Вижу нечто странное... Часть 1

Аннотация

Молодой советский физик, Федор Иванович Шершеляфамов, приехавший в Мюнхен для участия в Международном Конгрессе, совершенно случайно попадает в бордель, даже не поняв, где он оказался. Там он неожиданно замечает, что огонек сигареты, которую закурила одна из девушек, не красный, как обычно, а голубой! Он поспешно убегает оттуда в отель, дабы попытаться воспроизвести и понять виденное. Результаты его опытов и его друга, немецкого физика, Франца Фрауэнзухера, всегда получаются отрицательными – эффект этот нигде, кроме одной комнаты в борделе, не наблюдается!
Такова завязка повести, основанная на реальном событии.
В конце концов они решают эту проблему и тем самым приводят развитие событий к возможности Большого Взрыва, грозящего уничтожить всю Вселенную. Приятельница Федора Ивановича, Рамона, студентка из Уругвая, пророчески предупреждает Федора о такой возможности: ...Узнать правду и понять все – не всегда есть благо... Но он, не разгадав смысла, заключенного в этом предсказании, упорно продолжает докапываться до истины. Друг Федора, Франц Фрауэнзухер, тоже в какой-то момент почувствовав, куда ведет их исследование, горько замечает: ... И ничего-то мы не знаем о силах, играющих нами. Как ветер песчинками, а ведь песчинки эти считают себя "мыслящими"...
Кроме упомянутых героев, Федора, Рамоны и Франца в повести фигурирует еще один "главный" персонаж – студент из Папуа-Новой Гвинеи, Боряра, желающий так же стать элитарным физиком-теоретиком. Однако, из-за природной тупости к математике, это ему навряд ли удастся... Зато, неплохо изучив русский, он занялся написанием стихов и, в частности, "перевел" на поэтический язык известные фразы из "Золотого теленка": "Инда взопрели озимые, рассупонилось солнышко ..." Поэзией, точнее ее анализом, занимается и Рамона и приходит к несколько неординарному выводу, назвав в своем докладе А.С. Пушкина "гениальным халтурщиком". Впрочем, свой взгляд она подкрепляет немалым количеством цитат и сопоставлений из его стихов.
Рассуждения и споры четырех главных героев во встречах между ними и с другими персонажами составляют нескучное содержание этой необычной повести.

Желающие приобрести "бумажный" вариант этой книги, могут обратиться по адресу:
http://captaingrey.narod.ru/main.html



Краткое предуведомление к повести  «Вижу нечто странное...»

Автор не намеревался писать нечто длинное и многословное. Предполагалось написать короткий забавный рассказик о том, что открытие можно сделать где угодно, включая и места «морально-сомнительные». Дело не в топографии места, а в наличии умственной склонности и способности видеть «странное» и, почти инстинктивной, потребности объяснить это «странное» хотя бы для себя.  «Странное» буквально валяется у нас под ногами, но большинство слишком лениво, чтобы заметить это и, нагнувшись, поднять его. Закостенелый умственный хребет не даёт.
Здесь вполне применимы слегка перефразированные слова Ходжи Насреддина. На вопрос: В чём состоит наипервейшая обязанность придворного?  (Перефразируя – разумного человека), можно ответить: Наипервейшая обязанность разумного человека состоит в каждодневном упражнении своего умственного спинного хребта, дабы последний приобрёл достаточную гибкость, без которой человек не сможет даже нагнуться и приблизить «странное» к глазам своего внутреннего внимания.

Итак – планировался коротенький рассказик. Но дремлющий в авторе графоман вдруг проснулся и нахально перехватил инициативу у растерявшегося Ésprit de L’Escalier. 25 октября 2004 г. в сознании автора произошёл «Октябрьский переворот». В полном соответствии со словами «Интернационала» -- «Кто был никем, тот стал всем». Так и графоман, «став всем», начал диктовать автору страницу за страницей, что и привело к появлению этой «повести». (Имя автора в переводе с французского означает: «Ум на лестнице или Задним умом крепок».  На латыни это звучало бы, наверно, так:  «Durus cerebellum», то есть  «Крепок мозжечком».)

В истории домо-и-градостроительства на протяжении веков не раз бывало, что новое здание возводилось на фундамента чего-то старого, уже разрушенного.  Классической иллюстрацией результатов такой практики является знаменитая Пизанская башня. Использованный для неё старый фундамент не выдержал веса многих этажей новопостроенной «Кампанилле» (Колокольной башни), и она начала крениться. Профессиональный журналист и литератор легко обнаружит подобную хлипкость фундамента и в предлагаемом сочинении -- ведь, как уже было сказано, планировалось совсем иное. Посему разумно будет, если читатель пробежит по его этажам достаточно быстро и поскорее отдалится от этого литературного аналога Пизанской башни, пока он не рухнул.
 
В качестве названия  книги была выбрана известная фраза, сказанная Антоном Лёвенгуком, когда он через самодельный микроскоп увидел в капле воды «странных зверюшек».
.
Хоть речь в повествовании идёт, вроде бы, о физике и написано оно для физиков, на самом деле – это лишь фон, на котором сталкиваются, борются или мирно сосуществуют идеи, высказываемые героями. Это не драма людей, это -- драма идей.
Никаких непристойностей, скабрезностей, натурализма  и ненормативной лексики в «повести» нет из-за неприязни автора к подобным литературным (или окололитературным) приёмам.

Любую критику автор примет с благодарностью.
О замеченных или незамеченных «очепатках» просьба автору не сообщать.

* Это, действительно, краткое  предуведомление, ибо автор не последовал примеру Джорджа Бернарда Шоу, который снабдил свою довольно короткую пьесу «Андрокл и лев» чуть ли не стостраничным предисловием и послесловием. Творческие образцы великих мастеров не всегда благотворны для читателей...



