатую клеть.
-Зачем же - плотник?
-Э! Вы - не скажите!
Хотели ж - н а р о ч и т о е  иметь!

Кто жизнь измерил городским аршином,
Дров не колол, стирая пот со лба,
То не поймет, что это за машина, -
Обычная крестьянская изба.
И в век железный, поклоняясь числам,
Он даже не подумает, порой,
Какие судьбы наполнялись смыслом
В избушке (как во древе - под корой!).
Привыкший к батареям и к бетону,
Он посчитает грудой чепухи
Все то, что угли вечером настонут,
Пока на них синеют огоньки.

...По деревням - бревенчатые срубы,
Из толстых плах полы да потолки.
Он, этот труд, был только с виду грубым,
Он очень умной требовал руки.
Где есть душа - не место грубой силе.
Вот - не поверят, скажут "через край!",
А топором балясины точили -
Хоть циркулем их форму проверяй!

Кедровый пол,
Листвяный сруб.
На крышу
Старались класть осиновую дрань.
Вот плотник бы теперешний услышал,
Сказал бы: "Врешь! Осина, это - дрянь!
Она сгниет, не вылежав и года,
Хотя и шелковиста, и легка..."

Но был секрет, как обмануть природу,
И эту дранку клали на века.
Она лежала
При царе Иване,
Она лежала
При царе Петре...
И главы храмов в этой древней драни -
Как в седине - в черненом серебре!

По ней столетья, как вода, скатились.
И, в непогодах крепче становясь,
Пластины неизменные светились
И в наши дни протягивали связь.

Тянули связь над святостью и зверством,
Над сушью и над вешнею водой...
Ее увидит только мудрый сердцем,
Богатый непридуманной бедой.

Работать шли
По выцветшим дорогам.
Не Христа ради с голоду просить.
За тяжкий труд не требовали много:
Вполс`ыта жить, да вполтепла носить,
Да ребятишкам бы - на молочишко,
Да по пути - на хлеб и на табак...
А сверх того осталась мелочишка -
Не жадничай - снеси ее в кабак.

А топоры закалены до звона -
Вонзаться в мякоть бревен, плах и слег...
С артелью шел Василий Балабонов,
Веселый, но колючий человек.

Колюч...
А все ж артель его любила,
За то,
Что не был буен во хмелю,
Что в нем текла немерянная сила,
Что никогда
Не кланялся рублю.

КАРТУЗ

Тот год, наверно, был несчастным.
В селе Великий Антибес
Рубили избу под участок.
Давно выдерживался лес.
Отдали б предпочтенье школе,
Да норов власти - не таков:
-Без полицейского контроля
Нельзя оставить кержаков.

Из лога запах плыл медвяный,
Таежный - сильный и густой...
Артель в одной кержацкой бане
Определили на постой.
Да настрого предупредили:
-Чтоб "этой" - за ворот не лить,
-Не трогать шайки - их святили,
Да злого зелья не палить.

Не брать ковшей,
Не жечь лучины.
Как смерклось - сразу на покой.
Креститься истово и чинно
И - не щ е п о т н о ю  рукой.
Мы были и пребудем перстью,
Но все же (староста сказал):
- Всего святее двоеперстье!
Иуда соль щепотью брал!

Был вечер тих. Щипали кони
Траву на низком берегу,
В сухом распадке желтый донник
Дурманил запахом тайгу.
Встал месяц, ясен, чист и светел,
Блестели в свете топоры,
Плыл от реки прохладный ветер,
Гнусаво пели комары...

Ну что же,  баня, значит - баня.
В таком уюте не впервой.
Курная - меньше гнус достанет.
И - крыша есть над головой.
Пускай, что в этой древней бане
Сто лет не пробовал скребка
На стенах плотный черный глянец -
На три венца от потолка.

Подробностей не сохранилось
И все же, люди говорят,
Попали плотники в немилость -
Неладно ладили подряд.

Так вот:
Евсей Данилыч Граблин -
Урядник* - пришлый, городской,
Был от властей следить поставлен
За каждой траченной доской.
В те времена - не то, что ныне.
Отходов - вовсе ничего.
Не то, чтоб лес считать святыней,
Но - с толком тратили его.

