Россия - внутренний диалог. Часть 2

  В своей книге «Психология толп» (1898 г.) французский социолог Лебон Г., взял и отнес китайцев, японцев, монголов и семитические народы к средним расам. Он полагал, что через ассирийцев, монголов, китайцев, арабов они создали высокие типы цивилизаций, которые могли быть превзойдены одними только европейскими народами. К тому же, он был уверен в том, что «среди высших рас могут занимать место только индоевропейские народы», так как «в древности, в эпоху греков и римлян, так и в настоящее время одни только они оказались способными к великим открытиям в сфере искусства, науки и промышленности. Только им мы обязаны тем высоким уровнем, какого достигла ныне цивилизация». Ведь «пар и электричество вышли из их рук». А «наименее развитые из этих высших рас, например, индусы, возвысились в области искусства, литературы и философии до такого уровня, какого никогда не могли достигнуть монголы, китайцы и семиты».
     Если бы меня интересовали мифы, то я не стал бы изучать «Диалектику мифа» Лосева – сложно! Я бы прочитал книгу Вл. Мединского «Мифы о России»; интересно и увлекательно! Конечно, я бы узнал о том, что у каждого народа есть положительный миф о себе, но, к сожалению, мое знание было бы не полным и мне пришлось бы немножко пофантазировать… А между тем Лебон подсказывает мне, что «англичанин, испанец, русский относятся к группе высших народов; однако» он хорошо знает, «что между ними существуют очень большие различия. Чтобы определить эти различия, нужно брать каждый народ в отдельности и описать его характер». Далее он этим и занимается…
По всей видимости, не все разделяли убеждение Лебона относительно высоты рас. У японцев на этот счет были свои взгляды и теории. Так идеи Сакума Сёдзан, Екои Сёнан, Ёсида Сёин и их современников явились мыслительным материалом для следующего поколения политических деятелей и реформаторов Японии, нового времени. Среди учеников Сакума Сёдзан были многие будущие члены просветительского общества «Мэй рокуся»: Като Хироюки, Цуда Мамити, Нисимура Сигэки и др. После революции 1867—1868 гг. они возглавляли политику «цивилизации и просвещения», всеми способами содействуя популяризации и внедрению любимой формулы Сакума: «восточная мораль, европейские знания».
Известный призыв Екои Сёнан «распространять великие принципы во всем мире» нашел свое отражение в обращении императора Мэйдзи к народу сразу после свершения революции 6 апреля 1868 г. В нем говорилось: «Мы сим приносим клятву вместе со всеми членами правительства... продолжать осуществление великих задач, завещанных нам нашими предками... Мы желаем распространить величие наше далеко за моря».
После подавления сопротивления крупных феодалов и недовольства касты самураев централизованной императорской власти «реформы Мейдзи» последовали одна за другой. В 1871 году окончательно исчезает деление страны на феодальные владения — «ханы». Вместо них образуются «кены», то есть губернии во главе с императорскими чиновниками.
В следующем 1872 году в Японии начинается организация императорской регулярной армии, комплектование которой шло на основе всеобщей личной воинской повинности Согласно принятому закону о всеобщей воинской повинности, призыву в армию подлежали лица мужского пола, достигшие 20-летнего возраста и годные для действительной воинской службы. Военная реформа полностью отвечала духу военной касты страны — многочисленному самурайскому сословию. Началось милитаристское воспитание народа, ставка в котором делалась на верноподданнические чувства к божественному микадо, беспрекословное повиновение его воле.
     В 1889 году из-за моря в Японию прибыл Р. Киплинг! Прибыл, посмотрел и изрек: «Японцам не стоит связываться с бизнесом». Но до этого, еще на  палубе корабля,  Киплингу встретился отвратительный человек, который держал в руках тощую бледно-голубую брошюру. «Вы уже знакомились с Конституцией Японии? – спросил он. – На днях ее составил сам император. Она абсолютно соответствует европейскому образцу». Это была отпечатанная на пятидесяти страницах бумажная конституция. Она была проштампована императорской хризантемой и содержала великолепную схему представительства, реформ, законодательства, шкалу оплаты членам парламента. Однако тщательное изучение этого документа вызвало у белого Киплинга досаду – до того он напоминал ему английскую конституцию.
     Путешествуя по Японии в поезде, мне довелось подслушать спор Киплинга и профессора о японцах, об их настоящем и будущем, о тех способах, с помощью которых они нашли себе место среди других наций: «Страдает ли их самолюбие от того, что они носят нашу одежду? Не противится ли японец, когда впервые надевает брюки? Вернется ли к нему однажды благоразумие и не бросит ли он иноземные привычки? » – спрашивал Киплинг. «Он был младенцем, - отвечал профессор, - большим ребенком. Думаю, что в основе перемен лежит его чувство юмора, но он не предполагал, что нация, которая хоть однажды надела брюки, никогда уже не снимет их. Сейчас вы видите «просвещенную» Японию. Ей исполнился двадцать один год, а в этом возрасте люди не отличаются мудростью»…
     Тем временем я достал популярный старообрядческий сборник петровской эпохи и стал читать об опасениях противников Никона уже внятно и с учетом последствий реформ: «Забыли они писанное, что не следует вдруг вводить иностранные обычаи, чины, председательства, отличия, почести, звания, неслыханные в своем отечестве, а также перемену в одежде, обувях, в пище и питье, и в совет о государственных делах не пущать иноземцев, потому что от перемен и необычных дел в государстве бывают большие и страшные смуты…». Неплохая установка для..!?!