Short Advance Notice to the Novel  “I see something strange…”  *


The author had no intentions of writing something long and loquacious. The purpose was to create a short amusing story, based upon real events, about ever – existing possibility of making scientific discovery anywhere, including places considered  “morally doubtful”. The significant matter lays not in the topographical characteristics of a place, but rather is dependent upon the inborn perceptual ability and inclination of a certain few people to see this “Strange”. It relies upon an inherent internal urge, almost an instinct, to comprehend the inexplicable, at least to their personal satisfaction.

Often the “strange” of  “inexplicable” literally lay about on the pavement, but unfortunately, most persons are too “blind” to notice or too lazy to pick it up. The obdurate mind does not permit it. Here is some very useful concepts from “The Tale of Hodja Nasreddin”, by Leonid Soloviev, slightly paraphrased. On the question, “ What is the first: paramount duty of a courtier?” we can answer: “The paramount duty of any thinking person is to exercise their mental backbone daily to make it sufficiently flexible. Without that flexibility a person cannot perceive the strange or inexplicable so that they can focus their mental vision upon it”

Well, as mentioned above, the author’s intention was an amusing short story. But drowsing in the author’s mind graphomaniac suddenly awoke and  impudently took the initiative away from the confused author, Esprit de L’Escalier. This graphomaniac began to dictate page after page, that led in the end to the creation of this novel. (The pen name of the author, Esprit de L”Escalier, literally, “mind on the stairs” has the meaning  of  slow witted mind)

From the history of building, we know that over the time frequently construction was built upon an older, pre-existing foundation. The best-known example of this is the Leaning Tower of Pisa. The old foundation was unable to support the greater weight of the newly constructed building and the Tower began to tilt. A professional writer or journalist could easily discover the same weakness in the foundation of this story. That is obvious; the plans of the author were different.
Thus it will be best for the reader to race through all of the levels as quickly as possible and then to keep away from this literature analog of Tower of Pisa before it crashed down.

While it may appear that this novel is about physicists and written for them, physics is only background for the different ideas of the heroes. Some ideas fight each other whereas others peacefully coexist. This novel is a drama of ideas, not of people!

The setting of the phenomenon previously described in a bordello may lead to inaccurate assumptions. There are no obscenities, profanity or abusive language, since author cannot abide them and refuses to use such as a literary or paraliterary device.

Any and all criticism is welcome.

* It is really short advance notice, since author did not follow an example of George Bernard Shaw, who supplied his relatively short comedy “Androcles and Lion” by almost hundred pages of preface and epilogue. Such a creativity of great writers is not always beneficial for readers.









Оглавление.

1       Предыстория
2       Вот этот рассказ
3 Рядовой Ф.Миноискатель
4 Мюнхен
5 Плоды освещения
6 Франц и Титус Флавий Веспасиан
7 Беседа с Опером
8 Появляются сингулярности
9 Реакция мира
10 В «органах»
11 Федия, Франц и Рамона
12 Шарики, которых не хватает...
13 Постулаты Бора
14 Об искателях истины
15 Рóковые соседи
16 Quod licet Jovi, non licet bovi
17 Рамаяна
18 Несерьёзные книжки
19 Сумасшедший телефон
20 С моральным кодексом сверяясь...
21 Парафразы
22 Экзамен
23 Пятнистое Солнце
24 Сингулярность возвращается. Темы морально сомнительные
25 Всё подвергай сомнению
26 Детские воспоминания
27 Рапсодия в блюзовых тонах
28 Родословная
29 Об узлах
30 Эпохальная поэзия
31 Эволюция физики
32 Их много... Почему?
33 Закон Сохранения Странности

      Отзывы читателей на книгу «Вижу нечто странное...»
 

 





                Посвящаю моей Маме.

Вижу нечто странное...



Ésprit  de L’Escalier.

20 Х 2004 – 21 I 2006.

«Это драма – драма идей!»   -  сказал Эйнштейн
«И Шершеляфамов – пророк  её!»  -  добавил некто позднее

1. Предыстория
Всё началось с маленькой заметки (фактически, трёх разных заметок, но на одну тему)  в раздел «Письма к Редактору», опубликованной сразу в нескольких журналах: Science, Nature и Physical Review.
Называлась она столь странно, что редакторы упомянутых журналов, все как по команде, дружно звонили к её автору и недоумённо вопрошали, не описка ли такое название? Ибо заметка по физике называлась: «Бордельная Цветовая Инверсия»! Для строго научной статьи – заголовок более, чем непривычный!
«Может быть, Вы имели в виду Бордерная (Border) – то есть граничная, пограничная на поверхности раздела двух или более фаз?» – спрашивал озабоченно автора один  редактор.
«Может быть, Бор-Дуальная Инверсия?»  -  интересовался другой, специалист по Боровскому корпускулярно-волновому дуализму.
«А может быть, Вы имели в виду Бор-Дельта функциональную инверсию?»  -  вопрошал третий.
Но уже известный тогда  физик, Фёдор Иванович Шершеляфамов, твёрдо отвечал: Никак нет-с! Всё названо совершенно точно, именно  «БОРДЕЛЬНАЯ Цветовая Инверсия» – таково название нового физического явления, им обнаруженного.
(Впоследствии, когда феномен этот был проверен в десятках наипрестижнейших физических лабораторий всего мира и полностью подтверждён, были предложения как-то переименовать его. Но тщетно! Фёдор Иванович твёрдо стоял на своём, и поскольку именно он был официально признанным первооткрывателем, за ним и было закреплено неписанное право называть открытый им  эффект так, как он считал нужным!)
Физики тогда ещё не осознали весь революционный смысл открытия и не подозревали, что это не просто ещё один оптический эффект, а начало новой науки: «Физики мягкого тела», доселе не существовавшей в умах даже самых дерзких и самобытных физиков!
Читателям, конечно известен, ставший «притчей во языцех», подробный и правдивый рассказ самого Шершеляфамова о том, как ему удалось обнаружить этот эффект, до того времени совершенно неизвестный лучшим физикам-оптикам мира. Его рассказ  стал бестселлером и печатался «с продолжениями» многомиллиоными тиражами во всех ведущих газетах мира. Известный советский писатель, Борис Пулевой (настоящая фамилия  -  Кугельман), специализировавшийся на написании биографий замечательных советских людей, написал о Шершеляфамове книгу, называвшуюся «Повесть о настоящем физике». (Заметим в скобках, что художественную биографию Шершеляфамова он написал после того, как ЦК КПСС на специальном заседании рассмотрел и отверг его книгу «Повесть о нестоящем человеке», посвящённую борьбе знаменитого американского миллионера-эпилептика за мир во всём мире, и о том, как трудно за него бороться, если  частые эпилептические приступы не давали ему бороться стоя, а только лёжа.) 
Мы напоминаем обо всём этом лишь с целью психолого-дидактической,  дабы  дать юным талантам  верное направление для грядущих поисков явлений в местах и областях, до сего времени как-то лежащих в стороне от магистральных направлений науки вообще и физики в частности. Мы начнём наше повествование именно с этого рассказа,  дабы придать цельность всей этой занимательной истории и дальнейшим описаниям, в рассказ не вошедшим