Ведь нынче - как оно ведется:
Дом сдан с подвала по трубу,
А всех остатков наберется
Еще - на добрую избу.
Вон - доски.
Дальше - блок бетона,
Что тракторами втоптан в грязь,
В отход. Не пригоршни, а тонны.
И рвется связь.
И рвется связь -

Та, что веками протянули
К нам древних храмов лемеха,
Что в наше время продохнули
Хакасской кузницы меха.

Про бережливость не трубили,
Но все припасы берегли.
И если "курицы"* рубили,
Так елку - с корнем из земли.
Не той ли объяснить причиной:
Коль с водостоками изба,
Осина с сгнившей сердцевиной,
И та - идет на желоба.

...Евсей не смыслил в избах много,
Считал, что это ни к чему.
К тому ж был одарен от бога
Старанием - не по уму.
Сказал:
-А ну-ка, низ оденьте,
Покамест голый - не уйду...
Дом на кирпишном хундаменте
Видал я как-то в городу.
На стульях полицейской части -
Что на базаре голышом.
Оплот самодержавной власти
Внушать почтение должон.

-Заплот*? Мы это скоро срубим,
Но думать надо, не сплеча, -
Сказал Василий.
Видно грубым
Ответ пришелся.
Сгоряча
Евсей еще словцо добавил...

Коса на камень, плот - на мель.
Василий так его направил,
Что хохотала вся артель.

-И то: чего он дуру гонит?
Видать, смеется - не к лицу.
-Кедровый дом под подоконник,
Уже по пятому венцу...
И - вот те на - давай фундамент.
-А если сладим, то - для ча?
-Евсей - дороже это станет:
Листвяк* - крепчае кирпича.

-Не пререкаться на работе!
И шашкой брякнул по земле, -
А это что там за лохмотья
Торчат под срубом на стулЕ?

И тут Василия заело:
-Чего цепляшься? От воды.**
Баран поймет: на это дело
Нет вещи крепше бересты.

-Ну вот что у меня - не балуй.
Сними картуз - я все же власть!

-Твой, что ли-ча? Сниму, пожалуй,
Да вот - куда его покласть?

И, приподняв за свежий угол
Кедровый сруб - тяжелый груз -
Берёсту сбросил и подсунул
На стул* - урядников картуз.

-Да! ФундамЕнт неладно скроен,
Так ведь - кирпич не привезен.
Но, так и быть, Евсей, прикроем
Срамное место - картузОм.

-Эк, он его!
-Однако - лихо!
-Попробуй, сладь с таким конем!
-Так что, Евсей, гони гусиху* -
Картуз обратно возвернем.

Евсей избу хотел подважить,
Не погнушался, хоть и власть,
Да - где там - этакая тяжесть,
Слегу сломал - не поддалась.

Остыл. Присел.
Картуз не жалко
(Знай ваших - я не лыком шит!)
Вот если б - форменная шапка...*
А так - пускай себе лежит.

Достать - нужна такая сила!
Гораздо хуже оборот,
Когда кокарда бы светила
В глаза тому, кто подойдет!
Расскажут плотники? Поди ж ты!
Не будет веры - чужаки!


Вдруг видит: порскнули мальчишки
По огородам напрямки.
Вот он - свидетель, так свидетель!
Попался...
Вроде - невзначай.
Где черт не смог - пролезут дети,
А ты вот после - отвечай!

Сперва молчал. Потом грозился
(Попал, бедняга в переплет!)
А если бы и согласился,
Так - где он этот спирт возьмет?

Твердил, не унимая дрожи,
Как бы кошмарный видя сон,
Что эти гады-спиртоноши*
Его разденут до кальсон!
-Чай - дети же!
-Чего ты ноешь?
-Гляди: еще назначим - две!
А в общем, шапкой не прикроешь
Сквозняк, который в голове.

Евсей встряхнул штаны от пыли
И отступил к забору, в тень:
-Ох! И колючий ты, Василий!
Берсень! Ну истинный берсень!