     Поезд плавно остановился в начале XX века! Приготовления к войне с «белыми варварами» шли полным ходом… Но Российский император Николай II Романов заявил германскому императору Вильгельму II в ответ на предостережения в связи с широкими военными приготовлениями Японии следующее: «Войны не будет, потому что я ее не хочу». Однако Российская империя стояла на пороге революции. В правящих кругах созрело убеждение, что победоносная война с Японией будет способствовать разрешению внутреннего кризиса, а шовинистическая волна захлестнет разномастное революционное движение против самодержавия династии Романовых. Именно министру внутренних дел В.К. Плеве принадлежала известная фраза: «Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война».

   
 Идеи просвещения! Вольтер и Руссо!  Французская революция! Наполеон…
Стоит ли посвящать темные массы в секреты самостоятельного мышления. В условиях рынка спрос рождает предложение. Либо спрос создается искусственно. Но вопросы остаются. И эти вопросы каждая страна решает по-своему! «Так идеям и программам декабристов, министр народного просвещения граф С.С.Уваров выдвинул новую правительственную концепцию, ставшую выраже¬нием охранительного направления, — ''теорию официальной народности". Ориентиром развития русской культу¬ры, по мысли Уварова, должны были служить три взаимосвязан¬ных начала — "православие, самодержавие, народность"- (триАДА – Х. В.). Эта формула подчеркивала священный характер самодержавия и уде¬ляла особое внимание православной церкви, которая издавна поддерживала царскую власть и воспитывала народ в духе терпе¬ния и смирения».
    Это знание, полученное в школе,  дает мне возможность не чувствовать себя чужаком в среде себе подобных. Стал ли народ после этого мудрее? Чтобы в России ответить на этот вопрос нужно пр-(ил)-о-жить немало усилий. Мне проще выяснить это у Канта. Очень давно он сказал, что «разрабатываются ли знания, которыми оперирует разум, на верном пути науки или нет, можно легко установить по результатам». Но истории все равно, что я выяснил у Канта. Нам остается только оглядываться на пройденный путь и оценивать свои результаты.
   Во Франции, на смену Вольтеру и Руссо пришел Наполеон! Прошло время. Пришли массы.  Следом пришли Тард, Лебон и др.! Появилось новое знание не только о весе масс и ее движении, но и о движении внутри массы. Многое становилось ясным в ее темной душе. В Англии на эту тему говорил О. Уальд: «Из всех событий Великой французской революции человек мыслящий с трагизмом воспринимает не тот факт, что Мария-Антуанетта была казнена по причине своего королевского происхождения, но то, что голодающий крестьянин-вандеец добровольно шел на смерть ради чудовищной идеи феодализма. Очевидно, однако, что Авторитарному Социализму с сегодняшней проблемой не справиться. Ибо если при существующей системе для жизни весьма многих характерны, в известной степени, свобода, самовыражение и благополучие, то при промышленно-казарменной системе или же при системе экономического диктата никому ни одной из этих свобод не видать. Прискорбно видеть, как часть нашего общества влачит, по существу, рабское существование, однако полагать, что проблему решит порабощение всего общества, — абсурд». Элита демонстрировала свое интеллектуальное превосходство. Она могла разговаривать с жаждущими социализма.
    Но не о чем было разговаривать с А. Ф. Керенским который в своих воспоминаниях о «Русской революции 1917» был рад тому, что «кардинальная реформа, велась просто, без всякого шума, нисколько не напоминая классические сцены Французской революции вроде пресловутой «клятвы в Зале для игры в мяч». Великая, поистине беспрецедентная социальная революция совершилась одним росчерком пера…»
   И некому было  говорить с великим мистификатором Ульяновым-Лениным. Конечно, и я ошибаюсь.  Но разве кому интересно слушать бредни Бердяева: «Интеллигенцию  не  интересует  вопрос, истинна  или ложна,  например, теория  знания  Маха,  ее интересует лишь то, благоприятна или нет  эта  теория идее социализма, послужит ли  она благу  и интересам  пролетариата;  ее  интересует  не  то,  возможна ли  метафизика и существуют ли метафизические  истины, а то лишь, не  повредит ли  метафизика интересам народа, не  отвлечет  ли от борьбы с  самодержавием и от  служения пролетариату. Интеллигенция готова принять на веру всякую философию под  тем условием,  чтобы  она санкционировала  ее социальные идеалы,  и без  критики отвергнет всякую,  самую  глубокую  и  истинную философию,  если  она  будет заподозрена  в неблагоприятном  или  просто  критическом  отношении  к  этим традиционным   настроениям,   и   идеалам».   Слишком уж заумно и кое-что понятно, но надо быть попроще и люди  это оценят: «В России,  где необходимость страдания проповедуется как универсальное средство «спасения души», - говорил М.Горький, - я не встречал, не знаю человека, который  с  такой глубиной и силой,  как Ленин, чувствовал бы ненависть, отвращение и презрение к несчастиям, горю, страданию людей.
   В моих глазах эти чувства, эта ненависть к драмам и трагедиям жизни особенно высоко поднимают Владимира Ленина, человека страны, где во славу и освящение страдания написаны самые талантливые евангелия и где юношество начинает жить по книгам, набитым однообразными, в сущности, описаниями мелких, будничных драм. Русская литература — самая пессимистическая литература Европы; у нас все книги пишутся на одну и ту же тему о том, как мы страдаем, - в юности и зрелом возрасте: от недостатка разума, от гнета самодержавия, от женщин, от любви к ближнему, от неудачного устройства вселенной;  в старости: от сознания ошибок жизни, недостатка зубов, несварения желудка и от необходимости умереть».
