И неспешно, размеренно, словно поверхность стекла

И неспешно, размеренно, словно поверхность стекла,
До последнего пятнышка, чтоб под рукою скрипела,
Я отчищу песком с Петропавловки жизнь добела
И Невой остужу ее грубое жаркое тело.

... Так закончится сказ, а вернее, роман о зиме.
В этой долгой остуде под небом шершавым и вязким,
Я ходил по Земле и за строчкою строчку в уме
Собирал дотемна и мечтал о счастливой развязке.

Петербургские зимы всегда были чем-то грустны.
Только промельк снегов, только шорох зонтов и дубленок,
И меня не смущали мои черно-белые сны,
Пропадающий звук и размытые записи с пленок.

Бог свидетель: терпеть и царапать подошвы ледком,
И обдумывать жизнь рассудительно-неторопливо
Стало просто привычкой, с которой мириться легко,
Как любому в пути с вековечной поземкой с залива.

С этим свыкся и я. Растворяя оконную мглу
Светом лампы вечерней - свои зарисовки дневные
Я нанизывал, словно листок за листком на иглу,
И на пальцы дышал, и задумывал темы иные.

По тому, как текли предо мною прошедшие дни,
По тому, как душа принимала иль не принимала,
Я старался понять, что предвидеть пытались они,
Ибо жизнь научила искать изначальное в малом.

И роман без названья, как этому следует быть,
Как бы сам по себе, то снегами с небес, то капелью,
Набухал и попытка с настроя печального сбить
Безнадежно легко в тот же вечер гасилась метелью.

Но в печали небес и в печали, живущей во мне,
Впрочем, как и для всех, что вернувшись домой, отогрелись,
Если все к одному: и усталость, и ветер в окне,
По загадке судеб - неизбывны и горечь, и прелесть.

Так звались и зовутся и горечь, и прелесть дышать
Тем же воздухом, тем же недвижимым сгустком тумана,
Что завис над мостом, где задумалась чья-то душа,
Где роняла стихи смуглолицая девочка Анна.

За такую печаль, потихоньку дожив до седин,
Все как есть отдают, что случайно накоплено бытом
И уходят легко, чтоб остаться один на один
С тишиной, о которую хрупкая чаша разбита.

Да, роман о любви. О последней любви, не навзрыд,
О которой не пишут столетья спустя послесловий.
И от взглядов сторонних он был небесами сокрыт,
Ибо сказ о зиме был романом о вечной Любови.

Я его допишу. Я не знаю, конечно, когда,
Но скорее всего, как решит этим мартом природа.
Я его заверну, словно в серый картон, в холода
И помечу обложку для памяти временем года.

И отчистив песком с Петропавловки жизнь добела,
Остудив ее тело шершавою невской водицей,
Словно с чистой страницы начну с первых капель тепла,
Словно можно начать запредельное с чистой страницы..