Движение 93 Студент Го Леший Монолог Кастрюли

После смерти Бати у Студента появилось хобби. Он стал учиться играть в японские шашки го. В неё играл Миямото Мусаси, великий японский самурай. Самурайский долг тяжелей горы, а смерть легче пуха.

- А правда, - спросил Леший, - что ты подсел на шахматы? Учишься? Станешь как гроссмейстер? В бирюльки играешь? - Про японские легенды он так же говорил, что ты всё с этими сказками-бабаськами?

- Японские шашки го, - сказал Студент спокойно, привык уже. - Черные и белые. В них играют китайцы, корейцы и японцы. Понимаешь, я всегда могу сказать, кто против меня... - Студент играл через модем, интернета тогда ещё не было. Созванивался из офиса со всей Азией, включал модем, играл на большом экране. В основном там были фальшивые имена.

- Корейцы сразу убивают, они кочевники. Доскачут до какой-нибудь шашки и махнут. У них особенно никакой стратегии при игре в го и нет. Скачи, бей. Китайцы - не такие. Они строят замки, ловушки, стараются их охранять, отхватывают территорию. Только внутрь туда сунься, всё, конец тебе. А надо! Иначе, как ты их съешь, их шашки? Японцы играют стратегически, как-будто пишут роман. У них есть вступление, основная часть, окончание.

- Ну типа как мы сочинение писали "Как я провёл лето", - понял Леший. - Сначала всякая ерунда типа "лето очень важная пора в жизни школьника, мы учимся девять месяцев и только летом можем заняться тем, чем хотим". Потом тема, как я, собственно, провёл лето, кто, где, когда. Плюс желательно историю, чтоб наглядно. - В школе Леший был почти отличник, получить медаль помешал спорт.

- Окружат угол с твоими шашками, и всё, приехали, снимут башку. Наглядней японцев нет. Было густо, стало пусто. А потом заключение, выходящее из основного, "и поэтому лето лучше всего проводить на побережье, только на море можно по-настоящему отдохнуть!" Это значит, ты больше не сможешь сделать ни одного хода. В пасть им класть шашку нельзя по правилам, а больше некуда. Да ещё пишут тебе по-английски, ходишь недостаточно профессионально, тебе сколько лет? Гандоны! Ненавижу японцев!

- Нах их посылай всех, - сказал Леший. – У нас в бригаде старший был, вообще без мата не разговаривал. Десять лет крытой, передвижения запрещены, там вообще серьёзный народ. Что ни слово, то вежливость, скажешь чуть не так, с тебя спросят. А он матерился, у Воров заворачивались уши в трубочку. А знаешь, за что сел?

- Мальчики, я вас просила, не плевать на пол! - вошла секретарша. - Леший стал разглядывать её ноги. Вот это его заинтересовало по-настоящему. Что эти шашки?

Вообще Леший был парень мирный, ему забить косяк и смеяться, ха-ха-ха, покатило, покатило, и всё, видал он в гробу все движения, и славянские, и кавказские, и бубновые, и пиковые, при этом к людям совершенно безжалостный, жизнь другого для него была ноль. В образ Леший не входил, он такой был всегда. Если что, зарежет. Леший был из Кузни, это Новокузнецк. Там было пять металлургических комбинатов и больше ни хера. Графит лежал на подоконниках квартир сантиметровой толщиной как снег. Если его надышаться, не то что, соседа, маму родную можешь убить легко и жёстко, и убивали. Поэтому Леший был природно склонен ко всякого рода мотивированным и немотивированным резким поступкам за то, что кто-то не так на него посмотрел, или – почти всегда! – что-то не то ему сказал, он не считал нужным контролировать эти эмоции. Погоняло Леший он получил за то, что один раз поспорил с пацанами, что сможет, и смог, прожил три месяца в лесу на одних спичках с мая по август, ночевал на деревьях. Настали холода, он вернулся в город.