    Наблюдая с горы, я с ужасом восхищаюсь деятельному раз-маху Ленина! Мне хочется, вслед за Пушкиным вос-кликнуть: «возможно, лучше сказать Ленин сам стал новым нашим университетом». Конечно, можно только удивляться универсальности ленинских знаний, но только одного из много он не смог сделать. А именно, - сказать то, что сказал А. Адлер в 1918 году: «Достоевский как художник и этик является для нас великим и недостижимым. То, чего он достиг как психолог, неисчерпаемо и еще и поныне. Мы сумеем утверждать, что его зоркий глаз психолога проник глубже, чем та психология, которая на основе абстрактных рассуждений, поскольку он был ближе к природе. И тот, кто рассуждал о значении смеха, как это делал Достоевский, о возможности лучше узнать человека из его смеха, равно как и из всей его жизненной позиции, кто ушел настолько далеко, что столкнулся с понятием случайной семьи, в которой каждый ее член живет сам по себе и насаждает в детях тенденцию к дальнейшей изоляции, к себялюбию, тот увидел больше, чем еще и сегодня можно требовать и ожидать от психолога. Кто увидел, как Достоевский изображает в своем "Подростке", что все его фантазии закутанного в одеяло мальчика выливаются в понятие власть, кто так тонко и метко изобразил возникновение душевной болезни как средство протеста, кто углядел в человеческой душе склонность к деспотизму как Достоевский, тот и сегодня может считаться нашим учителем, каким он был и для Ницше. Его рассуждения о сновидении остаются непревзойденными и поныне, а его представление о том, что никто не способен мыслить и совершать поступки, не имея цели, не имея перед глазами финала, совпадает с самыми современными достижениями индивидуальной психологии. Итак, существуют самые разные сферы, в которых Достоевский стал для нас бесценным, великим учителем».
   Но Ленин скользил по поверхности и видел, что «каждый русский, посидев «за политику» месяц в тюрьме и прожив год в ссылке, считает священной обязанностью своей подарить России книгу воспоминаний о том, как он страдал». Он хотел быть жизнерадостным, но «никто до сего дня не догадался выдумать книгу о том, как он всю жизнь радовался. А так как русский человек привык выдумывать жизнь для себя, делать же ее плохо умеет, то весьма вероятно, что книга о счастливой жизни научила бы его, как нужно  выдумывать такую жизнь». И для Горького было «исключительно велико в Ленине именно это его чувство непримиримой, неугасимой вражды к несчастиям людей, его яркая вера в то, что несчастие не есть неустранимая основа бытия, а — мерзость, которую люди должны и могут отмести прочь от себя». Товарищ Сталин успешно справился с этой задачей. Д. Хармс, арестованный в конце 1931, за свои литературные занятия, квалифицированные как «подрывная работа» и «контрреволюционная деятельность» будучи сосланным в Курск сумел должным образом оценить всю остроту искро-(пуле)-метного юмора соцреализма. В  августе 1941 Хармс был арестован за «пораженческие высказывания».
    Все не случайно! Не следует забывать (при условии: «если вы знали») то, что Ленин был творцом очень интересной  лингвистической традиции. Формула ее проста, как все идиотическое. По ней можно было просчитать любого, по тем или иным причинам непонравившегося вам соотечественника. Например, вам не понравилось в журнале  социологическое исследование «некоего г. П. А. Сорокина», вы сразу можете определить, кем «является этот человек на самом деле; крепостником, реакционером, «дипломирован¬ным лакеем поповщины». Эта формула нашла свое совершенное воплощение в философском словаре под ред. М. Розенталя и П. Юденича. «Четвертое издание «слова-ря» (1954)  дополнено рядом новых слов, понятий и терминов, отсутствовавших в предыдущем издании(1952 г.). Пересмотрена с целью улучшения текста часть старых статей, некоторые статьи написаны заново, сделаны необходимые дополнения, отражающие решения Х!Х съезда Коммунистической партии Советского Союза…». Это не миф! Этот словарь объяснял, как нужно смотреть не только на людей, но и на всю действительность. Например, если бы вы захотели узнать, что такое КИБЕРНЕТИКА с советской точки зрения, а других точек нет, то вы бы узнали следующее: «Кибернетика – реакционная лженаука, возникшая в США после второй мировой войны и получившая широкое распространение и в других капиталистических странах. По существу своему кибернетика направлена против материалистической диалектики, современной научной физиологии, обоснованной И. П. Павловым, и марксистского, научного понимания законов общественной жизни». Возможно, что это чья-то злая шутка, но уже дважды лауреат Сталинской премии, кандидат технических наук И. И. Гвай в 1959 г. в своей книге «О малоизвестной гипотезе Циалковского» пишет: «В наше время – в эпоху заката капиталистической общественно-экономической формации и восхождения новой коммунистической общественно-экономической формации, - сторонники теории «тепловой смерти» вселенной резко активизировались, а сама «теория» получила довольно широкое распространение в буржуазной науке, среди таких ее видных деятелей, как Эддингтон, Милн, Винер и др…» Так, известный американский профессор математики Н. Винер пишет: «Мы в самом прямом смысле являемся терпящими кораблекрушение пассажирами на обреченной планете…». И это уже не шутка. Гваю и стоящим над ним не нужно было знакомить читателя с книгой Н. Винера «Кибернетика, или управление и коммуникация у человека и животных»(1948 г.). Гваю, как ученому, подобному Лысенко, нужны были только цитаты, работающие на его концепцию. И если когда-то у нас еще была возможность появления Лодыгиных, то научная атмосфера, создаваемая такими людьми как Гвай и ему подобные не дала появлению альтернативы Биллу Гейтцу. В очерках по «истории информатики в России» Р. И. Подловченко вы можете узнать по какой причине книга Винера попала на полки с секретными изданиями. Просто «ее автор высказал идеи, не согласующиеся с официальными доктринами, пропагандируемыми в советском обществе. Для Винера было абсолютно ясно, что многие концептуальные схемы, определяющие поведение живых организмов при решении конкретных задач, практически идентичны схемам, характеризующим процессы управления в сложных технических системах. И более того, он был убежден, что социальные модели управления и модели управления в экономике могут быть проанализированы на основе тех же общих положений, которые разработаны в области управления системами, созданными людьми». Эти крамольные идеи не могли стать достоянием советских граждан, которым настойчиво внушался тезис марксистской философии о несводимости “высших форм” существования материи к “низшим формам”. Поэтому место книги Винера было однозначно определено — спецхран.