2. Вот этот рассказ
Фёдор Иванович, тогда ещё просто Федя, с детских лет страстно любил физику и глотал её курсы и учебники залпом, поражая своим научным аппетитом опытных педагогов. Но вот в шестнадцать лет он обнаружил странное, и сильно мешающее его прогрессу в физике, явление. Он вдруг заметил, что кроме любимой физики его, непонятно почему, начало тянуть к особам противоположного пола, причём влечение это из года в год становилось всё более сильным и настойчивым.
Будучи юношей весьма поднаторевшим в поиске причин и объяснений самых загадочных физических явлений, он начал усердно искать ответ на столь занимавший его вопрос в учебниках и монографиях всё более серьёзного толка, ибо знал: то, что написано в обычном ВУЗовском учебнике, часто не освещает все деликатные особенности многих явлений. Но увы! Ни в одном научном труде он не нашёл даже и намёка на мучивший вопрос. Он обратился к справочным  и периодическим изданиям: «Физический Энциклопедический Словарь», «Большая и Малая  Физические Энциклопедии», «Успехи Физических Наук», «Журнал Экспериментальной и Теоретической Физики»  за многие годы были прочитаны им от корки до корки. И всё безуспешно! Даже такой престижнейший журнал, как «Физика в школе», к  которому он в отчаянии обратился, тоже молчал об этой загадочной физической проблеме!  Тогда ему пришла в голову смелая идея: Возможно,  -  подумал он, -  я ищу ответ на проблему не там, где его надо искать, и не по той тематике? Проблема, возможно, слишком обща, она генерализована и выражается во многих отделах физики. Ведь не пишет сегодня никто о законе сохранения энергии. Это уже стало самоочевидным. Значит я должен искать более конкретные темы, типа: Вопросы тяготения в классической физике и в Общей теории относительности, Теории пространства, времени и тяготения, как её назвал академик Фок, в теории Ван-Дер-Вальсовских взаимодействий, в теории Юкавы о связях нуклонов в ядре, магнитном и электрическом притяжении полюсов и зарядов, в обменных взаимодействиях. Совершенно ясно, что искать ответ в теории слабых взаимодействий – бессмысленно – всю эту тематику можно спокойно отстранить – по себе явно вижу, что речь идёт только о сильных и даже очень сильных взаимодействиях! Но, с другой стороны, сильные взаимодействия – коротко-действующие, радиус их проявления 10 –12  см! А тут действие, хоть и зависит от расстояния, но зависимость даже не минус квадратичная, как в гравитации или электростатике! На определённом расстоянии оно перестаёт изменяться и остаётся постоянным!  Может взяться за так называемые суперколлайдеры, ускорители на встречных пучках? С другой стороны, слабые-то  -слабые взаимодействия, а на сколько порядков они сильнее гравитационных, которые я рассматривал и ещё как!  Может, придётся даже  ввести виртуальные частицы, обусловливающие это взаимодействие, какие-нибудь «сексоны», «эротоны», «сексонансы»?
Федя был юношей спокойным, вдумчивым (до задумчивости) и любящим порядок (в мыслях), поэтому его совершенно вывела из себя идиотская песенка, которую он как-то услышал по радио:
Про любовь, про глаза,
Те, что сердце ранили...
Ах, любовь, ты сильна
И на расстоянии!
Что за безграмотность передают по Всесоюзному радио, -- возмущённо подумал Федя, -- в физике нет понятия «расстояние» вообще! Всегда указывается, по-возможности точно, о каком расстоянии идёт речь: о миллиметрах ли, микронах, ангстремах, или наоборот, километрах, астрономических единицах, парсеках?...Как можно говорить о неком силовом поле «Любовь», не указывая конкретно расстояний, на которых оно действует, и, главное, зависимости этих сил от расстояния. Как она убывает или возрастает: пропорционально квадрату расстояния, кубу или первой степени...? Оказавшись на студенческой вечеринке, он спросил одного коллегу, что тот думает об этом физическом параметре в контексте указанной песни.
Коллега посмотрел на Федю пристальным взглядом и, не увидев никакого подвоха на открытом, честном лице Феди, ответил несколько загадочно: «Расстояние связано с мужскими качествами и поэтому несколько варьируется...» К стыду своему Федя не понял, какой смысл коллега вложил в ответ, а попросить его высказаться более детально, постеснялся... «Ещё подумает, что я плохо владею математическим аппаратом теоретической физики» -- подумал он

И вдруг он вспомнил вчерашний анекдот, рассказанный кем-то в компании, на вечеринке, куда он попал совершенно случайно:
Скажите,  -  громко спросил тогда рассказчик,  -  как строго физически дать определение мужской импотенции? Молодые физики смущённо молчали – никто никогда не задумывался об этой животрепещущей проблеме. Так вот,  -  продолжил спрашивавший – это физическая ситуация, когда сила гравитации преобладает над силой тяготения!» Все засмеялись к вящему удивлению Фёдора Ивановича, не заметившего в такой откровенной тавтологии ничего смешного и физически осмысленного.