А парень без подвоха вроде,
Но все ж, улыбку сохраня,
Сказал:
-И нонче в огороде
Нарежь охапку берсеня.

-Как - черенки, теперь?
-Ну - люди!
Да что мне с вами говорить!

-Пороть тебя, однако, будем,
Когда опять почнешь дурить.

Куда деваться против силы!
Не тратя слов или угроз,
"Гусиху" выставил Данилыч,
Но все ж, с оказией, донес.

*   *   *

Хоть и сила в руках немеряна,
Хоть и пальцы, что корни кедра,
Но дрожит одинокое дерево
На горе - от любого ветра.
Так уж лучше ты - не высовывайся,
Выйти `из ряду не старайся.
Лучше в людях потрись, освойся,
Не ломайся, не задирайся.

Как "гусихе" свернули голову,
Как сургуч у нее отбили,
Снарядить порешили голого.
Порешили и - снарядили.

Взял Василий кушак зеленый,
Смазал дегтем себе чирки,
Да еще взял топор орленый,*
Тот, которым рубить с руки.
Взял маночек тонкого голоса,
Хлеба в пазуху каравай,
Да силочек конского волоса:
Ставь, да рябчиков подзывай.
Нож - сарану* копать в дороге...

Подтянул потуже кушак -
Бросил шапку себе под ноги:
-Прощевайте, чего не так!
Что ж, теперь не пахать, не сеять,
Ну, да мы на подъем легки.
И артель, кто сколько сумеет,
В шапку сыпала медяки.

ВЕРБОВКА

Широка и велика
Мариинская тайга.
Есть места, где нет и следа
От чирка* и сапога.
Пусть в ней золота - без веса,
За богатством - не тянись.
И стоит у края леса
Шумный город Мариинск.
В этом городе работы
Край немерян, непочат,
В этом городе - заплоты* -
Гвозди поверху торчат.
В этом городе хозяева
Полтины да рубли...
Как пойдут тебя облаивать
Цепные кобели!
Как покатится по городу
Истошный этот лай!
Кержаки* бормочут в бороду:
-Ходи, не застревай!

В кабаке - народу всякого:
Кто драку затевал,
Кто судьбу свою оплакивал,
Кто - шапку пропивал.
А в углу, за дальним столиком,
Весь крученный из жил,
Над очками - череп голенький -
Хлюст бумаги разложил.
Все твердит о жизни сладкой,
Мол работа - не за так.
Манит всякого задатком,
А задатку - четвертак.
Блещет черепом облупленным -
Счет удаче, счет - тоске...

И, какие души куплены,
Отмечает на листке.

Мол, спасу тебя от горюшка.
Год работ, а дальше - жисть.
И сует стальное перышко:
-На вот, тут вот распишись.
Поработал, серый, лапотный,
Да с деньгами - в господа!
Что замялся, брат, - неграмотный -
Ручку правую сюда!
И тужить - с такой ли лапочкой!
Будут деньги - дайте срок!
Поелозит палец тряпочкой,
Да притиснет на листок!


...Спохмела голова - переполненная.
Всяко слово с похмелья - колется.
Голова моя! Колокольня моя!
Всякой звук в тебе колоколится.
Карбаз* вверх идет, тащат лошади,
По бортам шипит стрежень пенная.
И бредешь, как голый до площади,
В пробуждение постепенное.

-Что там было вчера?
В кабаке? В каком?
Будто бревна грузил неподсильные!
А в руке - кочерга (завязал узлом)
А на пальце - пятно чернильное.

ПРИИСК МАЛЬЦЕВА

Покатились года,
Как вода весной -
Вдоль по сплоткам*, до самой бутары*.
День пройдет, год плеснет в волоса сединой
Тебе тридцать, а ты уже старый.
Это только поддайся - и вся недолгА,
Не припомнишь, помятый и слабый,
Как завязана у узел была кочерга,
Как дивились девки и бабы.