     И уж совсем становится грустно, когда узнаешь, что даже замечательный физик Лев Ландау, ученик Н. Бора на вопрос молодой журналистки «Вы знаете, что многие сейчас занимаются проблемой думающих машин?» ответил: «Мало ли глупостей делается на свете. Это очередная глупость».  Он мог и лукавить, но от этого не веселее…
    Для советского человека были закрыты «Двери восприятия». Ключ от этих дверей был у О. Хаксли и он знал, что «каждый индивидуум одновременно является иждивенцем и жертвой лингвистической традиции, в которой родился – иждивенцем, поскольку язык дает ему допуск к собранию записей о переживаниях и опыте других людей, а жертвой, поскольку язык укрепляет его веру в то, что редуцированное знание является единственным знанием, и сбивает с толку его чувство реальности, так что он чересчур склонен принимать понятия за данность, а слова – за действительные вещи». Любого, кто пытался, хоть отмычкой, но открыть эту дверь, бдительные дозорные власти отправляли за «железный занавес» в страну О. Хаксли и Н. Винера.
     Квантовый скачек  возвращает меня к более отдаленной реальности. Возможно, я должен гордиться Россией за то, что русский мальчик, устюжанин, в пять лет, потерявший свою мать, сызмальства работая с отцом-алкоголиком в храмах, вместе со своими братьями вел бродячий образ жизни. Однако, я горжусь Питиримом, который в  конце концов в 1899 году с братьями ушел от отца. Я благодарен тем людям, которые дали возможность П. Сорокину стать тем, кем он по праву заслуживал быть.  Это не положительный миф, что в 1969 году на гребне антиправительственной волны в Сан-Франциско состоялось годичное собрание Американской социологической ассоциации. Оно происходило не в степенном конференц-зале отеля "Хилтон", а в небольшой близлежащей церквушке, переоборудованной радикально настроенными студентами Берклийского университета в зал заседаний для проведения собрания в память почившего более года тому назад Питирима Александровича Сорокина. «В 60-е годы Сорокин обрел ореол неистового борца с истеблишментом, открыто выступал против вьетнамской войны, высказывался против злоупотреблений позитивизма в социальных науках. Сотни людей, собравшиеся тогда в зале, в том числе и "калифорнийские бунтари", носили нагрудный знак "Сорокин жив!". И, видимо, не случайно». Я горжусь Д. Менделеевым, но у меня нет никакого уважения к тем людям, которые преградили ему путь в Академию. Все просто.
    Уверен, что Анастас Микоян был бы очень рассержен на меня за неподобающие суждения о Ленине. В своих мемуарах «Так было», он с теплом вспоминает VIII Съезд Советов который открылся 22 декабря 1920 г.: «Душой съезда  был  Ленин.  Отношение  к Ленину делегатов - а большинство из них видело Ленина впервые, ибо многие до этого находились в подполье, на  окраинах,  -  было  исключительно  хорошим. Открыто проявлялась искренняя любовь к нему, уверенность, что все, сказанное им, - истинная правда. Еще до начала VIII съезда мы узнали, что в  ЦК  партии  и  в  центральных профсоюзных кругах идет дискуссия и ожесточенная борьба разных точек зрения. Выступая на коммунистической фракции V Всероссийской конференции профсоюзов, Троцкий, говоря о кризисе профсоюзов, бросил крылатую фразу о  необходимости "перетряхнуть профсоюзы",  требовал  их  "огосударствления",  милитаризации, ссылаясь на опыт руководства находившегося под его влиянием  (он  был  в  ту пору и наркомом путей сообщения) профсоюза транспортных  рабочих  и  его  ЦК (Цектрана). К концу работы VIII съезда Советов мы неожиданно поздно  вечером  узнали, что по  окончании  его  состоится  дискуссионное  собрание  коммунистической фракции съезда совместно  с  ВЦСПС  и  руководством  московских  профсоюзов. Большой театр едва вмещал прибывших в Москву делегатов съезда. К ним  теперь прибавилось несколько сот  работников  профсоюзов.  Еще  задолго  до  начала заседания многие стояли у стен, в проходах, в разных уголках зала. Мне удалось заранее занять очень удобное место - в третьей  ложе  справа. Было хорошо видно все, что происходило вокруг: как волновались  собравшиеся, какой острый интерес проявляли они ко всему. Когда после  оппозиционеров  начал  выступать  Ленин,  в  зале  наступила необычная для той бурной ночи тишина. Все, кто присутствовал тогда  в  зале, не могли не видеть, как Ленин с нарастающей силой, шаг  за  шагом  овладевал умами и чувствами большинства собравшихся. Это выражалось  и  в  напряженном внимании, с которым его слушали, и в аплодисментах,  которые  раздавались  в наиболее острые моменты его речи. Владимир Ильич не  пользовался  эффектными ораторскими приемами, говорил просто, понятно. Покоряла железная логика  его суждений. Расходились мы поздно ночью,  удовлетворенные,  исполненные  уверенности, что и нам на местах удастся, опираясь  на  ленинские  высказывания,  нанести поражение оппозиционным фракциям».