3. Рядовой  Ф.Миноискатель.

Будучи призванным в Советскую Армию после окончания ВУЗа, он попал в сапёрные части.
«Это байка, хоть и очень расхожая,  - сказал им, новичкам, капитан-инструктор,  -  что сапёр ошибается только один раз! Он ошибается много раз прежде чем будет разорван на куски взрывом мины!  Обычно – эта целая цепочка глупостей, которые делает сапёр по дороге на тот свет. И если он вовремя одумается и примет меры – первая его ошибка ещё не последняя в жизни! Помните об этом и не теряйте самообладания, даже допустив какую-то ошибку. По-возможности быстро, но крайне осторожно, исправьте её. Но, ещё раз, без паники – она убивает вас раньше, чем взрыв!
А теперь возьмите ваши персональные миноискатели  -  за каждым из вас, как оружие в боевой части, закрепляется его личный миноискатель, и вот в этом месте пометьте его своими инициалами, указывающими, чей это прибор.
Полагается это сделать на вот этой пластинке, рядом со словом «Миноискатель».
Через два дня инструктор вызвал к себе Фёдора.
Вы что, рядовой, сделали? Что это за отметка у Вас на приборе,  -  спросил он. Поставил букву «Ф», товарищ капитан, перед словом «Миноискатель»  -  чётко отрапортовал Фёдор,  -   а на фамилию места не хватило, и поставил только «Шерше», уже за этим словом.» 
И что же получилось,  -  спросил ласково инструктор,  -  Прочтите, рядовой.
Получилось «Эф» Миноискатель «Шерше»
А по-моему получилось: «Феминоискатель! Шерше!»
Да, нет, товарищ капитан, это просто вертикальные риски, отделяющие одно слово от другого. И, кроме того, почему «Фе»?  «Эф»!
Вы, рядовой, радио слушаете? Телевизор смотрите?
Так точно, иногда, времени маловато.
Так Вы вспомните, как произносят Вашу «Эф» дикторы советского радио и телевидения! Они, что, говорят «Эф-Бэ-Эр» на американское Федеральное Бюро Расследований? Нет! «ФЕ-БЭ-ЭР»! А Западную Германию они как называют?
«Эф-Эр-Ге»? Нет! «ФЕ-ЭР-ГЕ»! А русский язык они, наверно, знают получше Вас или меня? И от себя не говорят! Всё больше по бумажке!
Вот и получилось у Вас – «Феминоискатель»! Вы, рядовой, кстати, в институте какой язык изучали? Французский?
Никак нет, английский, товарищ капитан.
Откуда у Вас такая фамилия, рядовой?
А мой пра-прадед приехал из Франции, обрусел, женился, да так и остался навсегда в России.
Так Вы  знаете, чтó означает Ваша фамилия?
Никак нет, товарищ капитан. Недосуг было поинтересоваться.
А вот  я во Франции был, стажировку по НАТОвским минам проходил, --неофициально, правда... И французский знаю...
Ладно, идите рядовой «Феминоискатель».
Ну и фамильица, -  подумал капитан, глядя вслед уходящему Фёдору,-
- Cherchez la femme! Взята  как будто прямо из Ильфа и Петрова. Но они-то гении, писатели, юмористы-сатирики, знáчащие фамилии специально придумывали, а тут человек  реально носит такую фамилию. Даже не поинтересовавшись, что это означает!?

Рядовой Шершнев!
Я, товарищ сержант.
Вы пол-часа тому назад прошли мимо меня и не поприветствовали по уставу!
Виноват, товарищ сержант, задумался, не заметил.
Так вот, чтобы вам меньше задумываться и замечать старших по званию, даю вам наряд: Прорыть канаву глубиной в пол-метра и с такой же шириной вот от этого забора и до обеда! Поняли приказ?
Так точно, товарищ сержант. Рыть канаву от забора и до столовой!
Вы, что, рядовой Шершнев, институт закончили, так сказать, высокое образование получили, а дураком прикидываетесь? Я ясно вам сказал, не до столовой, это сколько, десять метров всего, вы за полчаса управитесь! А сейчас 8 .15 утра, значит рыть вам её ДО ОБЕДА!!! Повторите приказ!...
И рыл канаву Фёдор, восхищаясь талантом сержанта Белого, с четырёхклассным образованием, объединившим, (куда до него Эйнштейну!), в одно целое  -  пространство и время!