Вот - десятник. Тебе он - и царь и бог,
А топор тебе - братец родимый.
...Дух плывет по бараку от мокрых сапог,
Непродышистый, непроходимый.
Денег нету. Задаток на то улетел,
Чтобы выправить чисто бумаги.
Вот теперь и покайся, что ты - не хотел,
Что куражился в пьяной отваге.

А десятник умел обиходить людей -
Без натуги, на кончиках пальцев:
-Ты, мол, сплотки заделай, как есть, без гвоздей,
Чтобы, значит, не тратился Мальцев.
И не сразу поймешь, чем опутал, мозгляк.
Где там ниточки, как он их тянет...

-Сделай, Вася, вот эдак, да сделай вот так!
Это парень? Да он не устанет.

А Василий - стараться. Василий - врасшиб!
Разудалый и крепкий, как витязь.
-Я, мол, это смогу! А другие - смогли б?
И не то, мол, сумею - дивитесь.

...Хоть и ласков был десятник,
Да увиделось потом,
Что, показывая пряник,
Не побрезгует кнутом.

По мосткам скрипели тачки
От орта* и до воды
(В ожидании удачи,
Или, может быть, беды...)
В сюртуке суконца синего
Десятничек - молчал,
Себе палочку осинову
От луба очищал.

И случилась незадача
(То ли был помост высок...)
Соскользнула с досок тачка
И рассыпался песок.
-Не желашь работать, Митенька?
Пожалте к правежу!
Я и так тебя, Политика,
Из милости держу.
Потому, как тебя жалко мне,
Садова голова!
И - осиновая палка -
Меж лопаток - раз да два!

И совсем уже наладился
Заняться правежом,
Да не видел он, как сзади
Новый плотник подошел.
-Охолонь, чай ты - не Мальцев!
Накуражисси еще.
И до боли вмялись пальцы
В напряженное плечо.

Смяк десятник. Этой силе -
Кто бы стал бы - поперек?
-Ну... Спасибочки, Василий -
От убойства остерег.

...Коли нет у тебя фарту -
Не гляди судьбе в глаза.
Потянул на счастье карту -
Взял бубнового туза*.
Аюшки, аюшки -
Всем ребятам прянички,
А бедному Ванечке -
Все камушки!

Походи в руках лоток,
Поныряй лоток в поток -
То ли выйдет что, то ли - нет...
Речка мутной водой
Застит белый свет.
Хоть и был ты, дружок,
Выше всех силен,
Да с десятничком
Воевать зелен.

Говорили: схватился пятак с рублем,
То-то звону, то-то веселья!
А как стали потом считать барыши,
Так рублю - рубли, пятаку - гроши...
Рубль-то светел, пятак-то зелен.

...Вот и все.
Ну - какие там барыши!
Не пришлось остаться на прииске.
Во - какую вину (поди - докажи!)
Через три дни десятник выискал:
Будто тою же ночью
(А было дело)
Телеса - не свои - не жалко.
Влез, мол, пьяный* в барак
Да по голу телу
Всех пошел охаживать палкой.

Мы таких теперь не видали драк:
Темень, крик и вонь от портянок...
И пошел барак, заходил барак,
Как во время больших гулянок.
Ой! Кому - под ребро
Нож вошел остро!
Кто-то "грабют" вопил истошно...
Кто-то где-то кого-то в углу зажал,
Так что тот, в углу, поросём визжал:
-Ой, да чо вы! Ой, робя, тошно!
Кто-то прыгал на ком-то:
-Уж я тебя!
-Эх - и морду-то разлохматили!
Кто-то:"Руку сломали", - вопил, скорбя,
Обращаясь к боговой матери.

А на утро себя не узнала артель
(Будто утром - похмелья, а с вечера - хмель)...
Жуткий вид - воротит от видика:
Двое втоптаны ночью под нары, в грязь,
Одному впотьмах "разорвали пасть"...
Пьян (но цел) лишь карманник-Политика.

Видно, слово начальства и впрямь - закон.
Слово - ветер. Ты - лист на дереве.
Пусть облыжно, но сказано было:"Он".
- Он! Василий!
Вот и "поверили".