   Но как часто многие из нас являются недовольными наследниками несбывшихся надежд наших предков. Мы начинаем размышлять, а чаще всего – спорить о нашем прошлом и настоящем. И даже удивляемся: «Почему они были так глупы? Ведь в кино все так предсказуемо!»  Однако, повторю вслед за Д. Майерсом, как он повторил за датским философом-теологом С. Кьеркегором: «Жизнь идет вперед, но понимаешь ее задним числом». И остается только сожалеть о том, что сам я не смог додуматься до такого явления, как «ошибка хиндсайта». Это наверное от того, что я не знаю английского языка. Но догадываюсь, что мудрые люди скажут мне по-русски: «Ха! Да, это тенденция преувеличивать чью-либо способность предвидеть, как все обойдется, после того как результат стал известен». Так, что дорогой Анастас, не исключено, что и я мог бы быть твоим соратником, не родись я красивой! В моем сердце до сих пор живет светлый образ Аркадия Гайдара.
     Но я смотрю свысока на прошлое моей страны и вижу, как фиктивная цель надолго парализовала  адекватное восприятие действительности ее строителей... Все усилия массовой воли были умело направлены к великой по-беде коммунизма! Но если психологические защитные механизмы государства (сопротивление - тюрьма, психушка; вытеснение – за рубеж) еще могли выполнять свою функцию, то физиология уже была не в состоянии справится с хроническим переутомлением! В конце концов,  все закончилось тем, что толпы русских бизнесменов в настоящее время пытаются усвоить мысль Алена Макензи: что «нет ничего более легкого, чем быть занятым, и нет ничего более трудного, чем быть результативным».
   Сегодня мне приятно что, где-то в России живет человек-политолог В. Пастухов. У него есть ощущения. Или он чувствует, как оно создается? Я не знаю. Судите сами: «Создается ощущение, что Россия застряла в своей истории, и для каждого нового поколения утро жизни начинается с одних и тех кадров, как у героя фильма «День сурка». И все понимают, о чем речь. Кто научил нас так воспринимать свою родную действительность? И почему мы говорим по-американски - «день сурка?» Ведь можно и по-русски, например – «День Достоевского»? Аль-тернатива дню независимости! от американского… Но никто не поймет, о чем речь.
     Во время великого «Дня Достоевского» можно пытаться постичь реальность с помощью недорогого алкоголя. Или еще чего по-Enter-есней? Все равно «отрезвление истиной» не произойдет… Все дело в мескалине? Нет! Все дело в том, что невозможно найти в наших университетах дона Хуана! Ведь он – индеец… Так кто же остановит мой «внутренний диалог»?
   Меня хватают знания. Бред. Мне не хватает знаний. Не-Лучше! Во мне звучит голос А. Ксендзюка, в сознании которого некогда звучал буквенный голос дона Хуана. Дон Хуан обучал Карлоса Кастанеду остановке ума.
 "Ты слишком много думаешь и разговариваешь. Ты должен прекратить разговор с самим собой. <...>Каждый из нас делает это. Мы ведем внутренний разговор. Подумай об этом. Что ты делаешь, когда остаешься один?
   - Я разговариваю сам с собой. <...>
   - Я скажу тебе, о чем мы разговариваем сами с собой. Мы разговариваем о нашем мире. Фактически, мы создаем наш мир нашим внутренним разговором. <...> Когда мы перестаем разговаривать с собой, мир такой, каким он должен быть. Мы обновляем его, мы наделяем его жизнью, мы поддерживаем его своим внутренним разговором. Но не только это. Мы также выбираем свои пути в соответствии с тем, что говорим себе. Так мы повторяем тот же самый выбор еще и еще, до тех пор, пока не умрем. Потому что мы продолжаем все тот же внутренний разговор.
     Воин осознает это и стремится остановить этот разговор. Это последнее, что ты должен знать, если хочешь жить, как воин".