Вспомнив о рассказанном недавно анекдоте, Фёдор Иванович подумал, что, действительно, может быть есть два вида гравитации – активная и пассивная, потому и называются они по-разному: одна  -  гравитацией, а другая – тяготением.
Но, что это такое, импотенция? Явно, слово нерусское, в английском есть, правда, слово «importance», что означает важность, значительность. Значит, импотенция – это важность? Причём здесь тогда мужская? И уж неясно совсем, зачем приплели гравитацию к теме «важности»? Или, может, речь идёт о теории потенциала и, в частности, об областях с его отсутствием? Надо будет просмотреть ещё раз по этой теме что-нибудь...
В этот момент зазвонил телефон.
Товарищ Шершелямов? – спросил ответственный голос.
Шершеляфамов,  -  поправил Фёдор
Ну, да, я и говорю – Шершефанов,  -  добродушно отозвался голос.  -
-- Хочу сообщить Вам, что решением Президиума Физического отделения Академии Наук СССР Вам поручается важное партийное задание: Защищать честь советской физики на конгрессе в Мюнхене, который состоится там через месяц. Завтра зайдите в Первый Отдел института – будем проводить Вас по ускоренной программе, мало времени осталось.
А зачем мне надо ехать в Мюнхен?  -  удивился Фёдор,  -  я ведь беспартийный!
Вот чудак,  -  добродушно отозвался голос,  -  я же объяснил:  честь нашу защищать! Честь советской физики! Вы же, как нам сообщили, специалист по сильным взаимодействиям и их,  -  голос замялся и явно по бумажке прочитал,  -  их конгруэнтному отображению в слабых взаимодействиях? И ещё, вот, это: «Формализованное представление сильных взаимодействий с использованием групп Маркова».  Ну, поедете и доложите, как там искривления пространства отражаются  в...,  -  бумажка, видно, выпала и что сказать дальше, голос не знал. Послышалось внятное краткое ругательство, явно Фёдору не адресованное.
В общем, выпрямите там «своё пространство» в соответствии с генеральной и незыблемой линией Партии, отдохнёте заодно, развеетесь! Лады? Завтра, не забудьте, в Первый Отдел института!

4. Мюнхен.

Так Фёдор Иванович неожиданно оказался в славном городе Мюнхене. Немцы, видно, ценили научные достижения Фёдора Ивановича (он к тому времени уже опубликовал статей двадцать в престижных физических журналах США и Германии) и потому прикрепили к нему своего молодого, талантливого физика, однолетку Фёдора, по имени Франц Фрауэнзухер. Весь первый день Франц водил Фёдора по Мюнхену, были в «Старой Пинакотеке» и «Глиптотеке», в «Пропилеях» и в «Собрании античностей», прошлись пешком в Мюнхенский университет, в Физическом институте которого Франц работал. Идя в Университет, они пересекли Площадь Жертв национал-социализма (нацизма) и Фёдор невольно подумал:
Советский Союз в этой войне потерял больше двадцати семи миллионов своих граждан а в Москве нигде не найдёшь даже захудалой мемориальной доски с упоминанием  об этих погибших людях. Как будто это были не двадцать семь миллионов живых людей, а какие-то булыжники для мощения мостовой, по которым, как по черепам, едут нынче новомодные колесницы Джаггернаута  -  ЗИЛы партийных бонз. А в Мюнхене, городе «Пивного путча», где зарождалось нацистское движение, немцы нашли нужным назвать одну из центральных площадей именем Жертв нацизма!
Впрочем, когда на Руси ценили человеческую жизнь или хотя бы память о ней? А Пётр Первый не построил Санкт-Петербург на костях согнанных крестьян? 

Потом посетили «Frauenkirche», прошлись по Мариенплатц, осмотрели Ратушу, съездили в «Нимфенбург», погуляли по Английскому Саду,  где взгляд Фёдора невольно останавливался на загорающих Oben Ohne девицах, пошли в «Deutsches Museum» за рекой Изар.
Посмотрите на это, Федия,  -  сказал Франц, указывая на прямоугольный массивный металлический блок, стоявший на бетонном постаменте,  -  Знаете, что это такое?
Замедлитель нейтронов из первого реактора? – спросил Фёдор,  -  Или, может быть, первый детектор солнечных нейтрино?
Нет, это кусок корабельной брони, отлитой из лучшей броневой стали одного из старых линкоров, пущенных на слом. Толщина брони – 50 сантиметров. Посмотрите на это отверстие в ней. Чем, как Вы думаете, оно проделано – заметьте, оно сквозное!
Странное отверстие,  -  разглядывая дырку, сказал Фёдор,  -  бронебойный снаряд? Нет, не похоже. Автоген? А, -   вспомнил Фёдор занятия по взрывному делу в армии,  -  наверно, кумулятивный взрыв?
Вы правы,  -  ответил Франц,  -  Перед тем, как пустить этот линкор времён Второй мировой войны на переплавку, его использовали как мишень для разного вида бронебойных снарядов, включая и кумулятивные. Но обратите внимание на форму канала! Она ведь неровная, извилистая, а должна была бы быть прямой. Как стрела. «Должна» согласно теории кумулятивных взрывов вашего известного физика, академика Лаврентьева. Слышали о таком?
Я,  -  гордо сказал Фёдор,  -  Не только слышал, но и слушал его спецсеминар по... разным темам,  -  замялся он, вспомнив, что темы были секретными...
Ну, тогда Вы, Федия, наверно знаете его теорию кумулятивного взрыва – металло-газовая струя взаимодействует с бронёй как струя воды, входящая в некий объём, заполненный водой?
Ну, да, вспоминаю.
Но струя воды,  с большой скоростью выпущенния из формирующего её наконечника и входящая в воду, не будет извиваться в ней, как червяк, а будет «буравить» толщу воды вдоль прямой! А тут, как видите, канал явно не прямой!
Может было несколько выстрелов?  -  предположил Фёдор.
И все они, с расстояния в несколько километров, точно попадали именно в это, начатое предыдущим снарядом отверстие и так проделали этот извилистый канал? - с иронией спросил Франц.
Фёдор согласился, что ляпнул глупость, не подумав.
Объяснение в том, что модель кумулятивного взрыва Лаврентьева не вполне корректна и универсальна. Для  определённых, скажем, «лабораторных» условий и при небольшой толщине брони – она более или менее согласуется с экспериментальными данными,  а вот в реальной природе что-то происходит совсем иначе,  -  сказал Франц и продолжил:
Самоупрочнение материала и быстрота процесса – у куммулятивной струи нет «времени» прожигать упрочившуюся под её же воздействием область брони и она сворачивает в сторону – ОНА ВЕДЁТ СЕБЯ как червяк, наткнувшийся на комок твёрдой почвы или камень, - он просто огибает его и ползёт дальше, хотя «намерения» его были самые, что ни на есть «прямые».
Или как река, скажем, Колорадо, за миллионы и миллионы лет промывшая в известняках и песчанниках знаменитый Большой Каньон, -  предположил Фёдор