ОДИН

Черна ворона не тронут -
Черны перья не дадут.
А вот белую ворону -
Заклюют, изведут.
Все повытряхнут до донца:
И, что шутками смущал,
И, что платы - два червонца -
Не пятишник* получал,
Что кулак у Васьки жуток,
Тело - силой налито,
И что этих самых шуток
Не выносит кое-кто.

Ах! Забудем-позабудем.
С этой сворою - свяжись!..
И комар на так зануден -
Отвяжись, худая жисть!

... Сам отмой судьбу по крупице!
По пылинке отмою - сам!
Есть лоток, песок, да водица,
А прокорм - найду по лесам.
Не ленись лишь сойти с тропы
Да освойся без суеты:
Подосиновики - грубы,
Ножки, ножки-то, что столбы,
Шляпки, шляпищи - что зонты!

Под кореньями в кедраче -
Кладовые бурундуков,
Звоны пчел, рыбий плеск в ручье...
Как я раньше был бестолков!
Ну - чего тебе еще надо?
Зонт морковника у лица...
А черемуха-то от взгляда -
Совершенно не прячется.

Все тебе!
Вся тайга, как женщина:
узкоглаза, желта от солнца,
Меховым кедрачом увенчана -
Манит ласками да смеется.
А комарики пьют  истому,
А комариков - облака...
-Будь, как дома,- стонут, - как дома!
И усталость тебе легка

В час, когда в своем балагане
Ты подводишь итог труду:
Камелек разожжешь, достанешь
Ртуть
И в старую сковороду
Сыплешь золото, чтобы растворилось...
Сделал, выпарил, слиток достал...
Ну - скажи!
Ну - скажи на милость!
Ты об этом и не мечтал*.

Пусть и слиток-то - с ноготок!
Ничего, наберем, накопится...
И ныряет лоток в поток,
И Василий моет, торопится.

...Дали очищаются,
Свежи облака.
Желтизна качается
В ветках тальника.
Инеем укрытая,
Синяя трава
Шепчет позабытые
Древние слова:
Вот и речка выстыла,
И осела тина,
Но еще не вызрела
Бледная рябина.
По корням над глиною
После дней труда
От коры осиновой -
Горькая вода.
Горькая, душистая,
Тянется медово...

Эх! Вот так бы выстоять
Мне -
Хотя бы - слово.

Вот, какое мне надо слово,
Пращуров наших сила,
Чтобы нашей души основа
В далях времени проступила.

...Сбили с ног.
Но не зря Берсенем
Прозывали его в артели:
Он ушел, он жил со зверьем,
Опадая помалу в теле.
До морозов все мыл и мыл.
Но по снегу, на льду обманном
Оступился.
Хватило сил
Лишь добраться до балагана.

...То ли бред...
То ли - нет,
То ли отсвет солнца.
Балаган обогрет -
Виден снег,
Виден свет
В узкое оконце.
Помнит, как затыкал
Старой рукавицей...
Очага не разжигал:
-Это, видно, снится...

На огне в очаге -
Доходит похлебка.
Что-то правой ноге
Тяжело, неловко.
В голове стукоток,
Словно бы с похмелья,
А от входа - каек*
Тянется к постели.
Позастелен балаган
Свежими ветвями...

Вот и не был же пьян -
Только все в тумане.

Повалился золотишник
На пихтовую постель
И смекает:
-То, что вижу -
То ли бред, то ли хмель.
И... нога - без сапога.
Это - что же я?!
А в глаза - глядит тайга,
Желтокожая!
Узкоглазая тайга,
Чернокосая,
Чуть веснушчатая,
Чуть - курносая...
В балагане - запах варева,
Стукоток в висок.
Не по-русски выговаривает
Тонкий голосок.
Застеснялся:
Плох одежкой,
Загляделся на тайгу.

Глядь - березовая ложка
С варевом -
У самых губ....

ТИСУЛЬСКАЯ СВАДЬБА

Тисуль гомонит
По первому снегу.
Носы кровянит,
Льет пивную реку.
Тисуль попривез
Разные товары:
Что хошь, был бы спрос -
Молодым и старым*.