     Возможно, подлинное «безмолвие ума» приводит к изменению режима восприятия. Наивность ума - к «Молчанию ягнят». Но мы не индейцы! Мы даже не немцы и уж точно не японцы! Мы – русские! И как весь цивил-изо-(р)-ванный мир, мы не выносим тишины. Она нас пугает, но мы хорошие воины и ее не боимся. И никому нет никакого дела до того, что однажды я осознал свою индивидуальность. Я решил замолчать и молча уехать в лес, подальше от людей и жить в доме, который сам построю на берегу Уолденского пруда в Конкорде, в  штате  Массачусетс. «Так поступил Торо», - прошептала листва… «Собираешься десять лет просидеть под елкой и стать новым Буддой?», - погрустил надо мной отец, собираясь на завод. Я уеду. Но от этого внутренний диалог моей страны не прекратится: он будет звучать в кварт-(м)-ирах моих бывших соседей; на улице он будет шелестеть рекламными щитами; он будет надо-(по)-едать УМ-ер-енной информацией с первого накала по последний... Только на втором – Великая Россия! И какие бы галлюцинации не проплывали перед взором моей страны: будь то социализм с его красными флагами; будь то капитализм с его Ледяным взглядом и Чубом, одно останется неизменным – РЕЖИМ ВОСПРИЯТИЯ. А значит останется неизменной и сама загадочная русская душа! Неизменным, как сто, а то и все двести лет назад, останется и святое уважение к этой за-гадочности. Кто посягнет на нее? Думаю, с этой задачей легко мог бы справиться Владимир Мединский. Депутат. Люди ему доверяют свою судьбу. Но для решения этой задачи Владимир должен понимать, что русские люди живут плохо. Более того, если они живут плохо, то это происходит по причине расовой души! И, что это не миф!  Достаточно вспомнить внутренний голос Франции: «Непримиримые, радикалы,  монархисты,   социалисты,  одним  словом,   все  защитники  самых различных  доктрин  преследуют  под  разными ярлыками  совершенно одинаковую цель: поглощение  личности государством.  То, чего они одинаково  горячо все желают - это старый централистский и цезаристский режим, государство, всем управляющее,  все регулирующее,  все поглощающее,  регламентирующее малейшие мелочи в жизни  граждан  и  увольняющее  их  таким образом от  необходимости проявлять хоть  малейшие  проблески размышления  и инициативы. Пусть власть, поставленная   во  главе  государства,   называется  королем,   императором, президентом,  коммуной, рабочим  синдикатом и  т.д., все равно  эта  власть, какова бы она ни  была, обязательно будет иметь один и тот же идеал, и  этот идеал есть выражение чувств расовой души. Она другого не допустит». Этому голосу вторил и Г. Лебон «Южная Америка, с точки  зрения своих естественных  богатств - одна из богатейших стран  на земном шаре. В два раза большая, чем Европа, и в десять раз менее населенная,  она  не  знает недостатка  в земле и  находится,  так сказать,  в распоряжении  каждого.  Ее преобладающее население – испанского происхождения  и  разделено на много  республик: Аргентинскую,  Бразильскую, Чилийскую, Перуанскую, и т.д.  Все они заимствовали свой политический  строй от Соединенных Штатов и живут, следовательно, под одинаковыми законами. И за всем тем, в силу одного только расового различия, т.е. вследствие недостатка тех основных качеств, какими обладает раса,  населяющая  Соединенные  Штаты, все эти  республики  без единого  исключения  являются постоянными  жертвами самой кровавой анархии, и, несмотря на удивительные богатства их почвы, одни за другими впадают во всевозможные  хищения, банкротство и деспотизм». Мне кажется, что я на что-то намекаю. Моргаю левоцентристским  ГлАЗом и пот-рясы-ваю головой… «Спасибо, доктор! Теперь мне легче…»
     Я не случайно сегодня вспоминал о Мединском. Возможно из-за моих переживаний за судьбу своей страны, а возможно из-за самой низкой и банальной зависти. Моя зависть – это кухонный нож. Но я плохой повар. Я бы мог и не завидовать, но когда находятся люди, которые желают по книгам Мединского учить моих детей в школе истории, тут устоит, наверное, только тот, кто вообще ничего не читает! И я им тоже завидую! Как говорится: «Родителей не выбирают!». Можно не выбирать и духовных наставников, и самому себе казаться оригинальным мыслителем. Если кто и найдет случайные совпадения, «Мифов о России», на-пример, с «Народной монархией» И. Л. Солоневича, так ведь это случайности. А ведь могут и не заметить!Но возможно здесь лишь духовное единство. Ведь, по словам Мединского, «автор «Народной монархии» изучал Россию, в отличие от зарубежных туристов, с патриотическим вниманием и любовью».  Однако, какая разница, если эти книги пробуждают чувство патриотизма и любви к родине! И какая разница, какая книга написана согласно внутренним убеждениям, а какая на заказ! Для людей важен живой голос книги.
     Мне приходилось слышать, что в природе любой страны есть редкая популяция людей, которую иногда называют «интеллигенция». В чем ее задача? Может быть в том, что бы разъяснить моему отцу, простому человеку, который занят тяжелым физическим трудом, сложные вопросы человеческого существования. Да так, чтобы эти сложные вопросы можно было легко применить к повседневной жизни, где человек, мог бы чувствовать себя человеком! Или он должен рассказать правдивую историю моего государства моим детям? Да, я слышал, как часто одни интеллигенты ругают других интеллигентов. Тогда я подумал: «А не является ли интеллигенция мифом»? Но тогда и «загадочная русская душа» становится тоже мифом!
     Так как любому человеку свойственно экономить свою психическую энергию то, и не удивительно, что В. Мединский выбрал правильный путь упрощения и обобщения! Мы не сможем упрекнуть его в том, что он не жалел людей. Ведь он не философ, а всего лишь – журна-лис-т. Это только Швейцер, являясь жизненной ясностью  Бах-овской мелодии ставил Канту «в вину то, что в  нем было так много системы и так мало сострадания». К этому Швейцер добавлял: «Нельзя требовать, чтобы философы были романтичны, но важно помнить, что философ должен иметь дело не только с техникой мышления или материей, с космосом или звездами, но и с людьми тоже…». (Этот давний и дивный голос Германии прозвучал во мне, и он не касается России. Даже, если голос Л. Толстого звучал в сознании Швейцера. Ведь вся эта история  происходит в моем сознании, а я – живу в лесу!)
     Мединский пишет о том, что у всех народов есть мифы о себе. Как правило, это мифы положительные – в них народ предстает немного лучше, чем он есть на самом деле. В данном случае  для Мединского является мифом то, что для социального психолога является обычным явлением. Так у Д. Майерса мы можем найти ни чем не примечательный вопрос: «Кого из нас не волнует, что о нас думают другие?». Но как не старайся произвести хорошее впечатление, все определят твои поступки. Но извечно, встречают по одежке, а провожают по лестнице. За спиною И. Павлова и Д. Менделеева отсидеться не получится. Ральф Уолдо Эмерсон с негодованием констатировал, что французкий император странным образом пленил американцев. Не случайно, реальный, юный П. Морган восхищался Наполеоном: «слава Бонапарта распространилась по всей земле, - писал он. – Всех цивилизованных людей восхищают его несравненная храбрость и гениальный ум. Наполеон Бонапарт по своему происхождению был отнюдь не голубых кровей – чем всегда и гордился. Он пробился наверх из самых низов». Литературный Родион Раскольников тоже восхищался Наполеоном… Морган стал великим финансистом, а Родион – не стал.