Струя, конечно, не червяк, и «свободы воли»,  даже «червячной» у неё нет. Причина, скорее всего в том, что сама струя не формируется раз и «навсегда» (смешно говорить «навсегда» про процесс, длящийся микросекунды), «на всю её  коротенькую жизнь», скажем так,  в начальной стадии кумулятивного взрыва, а непрерывно формируется и изменяется в процессе его развития и существования! Струя активно взаимодействует со средой, в которой она находится. Дифракция и интерференция вторичных, третичных, четвертичных и прочих отражённых от материала  волн, искривляют ход базисной, порождающей их, струи. А скорости распространения этих вторичных волн до сотни километров в секунду! По их скорости, кстати, можно судить, что это за среда – металло-газовая струя, если в ней ретроградно распространяются  «производные» волны  с такой скоростью.   
Заметьте, два процесса – один длится микросекунды, другой десятки миллионов лет. А физика процесса – одна и та же. Забавно, не правда ли, - спросил Франц,  -  Что это? Универсальность такой характеристики, как время? Или может быть, чего-то, стоящего НАД  ВРЕМЕНЕМ?
Это Ваши идеи, Франц?  -  спросил Фёдор.
Частично, я этим какое-то время занимался.


Вечером второго дня, после блистательного доклада, прочитанного Фёдором по-английски на пленарном заседании Конгресса и ещё более блистательных прений по теме доклада, где Фёдор заслужил овации, не часто слышащиеся на научных форумах, к нему в номер постучал Франц и поинтересовался, есть ли у Фёдора какие-либо желания в рамках «социальной программы».
Да,  -  смущённо сказал Фёдор,  -  только вот --  куда идти вечером?
Сейчас, я подумал,  -  предложил Франц,  -  Может  Вам будет интересно погулять по вечернему Мюнхену «просто так», без строгой программы.
Отель «Мейерс», на улице Шютценштрассе, в котором проживал Фёдор, был на пол-пути между вокзалом и знаменитой Мариенплатц
Тут Фёдор вспомнил, что когда шёл в свой отель с вокзала, он пересёк улицу,  освещённую сильными жёлтыми натриевыми светильниками, а у домов ещё и красными.
А что, -  спросил он, -  У вас тут часто бывают густые туманы, как в Лондоне,  - добавил он, желая создать у дружелюбного Франца впечатление, что он, Фёдор, повидал на своём веку не один город на Западе.
Почему Вы так думаете? – удивился Франц,  -  Нет, никаких лондонских туманов – у нас вообще здесь другой климат,  другая география!
Настал черёд удивляться Фёдору:
Но я видел неподалеку от отеля улицу, освещённую натриевыми лампами,  -  сказал он,  -  Ясно, для лучшей видимости?! Не так ли? А около домов у вас, наверно, туман, я так подумал, особенно густ и вы освещаете входы и прилегающий тротуар сильными красными светильниками?
А,  -  рассмеялся Франц,  -  Вы имеете в виду Фридрих Шиллер Штрассе! Вы, Федия, не только прекрасный физик, но и обладаете, я бы сказал, отличным чувством «физического» юмора! Знаете,  я тоже физик, но мне такое остроумное объяснение даже в голову не пришло! Завтра, если позволите, я расскажу об этом Вашем замечании нашим физикам, они, уверяю, тоже оценят Ваше остроумие!
Знаете, давайте как раз и пойдём туда, чтобы убедиться в отсутствии предполагаемого Вами «тумана» и в наличии других интересных «физических» особенносткей.  Вы, же, Федия, спец по «особым точкам» – сингулярностям?!
Так Фёдор Иванович сделал первый шаг в направлении к открытию вышеназванного  эффекта!
Вот, сюда, Федия, пожалуйста,  -  показал Франц на красивый вход в помещение, над которым горел и переливался, великолепный монохроматический красный источник света с длиной волны (Фёдор умел распознавать на глаз длины световых волн!)  650нм,  или 6500 Ангстрем.  Тотчас при их появлении, слегка затемнённый зал оживился, к ним сразу подошли несколько совершенно очаровательных девушек с на редкость радушными и приветливыми улыбками. Франц отошёл чуть в сторону и сказал несколько слов по-немецки почтенной матроне, которую Фёдор принял за заведующую этой, явно научно-исследовательской лаборатории. Слышались слова: руссишер физикер, экстраклассе, я, битте, ди бесте, их вилл цален, оуне цвайфел!. Натюрлих, абер ди бесте ...
Несколько красивых длиноногих девушек жестами пригласили Фёдора следовать за ними, и он с интересом стал подниматься по устланной ковром лестнице, имея в виду перед собой их слегка прикрытые округлые бёдра. Некоторая небрежность в одежде, как давно заметил Фёдор, характерна  для части научных работниц. При этом он автоматически зафиксировал (он всегда любил порядок в мыслях), что его необъяснимое и необъяснённое влечение перешло в фазу очень сильных взаимодействий и  даже превысило потенциал ядерных сил! 