Не сохатину сушеную
Теперь едят -
Поросятину тушеную,
И той - не хотят.
А в кадушках-то грибки нынче
Поскрипывают,
А в коробочках сардиночки -
Похлюпывают:
-Эй, мошной тряхните, бросьте!
Кому - гречки куль,
Кому грузди, кому - гвозди -
Все продаст Тисуль!

-Не гляди ты на товар-то,
Все, как есть, прокути.
А, как нет у тебя фарта -
За удачливым ходи.
Он накормит, он - напоит,
Справит новые штаны
И беседой удостоит
Среди чуткой тишины.

Фартом бешеным отмечен
Сквозь монетный звон!
И завидовать-то нечему -
Отдай поклон!
Не орлом упал, не решкой
Неразменный рупь -
На ребро!
Бери, не мешкай!
Не то - я беру!

И среди коловерти тисульской,
Сквозь октябрьскую слякоть и хлюпь -
На санях, четверней - едут улицей,
Девок дразнят: "Да я ж тебе - люб!"
О стаканы четвертями позванивают,
Пьют во здравие "Бабью желчь!*"
Золотыми серьгами подманивают.
Вон - одна согласилась уже...

А всего-то хватило бегучего взгляда
Да завистливой дрожи опущенных век:
-Вот теперь и визжи: не хотела, не надо!
Видишь баба - сегодня и я - человек!
Как я раз лобзну -
Растяну мошну.
Другой приложусь -
Рублем откажусь.
А как три,
А как пять,
К - как ночь
Переспать -
Будешь в золоте, как ложка в борще,
Стоять!

И пошла четверня на базарную площадь,
В твердь заплотов влепляя холодную грязь,
Ветер знобкий и мокрый - кафтаны полощет,
Снег им в рожи швыряет, летит в перепляс!

А на площади базарной,
Где навозом снег пропах,
Где прогуливали парни
Золотишко в кабаках,
Где настырные менялы
Торговались, разъярясь,
Где одежками линялыми
Вымащивали грязь -

Церковь старая
С покосившимся крестом
Капли с кровельки роняла
Да глядела на содом.
А вокруг - толпа народу:
Голыдьба теперя - знать.
Слышь - частушка: "Мне бы в воду,
Только б золота не знать!"

А в ответ - с иного края -
Хвать гармошку под бока:
-Попирую, поиграю
На блинах у свояка!
-Простынь бела, простынь бела,
Да постель измятая!
Не мошка меня заела,
А любовь проклятая!

А затем и женский голос
Заметался вперебой.
Все про то, что укололась
О проклятую любовь:
-В этом пьяном Тисуле
Плачут дети в подолЕ
Выходила на еланку* -
Пробежала по золе!

-Закатился таракашек*
Между половицами,
Мой миленок ходит-пляшет
Между белолицыми!
-Я не ною, я не ною -
Тебе зубы выкрошу,
Твое сердце костяное
Да - собаке выброшу!

Да с подвизгом, да с прихлопом,
Так что грязь из-под сапог,
Да в присядку, да с притопом,
Под собой не чуя ног!
-Эх - раз, эх - и два!
Так что кругом голова!
Приходи ко мне миленок -
Муж уедет по дрова!

Муж уедет по дрова -
На придет до Покрова
У меня постель пухова
Да простынка шелкова.

...А от дальнего конца -
Свадьба приближается.
На пяти ходках*,
Во семи шелках.
На переднем-то невеста,
Собою - красавица.
Стала свадьба против церкви,
Да не грунт, что осклиз,
Стелют дружки, стелют, черти -
Зеленый плис.

Поглядите - не поверите:
Ну, чем не весна?
Чай дороженька до церкви
Зеленым зелена.
Кто увидит, в пересудах
Всем расписывай,
Что сумел я сделать чудо
Штукой* плисовой.
Да по плисовой дороге,
На руках, на весу,
Я царевной-недотрогою
Тебя пронесу!