Своих он держал, пуская к себе людей долго, но навсегда, и за друга мог себе под два ребра вставить нож, как поётся, рискануть, пожертвовать собой. Он не боялся никого и никогда, при этом обладая сильной волей к победе и практическим отсутствием болевого порога, его боялись даже старшие. Как и Киллера, восемь лет, проведённых на крытой тюрьме, не сделали характер Киллера лучше, глаза у него стали почти фасеточные как у паука, тёмные и глубокие, в них можно было утонуть навсегда, смертный приговор Киллер часто приводил в исполнение ещё до того, как он прозвучал, Леший с Киллером были друзьями. Иногда на стрелках они просто пристально смотрели на другую братву, не здороваясь и ничего не говоря, и тогда она обычно начинала как-то терялась, сдувалась и стушёвывалась, ушли и прокисли, теряла самообладание, начиная говорить не так, не то и не тем тоном, и тогда улыбались уже сами Леший и Киллер, Голова не улыбался никогда.

Как-то раз они поехал на встречу с казанскими, татары-боксёры, спортсмены из Казани приехали покорять огромные злые города Москву и Питер. Выйдя из своей "нивы", Леший увидел две довольно свежих "БМВ", набитые под завязку. Они выключили фары, оставив только габариты и, передёрнув затворы, ждали серьёзных москвичей. Леший, который москвичом не был по определению, только двигался в Москве с московскими, другого выбора у него теперь не было, увидев эту картину, быстро подошёл к первой машине, нагнулся и тихонько постучал золотым перстнем по лобовому стеклу. Окно зажужжало и приоткрылось сантиметров на десять.

- Здорово, пацаны! - сказал Леший. – А почему вы на стрелку с нами заряженные приехали? - То есть, с оружием.

Статуса своего тогда Леший лишён не был, он был положенцем от Новокузнецка по Москве, на обычном языке консул кузнецких синих, довольно большой статус. Потом он его лишился из-за квартир, отнимали у граждан на Арбате квартиры, беспредельничали, дело дошло до Воров. Лешему дали по ушам, его пост занял Серёга Новокузнецкий, потом он уехал в Майами, даже там присел. Лабоцкий, предводитель новокузнецкого эскадрона смерти в Москве наподобие американского "Мёрдер Инкорпорэйтед", итальянцы взяли тысячу заказов на устранение населения своей страны, пытался помочь Лешему, тот был одноклассник с его замом Шкабарой, но тщетно. За Лешего просил даже председатель федерации кикбоксинга "КИТЭК" Ступеньков, тоже безрезультатно, вердикт Воров был категоричен.

- Нельзя лишать людей квартир, это не по-христиански, - сказал Япончик, - у человека должна быть крыша над головой, мы не чеченцы. - Чеченцы отнимали последнее. - Бога моли, - сказал Новокузнецкий Лешему, когда забирал у него портфель смотрящего по столице, - что ты жив! - Это была правда. Лешего могли превратить в тело боли. Потом Лабоцкий убил Ступу и хотел убить Шкабару, но не получилось, он взорвался. Шкабара убил всех остальных новокузнецких и угрелся на пятнашку, считай, повезло, Иконе, старшему Иконникову за меньшее в Улан-Удэ выписали пожизненное. Леший с ними не работал, и слава Богу! Те отрубали бизнесменам ноги топорами, дарили жёнам машины. Бандитская жизнь это электричество.

Больше Леший не сказал ничего, а просто сплюнул на снег. Сам он приехал безоружный с целью пообщаться. Машины словно по невидимой команде включили фары, завелись, и осторожно, чтобы не дай Бог не задеть Лешего, аккуратно развернулись и уехали, перекачанный квадратный гангстер знал закон! Больше татары нам не звонили, и на следующий день какая-то девушка привезла в казино Миши Банкира все проигранные ими вчера деньги, платить они отказались, попросили встречу с крышей, что и было причиной вышеописанной встречи. Порядочность и мужество Лешего произвели должное впечатление.

