Читаю Льва Лосева

Сегодня сделала открытие для себя, прочла Льва Лосева (1937-2009)
И Вы прочтите.

Оригинал

РАЗГОВОР
     "Нас гонят от этапа до этапа,
     А Польше в руки все само идет--
     Валенса, Милош, Солидарность, Папа,
     у нас же Солженицын, да и тот
     Угрюм-Бурчсев и довольно средний
     прозаик". "Нонсенс, просто он последний
     романтик". "Да, но если вычесть "ром"",
     "Ну, ладно, что мы, все-таки, берем?"
     Из омута лубянок и бутырок
     приятели в коммерческий уют
     всплывают, в яркий мир больших бутылок.
     "А пробовал ты шведский "Абсолют",
     его я называю "соловьевка",
     шарахнешь--и софия тут как тут".
     "А, все же, затрапезная столовка,
     где под столом гуляет поллитровка..,
     нет, все-таки, как белая головка,
     так западные водки не берут".
     "Прекрасно! ностальгия по сивухе!
     А по чему еще--по стукачам?
     по старым шлюхам, разносящим слухи?
     по слушанью "Свободы" по ночам?
     по жакту? по райкому? по погрому?
     по стенгазете "За культурный быт"?"
     "А, может, нам и правда выпить рому --
     уж этот точно свалит нас с копыт".

     * * *

НА РОЖДЕСТВО
     Я лягу, взгляд расфокусирую,
     звезду в окошке раздвою
     и вдруг увижу местность сирую,
     сырую родину свою.

     Во власти оптика-любителя
     не только что раздвои и - сдвой,
     а сдвой Сатурна и Юпитера
     чреват Рождественской звездой.

     Вослед за этой, быстро вытекшей
     и высохшей, еще скорей
     всходили над Волховом и Вытегрой
     звезда волхвов, звезда царей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Звезда взойдет над зданьем станции,
     и радио в окне сельпо
     программу по заявкам с танцами
     прервет растерянно и, по-
     медлив малость, как замолится
     о пастухах, волхвах, царях,
     о коммунистах с комсомольцами,
     о сброде пьяниц и нерях.
     Слепцы, пророки трепотливые,
     отцы, привыкшие к кресту,
     как эти строки терпеливые,
     бредут по белому листу.
     Где розовою промокашкою
     вполнеба запад возникал,
     туда за их походкой тяжкою
     Обводный тянется канал.
     Закатом наскоро промокнуты,
     слова идут к себе домой
     и открывают двери в комнаты,
     давно покинутые мной.

     * * *
     И, наконец, остановка "Кладбище".
     Нищий, надувшийся, словно клопище,
     в куртке-москвичке сидит у ворот.
     Денег даю ему - он не берет.

     Как же, твержу, мне поставлен в аллейке
     памятник в виде стола и скамейки,
     с кружкой, поллитрой, вкрутую яйцом,
     следом за дедом моим и отцом.

     Слушай, мы оба с тобой обнищали,
     оба вернуться сюда обещали,
     ты уж по списку проверь, я же ваш,
     ты уж, пожалуйста, ты уж уважь.

     Нет, говорит, тебе места в аллейке,
     нету оградки, бетонной бадейки,
     фото в овале, сирени куста,
     столбика нету и нету креста.

     Словно я Мистер какой-нибудь Твистер,
     не подпускает на пушечный выстрел,
     под козырек, издеваясь, берет,
     что ни даю -- ничего не берет.