Стоп,  - сказал он себе, осенённый  внезапной мыслью, и остановился так неожиданно, что шедшая за ним девушка, которая несла два ведёрка  с бутылками шампанского во льду, налетела на него и плотно прижалась к нему своими выпуклостями. Конечно, этот эпизод вызвал лишь смех у сопровождавших Фёдора сотрудниц этой НИЛ.
Стоп,  -  снова сказал себе Фёдор,  -  А ведь «влечение» терминологически может быть заменено адекватным  «тяготением»! Ведь сильные взаимодействия Юкавы проявляются на расстояниях, соразмерных с размерами атомного ядра! Значит и я должен рассматривать интересующее меня взаимодействие не на малых расстояниях вообще, как я ошибочно думал до сих пор, а на расстояниях, соответствующих размерам человеческого тела! То есть. эти сильные притяжения на расстоянии в несколько метров слабеют и остаются постоянными, зато, когда расстояние между телами сокращается до нескольких десятков сантиметров и меньше – они, как у Юкавы, становятся сверхсильными! Вот, в чём причина! Надо было рассматривать эти силы в правильном масштабе!!! И единицей этого масштаба надо выбрать не абстрактные нанометры, ангстремы и размеры нуклонов, а реальную размерность человеческого тела! Как я раньше до этого на додумался!?   
И, чувствуя, что он, кажется, на пути к разгадке  долго томившей его проблемы, он снова бодро зашагал вперёд.
Комната, в которую его пригласили, была погружена в густой тёмнокрасный сумрак, не меньше, чем 700 нанометров,  -  оценил опять на глаз Фёдор  Его усадили на низкую и широкую кушетку, девушки быстро избавились от значительной части покрывавшей их материи и поднесли ему бокал шампанского, на что хорошо воспитанный Фёдор ответил жестом-просьбой присоединиться к дегустации. Девушки оказались очень милыми и без жеманства приняли его предложение. Пока они потягивали шампанское, Фёдор с интересом рассматривал комнату и вдруг взгляд его остановился на красивых портьерах, наглухо закрывавших часть стены  и окно, наверно. Интересное для Фёдора было то, что занавесы и портьеры были покрыты физическими формулами и уравнениями! 
Вот, это здорово,  -  подумал Фёдор,  -  вся атмосфера этого научного заведения  как бы подталкивает человека к мыслям о физике! Обязательно расскажу об этой идее ректору нашего института. Пусть во всех учебных аудиториях и лабораториях тоже повесят такие занавесы и портьеры! Стимул для размышления у студентов! Впрочем,  -  заметил он про себя,  -  в этом уравнении Шрёдингера допущена ошибка. Здесь справа должна стоять ; (с чёрточкой), а стоит просто h, что изменяет результат в 6.28 раз! Надо будет рассказать Францу об этом, пусть поправит...
Одна из девушек предложила Фёдору сигаретку, от которой Фёдор вежливо отказался, будучи некурящим, но любезно позволил ей закурить, хотя табачный дым не любил с детства. Девушки подсели к нему поближе, и смеясь и поглаживая его, начали деликатно удалять и с Фёдора  явный избыток находившейся на нём материи... Фёдор чувствовал себя прекрасно  -  шампанское было вкусным (французское, наверно) и холодным, девушки, наоборот, тёплыми и весьма дружественными. Фёдор даже, преодолев начальное смущение, расхрабрился и хотел было пошутить, спросив у девушек, правильно ли он угадал длину волны густо-красного света в комнате, ведь им-то, сотрудницам,  это было наверняка известно! Неясно, правда, как он мог бы это сделать, не зная немецкого, как вдруг его внимание привлёк голубой огонёк, резко контрастировавший с красным светом, его окружавшим. Голубой свет шёл от сигареты курящей девушки! Фёдор потряс головой и усиленно заморгал, думая, что ему это кажется. Шампанское ли,  общая атмосфера лаборатории подействовали? Но голубизна на кончике сигареты осталась! Жестом он попросил у девушки сигарету и приблизил её к глазам – сигарета явно излучала голубой свет!
Выскочил в коридор, забыв привести в порядок свою, несколько «растрёпанную» одежду. За дверью, в несильно, но вполне обычно (в смысле цвета) освещённом  коридоре, сигарета не светила голубизной!
Фёдор вернулся в комнату – сигарета стала голубой.
Фёдор почувствовал, что время для научных бесед, приправленных шампанским, с сотрудницами  НИЛ, у него найдётся позже! А сейчас – в отель, обдумать странный световой феномен. Вежливо распрощавшись с удивлёнными научными сотрудницами, он помчался в отель, захватив несколько сигарет у девушки и купив в ларьке у отеля ещё три пачки таких же.