    Дальше мы узнаем, что есть еще и «черные мифы о самих себе: например, финны искренне верят, что они не разговорчивые и упрямые. Так сильно верят, что убедили в этом окружающие народы».
   - Где рождаются мифы? – спрашиваю я.
   - Мифы рождаются в народном сознании! – отвечают мне «Мифы о России» и улыбаясь добавляют: «Их порой используют и для политики. А другие мифы специально создаются для ведения политической пропаганды». Я узнаю о том, что «черные политические мифы создаются о целых народах» например, «в Британии XVII–XIX веков сформировался громадный пласт мифологии об ирландцах. По страницам газет расхаживал эдакий «Пегги» – аналог «тонкошеего Аарона» или «русской свиньи». Вечно пьяный, безответственный и нелепый ирландец Пегги изображался дураком и бездельником, не способным научиться чему-то путному. Вечно у него по 10 детишек, которых он не способен прокормить, вечно он влипает в разные идиотские ситуации, вечно пропивает имущество. Если «Пегги» и голодал – то исключительно по причине собственной скотской сущности, безответственности и неумения работать. Невозможно разделить два понятия: «ирландцы» и «беспорядки», – утверждал Бернард Шоу, кстати, ирландец по происхождению. В 1848 году в Ирландии случился неурожай. От страшного голода умерло больше миллиона человек, а еще полтора миллиона уехали в Америку. Не будь мифа о противном тупом «Пегги», британцам было бы непросто смотреть в сторону Ирландии. А так миф позволял снять комплекс вины, возложив ответственность за произошедшее на самих «неправильных» ирландцев».
     Так Мединскому видится действительность. Он сконструировал эту реальность с помощью не хитрого инструмента, которым он, по его признанию, владеет в совершенстве! Инструмент этот называется – журналистика… Мне нравятся капитаны, у которых в руках не подзорная труба, а калейдоскоп. Он самодовольно стоит у руля и все видит, что там за Ла-Маншем происходит. Жуть как хочется  подивиться и с народом поделиться. Но, как говорил Сенека: «Кораблю, который не знает куда плыть, ни один ветер не будет попутным».
   В действительности Ирландская история «Великого Голода» 1845-1849 гг. была важной составной частью реальности XIX в., оставив после себя многочисленные документальные источники. У кого есть желание покопаться в документах? В течение четырех лет Ирландию систематически постигали различные бедствия - неурожаи и следовавший за ними голод, порождавшие, в свою очередь, массовое недовольство, зачастую перераставшее в вооруженные выступления и борьбу против лендлордов. Мединскому не интересно рассказывать о том, что например, «эпоха «Великого Голода» принесла с собой множество планов выхода из кризиса». Ведь мы пишем о глупых «Пегги», а для достижения поставленной цели выбирают и соответствующий материал. В данном случае неплохо опереться на книгу У. Карлтона «Черный пророк: сказание об ирландском голоде». Карлтон полагал, что ответственность за голод лежит на «ирландском характере». Но мне трудно увидеть в этом мифологию…
      Бывает известно, что любое исследование предполагает непредвзятый подход к анализу изучаемых проблем, критическое отношение к источникам, вынесение суждений на основе осмысления совокупности фактов, а также показ явления в развитии и в контексте исторической обстановки. Но «Мифы о России» - это не научный доклад. Просто каждому человеку хочется поделиться своими сокровенными представлениями и Владимир не исключение. И правительство. Поэтому, здесь никто не собирается опираться на принцип историзма, который позволил бы вам рассмотреть предмет исследования — британскую политику в Ирландии в эпоху «Великого Голода» 1845-1849 гг. - в развитии и тесной взаимосвязи отдельных ее элементов.
     Генри Форд ничем не мог помочь ирландцам, но не многим известно, что трактор «Фордсон» был запущен в производство на год раньше срока из-за нехватки провианта у войск Антанты во время первой мировой войны и что вся продукция Форда (за исключением экспериментальных моделей) направлялась прямиком в Англию. В течение особо напряженных 1917 и 1918 годов, когда немецкие подводные лодки развили наибольшую активность, мы переправили через океан порядка четырех тысяч тракторов. Все они благополучно прибыли к месту назначения, и английское правительство любезно признало, что без этих тракторов Англия едва бы справилась с продовольственным кризисом. Именно эти тракторы, управляемые преимуще¬ственно женщинами, вспахивали старые поместья и поля для гольфа, что позволило засеять и собрать урожай без привлечения рабочих с заводов и фабрик.
    Здесь уместно вспомнить убеждение  В. Истархова в л-живости официальной истории России, где народу рассказывается басня о том, что якобы «революция 1917 г. была результатом народного порыва, возникшего в период экономического загнивания “отсталой” России. На самом деле Россия в этот период не только не загнивала, а бурно развивалась, и темпы её экономического роста опережали темпы роста ведущих стран мира. С 1907 по 1913 г. рост производительности труда в промышленности России опередил по соответствующим показателям США, Англию и Германию, долгое время считавшихся индустриальными гигантами». 