Ты желта с лица,
Глазом узкая,
Окрестилася,
Стала русская,
Парасковья моя,
Парасковьюшка!
Мое крылышко,
Мое солнышко!
А коса, что ночь,
Поглядеть невмочь.
На руках тебя несу,
Чтоб беречь,
Паче глаз...
Приберу твою косу,
Чтоб не пачкалась!

...Только вдруг через площадь из пьяной толпы
Вышли двое: "Здорово, Берсень!"
-Берсенев...
-Все едино... Как рвали пупы
На урядника - помнишь тот день?

-А... тогда... Как урядников сунул картуз...
Лет уж пять. Да и годы - не мед.
-Что там - годы! Отъелся. Видать уже - туз.
И урядник тебя не проймет.

-Погодите ребята, ведь я не такой...
-Видим: плис, куролесишь...
-Женюсь.
-Да, пора на покой, чтоб жена под рукой,
Чтобы в миску - говядины кус.

-Да куда ж вы?
-Позвали, топор да пила:
Мы прилавки тут рубим... для вас...
-Погодите!
-Не терпят, Василий, дела.
Есть на хлеб - заколотим на квас.

Лишь поздней он узнает, что стала артель
За него, за любимца - стеной:
Шкант в пазу вколотили, меж бревнами - щель.
Не натопишь участок - хоть вой*.

А когда увидали его в Тисуле
Вот таким - подгулявшим купцом:
Мол, и ноги в тепле, и кусок на столе -
Обрубили. И дело с концом.

КОРНИ

В нашей почве - сплетенные тени
Связи прочные вяжутся в ней.
Это корни таежных растений,
Корни наших родов и семей.
Говорят на селе, во середу
(Это было в Кузбассе у нас)
Хоронили какого-то деда:
И пахал, и скотину он пас...

Пережил половину деревни,
Сеял рожь - хоть ты всех накорми...
Но скончался и дед этот древний
В многих летах - десятках в восьми.

И зятья, и зятьевы друзья,
И зятьев и друзей сыновья
Деда вынесли на пригорок.
Пусть глядит напоследок - в поля,
В те, где труд был и светел и горек.
Пусть столетья глядит на людей -
Тех, кто - после него, тех, кто после...
И пускай не среди костей,
Под березой, а не на погосте
Он лежит.

Но, как сняли дернину:
Кость.
В другом месте - кость.
И - в другом.
Чьи-то бывшие руки, грудины -
Вся земля на костях, каждый ком.
Где бы чистое место - не чают.
Но заметил из гроба старик:
-Эх, сынки! Это предки встречают.
Положите меня среди них.

Эту байку мне друг рассказал.
Он рассказывал, да посмеивался:
-За что купил, за то и продал.
Предки встретили.
Вот и идея вся.

...Я не знаю, как это было:
Шел ли снег, иль тайга цвела
Там, где пращуров наших сила
В нашу землю перетекла.
Пусть подробностей не увидим,
Но услышим на рубеже
Это эхо дальних событий,
Что аукается в душе.

Все настойчивей год от года
Вопрошает оно вдали:
-Из какого вы, люди, рода?
Как на свете произошли?

Все настойчивей. И однажды
(этот день не переступить)
Наши души охватит жажда
От истоков своих испить.

Нет, не хвастаться перед кем-то,
А затем, чтоб хранить в себе,
Три легенды, три ярких ленты
Вижу я в родовой судьбе.
Вот одна из них: о свободе,
О достоинстве, что в крови,
Вот вторая - она о народе.
Третья лента - она о любви.
Три закладки в огромном томе,
Три подвязки в моем кусту.

Остальное в небытье тонет,
Погружается в суету....

ПРИМЕЧАНИЯ

курицы - особые стропила, частью выходящие за обрез крыши. На них (или в специальных зарубах, или - не комлях, где оставлено изогнутое корневище, лежал водосток

"чего цепляшься - от воды..." - бересту на стуловой фундамент укладывали для гидроизоляции. При незаконченном срубе такая необрезанная прокладка могла оставить впечатление неаккуратности.