Молодые и загазованные татары, приехав к нам накануне в казино в "Лукоморье", проиграли в рулетку и "Блэк Джек" примерно две тысячи долларов, не бог весть какие деньги, отдавать отказались. Они зажали одетого в камуфляж здоровенного охранника между дверями, и набрав себе в кассе разных фишек, до каких могли дотянуться, спокойно продолжили играть дальше, они не грубили. Потом ушли, разбив хорошо поставленными ударам мужчине администратору лицо и оставив женщине администратору телефон, если что, звоните! Позвонил Манерный, от страха администратор смогла только вспомнить его, она всё ему рассказала. Манерный никому звонить не стал, а просто проснулся, дело было ночью, укололся кофе, сел в свою "альфаромео" и поехал за Лешим. По описанию хлюпающих юшкой охранников, борзые ребята были скуластыми, но не чурки.

- Татары, - протирая глаза, - сказал Леший, он был в тапках. - Ясный хер. - Татары так татары, машину вёл Андрей. - Сам как? - на ходу спросил Леший. - Сунул пару раз какому-то аре с двумя блондинками в "Метелице, - Манерный засмеялся, - сходил забрать пальто из гардероба, дал одному толстому. - Теперь засмеялся Леший.  - А он что? - Спросил метрдотеля! - Леший помнил тех армян. Он тоже один раз, взяв их главшпана за лацкан двумя пальцами, прошипел ему на ухо: - Сегодня в шесть на Бережковской, как проедешь мост, направо, и без опозданий! - Как и следовало ожидать, никто не приехал. Надо же! Набрался наглости, ещё раз в "Метлу" пришёл?!Видать, и правда, заинтересовался кто ему выпишет по роже. Третий раз появится, путёвку на тот свет себе выпишет.

- Ты попутал, - сказал Руслан, отбирая у Манерного бычок, мол, покурил, и хватит, японский шахматист, в нарды надо играть, а не в го.

– Так этот старший, - сказал Леший, - ехал на мотоцикле по Москве на какую-то свою точку, его какой-то урод на не растаможенном "мерине" резко обогнал, подрезал. Он тогда того обогнал, остановил, достал свой "ТТ", в него разрядил и отсидел на особом как рецидивист, а в СИЗО каких-то двух хохлов попутно сделал инвалидами, отсидел от звонка до звонка. А потом вышел и занялся конкретно делами. Нормальный был, правильный. Но матерился так, что его на стрелках слушать было нельзя. Он потом ездить на них, перестал с нами строиться. Так, сидел в машине, пока там договаривались. - Руслан отдал Манерному обратно уже почти догоревший бычок. - Это те не в шахматы играть, - подколол он Студента, - тут сразу без дебюта смертельная рокировка как в Чечне! - Кузбассца понесло.

- А, - сказал Студент. – И чё с ним теперь с вашим старшим? Небось, в Думе?

- Нет, - сказал Леший. – В Израиле! Два завода по производству ритуальной одежды открыл, сюртуки, пояса там, шапки, женился на еврейке, сделал обрезание.

- Израиль уже давно поделили десять семей, никого не пускают в этот пирог, - сказал Студент, - Израиль хорошо живёт.

– Израиль маленькая деревня международного значения, - сказал Манерный. - С нами Вор один сидел, фамилия Ашкенази. Ну, почти Вор, в статусе Вора.

- Лучше всего интеллектуальную прозу писать, - сказал Студент. – То, что Ростик прошёлся по его хобби, ему было больно. Однако, крепкий внутри, виду он не подал. – Сейчас все её пишут. Можно тысяч двести долларов получить, если в обойму попадёшь.

- Да, - сказал Манерный, - и не надо бить беременных женщин ногой в живот. Пиши себе и пиши!

- Писать только могут не все, - Леший тоже любил читать книги. - В прозе главное - абзац. Цена вопроса, единица. А не предложение.

- Не, - сказал Манерный, - это легко. "Тихий Дон" из нас любой может написать, а ты попробуй на заводе попаши, погнись в деревне! А так, что? Из нас любой может написать книгу, сел и написал за месяц. Главное уметь работать на земле. В милицию почему идут? Работать не хотят!