     Конечно, мне хочется верить Истархову, но куда делись все наши трактора, о которых мог бы вспомнить Микоян. Но Микоян вспоминал только о том, что новой экономической политике, принятой на  Х  партийном съезде, в первый же год не  повезло.  Ее  проведение  совпало  со  стихийным бедствием - сильной  засухой  и  неурожаем  1921  г.  В  некоторых  наиболее засушливых районах страны урожай тогда почти полностью погиб. Голод  охватил более 30 губерний с населением свыше 30 млн. человек. Особенно плохо  было  в Поволжье. Количество голодающих в одних  приволжских  губерниях  исчислялось более чем в 17 млн. человек.
   Считалось, что от голода умерло тогда около  3  млн.  человек.  Проведение новой экономической политики в  районах,  пораженных  засухой,  осложнилось: крестьяне не могли воспользоваться здесь системой продналога: у них не  было не только хлебных излишков, чтобы продать их на рынке, - хлеба не хватало на собственное пропитание. Никакого продналога здесь собрать было невозможно, а это сильно ударило по общему хлебному балансу государства.
     Экономическая помощь, оказанная нашей  стране  в  те  годы,  была  достаточно   ощутимой.   От   заграничных общественных организаций (АРА, английские квакеры, шведский  Красный  Крест, организация Нансена,  Международный  рабочий  комитет,  Международный  совет помощи детям, германский Красный Крест,  британские  тред-юнионы  и  другие) было получено около 27 млн. пудов продовольствия,  главным  образом  пшеницы, муки, кукурузы и других продуктов. Ленин писал в 1922 г., что эта помощь  "в значительной  мере   помогла   Советской   России   пережить   тяжелые   дни прошлогоднего голода и побороть его". Калинин говорил на  III  сессии  ВЦИК, что в результате организованной борьбы с  голодом  около  10  млн.  населения вырвано из рук голодной смерти.
     Наши отважные «разрушители мифов» разбивают их на мелкие кусочки, которые засоряют наше сознание не меньше, чем один, но большой. У них нет времени разбираться и знакомить читателя с современными взглядами на такие давние проблемы.   Ведь и мы не можем знать всего! Однако в своей «Квантовой психологии» Уилсон может открыть вам маленькую тайну: «Каждая страна, создающая империю, объявляет завоеванные народы ленивыми, грязными, невежественными, неразумными и вообще «низшими». И что же? Большинство подчиненных народов очень скоро начинает демонстрировать поведение, вполне соответствующее этим ярлыкам. Этот процесс можно было наблюдать у ирландцев за 800 лет британского владычества, у американских индейцев под властью белых, у африканцев, угнанных в рабство, у женщин за последние 3000 лет патриархата и т. д.
       Такое же самоосуществление ожиданий часто случается и с иммигрантами. В Америке ирландцы статистически стали очень «ленивыми», когда им назначили эту роль; но когда достаточно много ирландцев смогло достаточно сильно воспротивиться этому ярлыку и стать мощной (и воинственной) силой в политике и в бизнесе, «леность» ирландцев как группы «чудесным образом» начала сходить на нет. (И тогда настал черед пуэрториканцев играть роль Низшего Щенка…»
     Мединский предупреждает нас: «Таковы же черные мифы о России. Этих политических мифов так много, что их трудно, даже невозможно перечислить. В обойме и отвратительные дороги, и поголовное пьянство, и особая кровавость русской истории, и (ну, конечно же!) неумение работать, и жестокость русских, и их стремление завоевать весь мир, и их рабская сущность и многое-многое другое».
—     Ну что ж! Если англичане, в лице Карлтона полагали, что ответственность за голод лежит на «ирландском характере», то подобно молчаливому финну, мы сами о себе создали некоторые мифы и поверили в них? Или это сделал И. С.  Тургенев, поместив несколько мифов в «Отцов и детей» (1859 г.)? И Базарова никто за язык не тянул, а он все твердил о том, «что чиновники наши берут взятки, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда...». А ведь «со многими из» Базаровских обличений и Кирсанов согласился, но...
А когда такие как Базаров догадались, «что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; они увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что они занимаются вздором, толкуют о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие душит их, когда все акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая сво¬бода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет впрок, потому что мужик русский рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке…», тогда В. Мединскому показалось, что это черные политические мифы о России, с которыми сегодня надо бороться.
   В данном случае, с легкой руки талантливого художника, попытка разрушить какой-либо миф о России, а тем более миф «О ду-раках», может стать не опровержением данного мифа, а напротив, основательным его подтверждением. Миф исчезнет, а дураки останутся.
     В 1828 г. в России был принят новый, смягченный цензурный устав. «Не должно слишком торопиться с просвещением, - писал А. Х. Бенкендорф, - чтобы народ не стал по кругу своих понятий в уровень с монархами и не посягнул тогда на послабление их власти».
     Карлейль писал: «действительно, обманутых людей немало; но из всех обманутых тот становится в самое фатальное положение, кто живет под непозволительным страхом быть обманутым! Мир существует, бесспорно; следовательно, мир заключает в себе известную истину, или иначе он не существовал бы! Сначала узнайте, в чем состоит эта исти¬на, и затем уже разбирайтесь в том, что есть ложного».
     В конце обучения дон Хуан прямо разъяснил суть дела: «Внутренний диалог останавливается за счет того же, за счет чего начинается: за счет действия воли. Ведь начать внутренний разговор с самими собой мы вынуждены под давлением тех, кто нас учит. Когда они учат нас, они задействуют свою волю. И мы задействуем свою в процессе обучения. Просто ни они, ни мы не отдаем себе в этом отчета. Обучаясь говорить с самими собой, мы обучаемся управлять волей. Это наша воля - разговаривать с самими собой. И, чтобы прекратить внутренние разговоры, нам следует воспользоваться тем же самым способом: приложить к этому волю, выработать соответствующее намерение»