"Гусиха" - четвертная (около трех литров) бутыль с тонким "бутылочным" горлышком.
"Стул" - фундамент можно делать как сплошной, ленточный, так и стуловой (обычно это подставленные под угол сруба комли кедрового или листвяного - из лиственницы - хлыста. Иногда - прямо с корнями, так как дает большую площадь опоры.)

"если б форменная шапка" - Евсеич, хоть и полицейский, одет был не по форме - не кубанка с кокардой, а штатский картуз. Можно было отбрехаться и избежать позора.

"орленый" топор - видимо, сделанный на императорских заводах. Государственное клеймо в виде двуглавого орла. Качество было повыше многих самодельных инструментов. Некоторые экземпляры "дожили" до нашего времени (ясно, что - наиболее прочные), сам не видел - говорят, можно гвозди рубить, на лезвии щербины не будет.

"урядник" - чин полицейский, для строителей начальством не был, приставлен тут "для порядку".

"сарана" -  саранка, лесная лилия, "царские кудри" - луковица саранки питательна, приятного маслянистого вкуса. Наряду с луковицами кандыка, могла заменить в похлебке картошку.

"чирки" - разновидность обуви.

"заплот" - особо капитальный забор, иногда  толстые доски укладывались в паз
 столбов и сплачивались (паз-гребень).

"кержак" - здесь - старообрядец.

"к`арбаз" - тяжелый речной баркас, могли перевозить даже лошадей(вниз по течению), вверх же - лошади сами его тянули бечевой, вместе с людьми.

"листвяк крепчае кирпича" - лиственница действительно от времени настолько твердеет (даже в повышенной влажности) что почти невозможно забить в нее гвоздь.

"сплотки" - дощатый желоб по которому вода подводится к особому корыту для промывки "песков" - золотоносного грунта. Грунт различался на пустой - "торфа" и золотоносный - "пески".

"бутара" - особое корыто с открытым торцом, чтобы промывать породу при полукустарной добыче золота.

"орт" - выработка, где берут золотоносную породу.

"бубновый туз" - метка особо опасного заключенного, нашивалась обычно на сахалинской каторге. Здесь - Василий понял, что добром для него конфликт не кончится, как бы на каторгу не загреметь.

"влез, мол, пьяный в барак..." - на самих приисках в то время был жесткий сухой закон.

"И, что платы два червонца -
Не пятишник получал..." - в то время (девяностые годы 19 века) довольно большая сумма - даже "пятишник", то есть пять рублей.

"Сделал, выпарил, слиток достал..." - Процесс называется амальгамированием. Получившуюся амальгаму выпаривают, уминают пористый слиток... Довольно ядовито и опасно. Однако, об этом в те времена не думали - дантисты ставили пломбы на ртутно-серебряной  или ртутно-золотой амальгаме. Разве что золотишники старались устроиться на сквознячке при этой работе.

"каек" - бывалые таежники ходили на лыжах по снегам с единственной "лыжной палкой" - она была длинной и выглядела, как тонкое весло с небольшой лопастью.

"Тисуль понавез" - по осени золотишники выбирались в Тисуль, где было полно постоялых домов, публичных домов, лавок и трактиров. Бывало, так загуляются, что возвращались в тайгу "в сменке до седьмого колена" - в отрепьях. А в первые дни - бархатные портянки, икра, цыгане и прочее - гуляем! И так год за годом. Тайга не отпускала. А шакалы тисульские - тут как тут.

"Бабья желчь", "вдовья слеза" - самогон. Зачастую не хуже монопольской водки. Но и "бодяжили" это питье тоже. На табаке могли настоять. А это - хлеще заморского абсента. Вырубает начисто.

*еланка" - поляна в тайге.

"таракашек" - небольшой продолговатый самородок.

"ходок" - разновидность возка.

"штукой плисовой" - рулон от семидесяти до ста сорока метров (примерно) текстиля. Неровное число потому, что меряли в аршинах. Это сто или двести аршин.

"шкант в пазу вколотили" - распространенная месть плотников вредному хозяину.

"спиртоноши или спиртоносы" - контрабандисты, носившие на прииски спирт. Во многих местах был сухой закон.