"Прям знаток, - подумал Студент, - сам-то ты что написал?" У Манерного появилась в руках новая пачка "Lucky Strike", он это умел, сигареты мог прятать даже в трусах. Протянул Руслану. - Благослови тебя святой Хызр, - сказал он. Андрей ничего не ответил. Он думал о чём-то своём. Наверное, вспоминал зону. Говорят, у него там была жена, не помню, как звали, какой-то мальчик.

У Руслана в Чечне погибли все после русской бомбёжки. Он тогда вообще во всё верить перестал. Бита тоже ни во что не верил, стрелял только. И чаще всего попадал. А части их и на бумаге даже не было, только позывной. По документам, они все служили в Ашхабаде. Поэтому и наград было не так много, только орден Красной звезды, удостоверение воина-интернационалиста выдали только потом. Киллеры они были, не за что их было награждать, всех мели, и чужих, и своих! С турецкой армией так просто бы точно не прошло.

- Эй, гангстеры! – крикнула секретарша. – Вы есть будете или нет? Абед!

Манерный нехотя, нарочито лениво встал и медленно, беззвучно пошёл по коридору в столовую, отрицала, повар приготовила и первое, и второе и третье. Его большая голова так же нехотя сидела на шее, свернуть её было нелегко, озлобленное сердце никогда не заблудится. За минуту перед входом Студент обогнал Манерного, он был много быстрее. На его бледном лице от постоянного бдения по ночам за доской для игры го остались одни глаза! Как бы не находя дверь, ведущую к приёму пищи и держась за стену как в тёмном лабиринте, по правой стороне, чтобы непременно всё-таки туда выйти, в бОльших на два размера тапочках, шаркая ногами, плёлся Кастрюля. Судя по его виду было заметно, что кроме еды он ещё не против уколов и одним лекарством, после тюрьмы он кололся даже в шею. Ему была нужен был не повар, а медсестра.

- Ты лечиться будешь или нет? - спросила его недавно Оксана. - Это, между прочим, наркомания! Быстро! - Она была немного сумасшедшей, Оксана, но внимательной. Студент знал, ей была нужна вся Москва.

О деструктивности человека писал ещё Эрик Фромм, Кастрюле нравилось себя разрушать! Он считал, что он отрезанный ломоть, замёрз в 90м, когда менты у него квартиру отняли. Коммерсанты Кастрюли кого-то кинули, они прошли с ними в пополаме, тыщ триста там было на всех в зелёных. А у тех, кого кинули, была красная крыша. Менты их раскопали, поймали и дёрнули на Петровку по одному, били. Сказали, все деньги надо вернуть, и не триста, а пятьсот. Или поедете туда, где холодно! И весь кик-боксинг ваш кончится. Спросите у любого из Воров в законе про битву в Феодосии, они расскажут, что там вытворяли перовские, конечно, если посчитают нужным. И что?

Кастрюля тогда квартиру продал на Зелёном проспекте и переехал в Люберцы в сарай с тараканами, потом половину люберецких перегасил. Ну и думаете, ему что-то когда-то хотелось знать про гуманизм? Хорошо, старшие его сдерживали, а то он вообще всех валить бы начал. Он и на стрелки ездить перестал, говорить больше ни с кем не мог, не было сил, мог только гасить. Просто идти до конца, ему было всё равно. В тюрьме он начал с марихуаны, потом перешёл на более сильное, гораздо более сильное лекарство. Почему? Хотел счастья как и все мы! Что ещё человеку надо? Только счастья нет в наркотиках. Как и веры всем бывшими наркоманами.

- Да знаю я это всё, знаю, чего ты? - Кастрюля Оксану уважал, Одесса-мама. - Но всё равно - колюсь! Это очень трудно, каждый день не пускать себя вверх в вознесение души, в кайф! Это огромный дискомфорт. А гордость терять нельзя, быть наркоманом...Кто ты тогда такой? Я всё-таки - пацан. - Он докурил сигарету, а новую, только что распечатанную синюю блестящую квадратную пачку "Rothmans" метким движением бросил в облезлый мусорной бак для понтов. - Я продвинутый пацан, я жив, и я - практически мёртв, - сказал он. - И всем пох! - Мне очень трудно, - затянулся Кастрюля. Потом помолчал и добавил:

- Здесь в груди! Это невероятно тяжело, бороться с хорошим в самом себе, внутри себя, каждый день. По кускам отрывать себя от того хорошего, что есть внутри, от своей середины, это очень больно! Физически. Как только мы кого-нибудь нахлобучим, деньги привезём, поделим, я всегда больной, нужно лекарство, мне жалко наших потерпевших! - Поэтому Француз спросил его сразу, как только он вышел, не наркоман? Что-то в Кастрюле изменилось, что конкретно, прокнокать было трудно.

- А я вообще...Если не двигаюсь, у меня руки трясутся, потому что перед стрелками уже всю энергию на борьбу с собой потратил. Как приезжаю, сил нет ни с кем тереть. И кто меня только поддерживает, наверное, Дьявол? Прибью пускать по вене! - Кастрюля боролся с самим собой. - Я каждый день хочу себя замочить! Пулю в башку, или таблеток наглотаться, или прыгнуть, а можно и в петлю. Лучше б я умер там в тюрьме. Или остался, лучше бы я не выходил!

- Ну и чё ты тогда с нами двигаешься? – сказал Студент. – Оставляй долю, уходи из Движения, мы тебя отпустим. Или иди сиди там вместе с ними, терпи, унижайся, можем устроить. Ради твоего восхождения!

- Женись, Олег, - сказала Оксана, - ширяться без культуры, сторчаться без бабы!Хавай эту жизнь, живи как лох, слабо? Детей води в детский сад, никаких проблем! Ни невозвратных кредитов, ни ночных звонков. Проживешь тыщу лет и будешь счастлив. А то, что ты живой пока, для героина решаемый вопрос.

- А как? – Кастрюля чиркнул пистолетом, прикурил новую. Зажигалка была сделана на зоне, да так, что от "пээма" почти не отличишь. Теперь он был КМС по винту, солей тогда не было. – Мне же тогда придётся принять условия жизненных традиций фраеров! Делать, как говорит отец жены, улыбаться, когда говорит её мать, смириться с тем, что мне когда-то будут гнать мои собственные дети! И когда будет какая-то несправедливость, не поднимать головы. Ради того, чтобы в том мире оставаться, а не в мире наркотиков, разве я не прав? Я же зубы себе скрошу в муку. Если я никого не трогаю и мне плохо, а меня другие в это время прикалывают, я хочу убить. Шутка это когда обоим смешно. И что делать? А работа? Начальник скажет, туда-сюда. И что, бегать? Вот они говорят, мы хуже всех, лохов бомбим. Да, наверное! А скольких убило мещанство? - Кастрюля всегда был такой, его в парашу – а он, говном изгвазданный, обратно, нате вам, кушайте. - Это как? Скольких убила святая ложь? Просто обычные испуганные люди у телевизора, когда и если у тебя разворочены кишки и ты будешь звонить им в дверь, они её тебе откроют! Тихие добрые люди. Я хоть и сплю на работе от усталости от борьбы с самим собой, - Кастрюля в последнее время часто внезапно засыпал, говоришь, говоришь с ним, раз, отключается, - но не сцыкун. Сцыкунам вообще всё до фонаря, моя хата с краю. И нацисты так к власти пришли, и Лёня Брежнев висел с бровями у коммуняк, а они на партсобраниях всё тянули руки, дотянулись до перестройки и ускорения! - Он затянулся, вобрал дым в лёгкие и чуть задержал, вдох. – Один есть на свете хороший политик, это Далай-Лама. Ездит туда-сюда, борется за мир, к нам в тюрьму приезжал, - Студент с Оксаной переглянулись, Кастрюля верил сам в то, что говорил, - а у нас? Половине бы коммерсантов руку пожать, поблагодарить их, а мы их кошмарим! Не всех, но большинство, не таких как Миша Банкир. И живём мы одним днём. Есть удар, гульнём с куражей, накроем поляну, нет, ездим, ошалев, по всей Москве, бычимся! Потом тёлок ловим у подъезда уфаловать. И чужих, и своих, кого угодно! Пацан умер, его жену дуют все, ей неудобно нам отказать, и, выходит, мы опять блудим? Мы не творим ничего, не создаём, а только разрушаем! В нашем бандитском мире нет правды! У нас только два действия, отнять и разделить, даже у ментов, а не создать и приумножить. Кому верить? А между тем мы русские, нация созидательная. Мы не ценим счастливую возможность обретения нормально жизни, вот что! - Конечно, после тюрьмы он никому не верил.

Пока Оксана кормила Кастрюлю борщом, Студент вспомнил 86й год, Арбат. Стопари Молодой и Кастрюля ограбили у метро "Площадь Ильича" какого-то приезжего, отобрали у него приличную видеокамеру на гоп-стоп, тогда это была редкость. Студент с Французом пытались всучить её иностранцам, покупающим сувениры на Арбате, хоть за сколько.

- Иностранец! Купи камеру!! – надрывался Лёня. – Купи, лох валютный, купи, о'кей! Лягушки косоротые, американцы!! Это камера стоит денег! Эй, вася, переведи ему!! - Васей был Студент. - Совсем новьё! Переведи, она денег стоит!! Мы серьезные пацаны! Переведи, пусть купит!! Всего пять тысяч рублей! Купи, говорю!! - Студент как мог переводил. Прижатый спиной к "Диете" толстый американец пытался отнекиваться и говорить, что, он не кинооператор, камера профессиональная, да и денег таких у него нет с собой, в гостинце оставил. Студент переводил, Француз тянулся за кошельком американца. Другие иностранцы обступили их кругом и не давали. Силы были не равны. Кто-то из прохожих пошёл за ментами.

- Какая нах, гостиница? – орал Француз. – В гостинице тебя три раза похоронят! Ты, что двухголовый!! Камеру купи! - Никто не купил. У легенд, лавин и автомобилей есть нечто общее, это сход-развал. Операция по продаже камеры провалилась. Поднялись к Французу домой. За труды он угостил Студента "стендалем", большой пацанский бутерброд, густо намазанный наполовину чёрной, наполовину красной икрой. Студент ел сосредоточенно и быстро. Выпили бутылку водки "Посольская", отпустило.

- Хер с ним, - сказал Француз, он достал из стола половину суммы, - отдай пацанам! Сами кино снимать будем...Про Арбат...Тебе главную роль. - Это было серьёзно. Он ходил к Пороховщикову, предлагал ему сценарий о бандитской жизни на Арбате, князь кино отказался. Зато пригласил на дачу. Звонил сыну Окуджавы, тот нас испугался, спросил:

- Я вам правда нужен? Тогда давай завтра встретимся, поговорим. В пять? - И не появился. Пороховщиков был молодец. Перевод криминала в межэтническую плоскость
как одна из характеристик нового формирующегося воровского социума был ему знаком не по наслышке, на Арбате он наблюдал это каждый день, там не было вер и национальностей, были только красные и синие, свои и чужие, бандиты и коммерсанты.

Решили так: Молодой подсадит Кастрюлю на бычку, чтобы тот спрыгнул с наркотиков, будет с ним бухать. Даже не бухать, а калдырить! Набухивать его так, что тот не сможет попасть иглой в вену. Будет просто не в силах. Так выжил известный американский писатель Стивен Кинг, перешёл на алкоголь после наркотиков. У его дома в штате Мэн высились целые пустые пирамиды пивных банок, он творил и выкидывал банки за окно. Будет трезветь, с ним будут снова бухать. Деньги на синюю дыню Молодому будет каждый месяц выделять общак. Молодой был рад, бухать дело хорошее, мы пьём за то, чтоб бросить пить, и будем пить за это вечно, но вскричал:

- А как же моя печень?!!

- Француз тебе будет помогать! - ответила братва. - Когда надо, сменим. - Видите ли, мы не валили своих за то, что нашли у них в руке баян как ореховские. Манерный подмигнул ему:

- Под хороший закусон!

конец эпизода