Когда об этом было сообщено Францу, он успокоил девушек, щедро расплатившись с ними за все неоказанные услуги и объяснил, что этот русский гений, наверно, решил какую-то серьёзную научную проблему и посему его волнение и странное бегство вполне объяснимы.
Наутро,  весь пропахший сигаретным дымом, Фёдор явился в институт к Францу в состоянии крайнего упадка. Кратко объяснив ему историю с голубым светом сигареты, он рассказал, что всю ночь провёл, выкуривая (до тошноты) одну сигарету за другой, меняя степень и цвет освещения у себя в номере, и всё напрасно. Никакой голубизны даже не просматривалось.
Подождите, Федия, остановил его Франц,  -  как Вы меняли освещённость в номере отеля я понимаю, там у кроватных ночников есть диммер-регулятор яркости, но как Вы меняли спектр лампы???
О, это просто моё везение и услуга одного сотрудника,  -  засмеялся Фёдор, чувствуя, как хорошее настроение возвращается к нему.
Франц ему был симпатичен и своим искренним интересом к его рассуждениям, и тактом,  даже не упрекнув его за поспешное бегство из научной лаборатории.
В моём номере стоят несколько бутылочек вина в баре-холодильнике, а на столе – пара рюмок, изготовленных из тёмнокрасного стекла, французские: Luminarc Verrerie D'Arques, France,  -  написано на золочённой наклейке на рюмочках. Вот ими-то я и прикрывал лампочку, изменяя цвет освешения! Кроме того, один мой сотрудник невольно помог мне в этом..
А Ваш сотрудник здесь при чём,  -  спросил Франц.
Фёдор на секунду смутился.
Мой сотрудник (Фёдор не сказал, что «сотрудник» был из Первого Отдела института)  дал мне совершенно новые атласные трусы и майку ярко красного цвета. Я их использовал тоже в качестве цветового фильтра.
(Будешь там, у этих фашистов, на пляже, Фёдор,  -  сказал ему Опер,  -  вот, одень на себя эти трусы и майку. Напомни-ка  фрицам, какого цвета знамя мы подняли над ихним Рейхстагом!
К Оперу этот шедевр портняжного искусства попал тоже достаточно интересным образом, но это целая история, которая будет рассказана чуть позднее)
    .
А кроме того, для плавного изменения цветности излучения,  я как раз и использовал диммер ночничка. Ведь изменение тока через волосок лампочки изменяет и температуру волоска, а следовательно и спектральную  характеристику его излучения!
Вы -- гений, Федия,  -  рассмеялся Франц,  -  Но Вы же  физик-теоретик, откуда у Вас такое искусство ставить эксперимент? Вы прямо как Роберт Вуд -- решаете сложные экспериментальные проблемы простейшими способами, подручными материалами!
Обрадованный тем, что Франц не спросил у него, зачем ему в Германии понадобились ярко-красные трусы и майка, Фёдор признался:  Вуд – один из моих любимейших физиков. Я его биографию ещё мальчиком наизусть выучил. Наверно что-то перешло, подсознательно?
А результат всей этой ночи – полный провал плюс головная боль и тошнота: я ведь вообще не курю, а тут две пачки за ночь!

5. Плоды освещения.
Я просмотрел  ряд идеек,  -  сказал Фёдор,  -  объясняющих этот эффект, вот они.
Возможные объяснения, придуманные Фёдором:

Наркотик   (марихуана) в сигарете.
(Франц отнёс несколько сигарет в лаборатораторию полиции. Проверены,  наркотиков нет!)

Соли сурьмы или другого какого-то металла в пепле . Но тогда и в комнате отеля при тех же условиях свечение было бы голубым, а оно было нормально красноватым.

Особый вид табака, выращенный где-то и обусловленный наличием какого-то минерала, окрашивающего свечение в голубой цвет. Все сигареты давали то же!
И, как и в предыдущем случае – свечение должно было бы быть голубым, а оно осталось тем же, красноватым.

Флюоресценция табака при высоких температурах – голубая. Тогда, тоже, голубизна была бы в и комнате отеля, но её не было!

Закон Релэя  не работает - антизакон! ! То есть рассеяние света в мелкодисперсной среде (пепел), не происходит пропорционально четвёртой степени его частоты. И сквозь и сбоку – всегда голубизна! Проходяший через пепел и рассеянный им  свет имели один и тот же спектр, причём оба со сдвигом в голубую сторону

Цвет самого пепла сероватый-синеватый. Тогда опять,  при красной подсветке в отеле было бы голубое свечение, но  его-то, кроме как в той комнате, не было!

Обман цветового зрения – на фоне густо - красного, цвет слегка более нагретой поверхности выглядит как бы смещённым в голубую сторону
(Вместе с Францем Фёдор побывал в Институте физиологии, на кафедре цветового зрения и там проверили и эту версию. Эксперименты не подтвердили это предположение, хотя пятна на Солнце действительно выглядят чёрными и так же фиксируются на фотографиях, на фоне более нагретой фотосферы.
Кстати, а почему не красными, на фоне светло-жёлтой поверхности? – спросил себя Фёдор)..
 
Да, Франц,   -  запоздало вспомнил Фёдор,  -  я приношу свои извинения Вам за поспешное бегство из лаборатории, и, конечно, передайте  сотрудницам мои искренние извинения!
Уже передал,  -  снова рассмеялся Франц.
А как называется эта лаборатория?
Она называется «Бордель Мадам Шмидке», очень престижное заведение в Мюнхене,  -  сохраняя полную серьёзность ответил Франц?  -  Недалеко  от Вашего отеля и от этого заведения, кстати, располагается и Justizpalast  -  «Дворец Правосудия»  - – тоже «заведение» весьма респектабельное и не менее престижное.

Знаете, Федия,  -  сказал Франц,  -  думаю, нам стоит сегодня же снова посетить эту, как Вы её оригинально называете, «лабораторию», и проверить Ваш эффект на месте.

Пошли и проверили – в комнате, где Фёдор накануне побывал, на сей раз царила атмосфера строго научного эксперимента. Фрау Шмидке заподозрила было, что Франц и Фёдор – переодетые полицейские из отдела по борьбе с наркотиками и уверяла, что её девушки, в её заведении, такими вещами не занимаются. У них в Мюнхене хорошая репутация солидного учреждения, и терять её она не намерена. Франц успокоил её, объяснив, в чём дело.
Сигарета в устах той же девушки вновь засветилась отчётливо голубым цветом! У Франца  -  тоже. У Фёдора – тоже. Был также выявлен дополнительный странный эффект. Голубизна была и при подсветке красным фоновым светом и в темноте тоже! Но только в этой «физической» комнате. В коридоре же – светилась как обычная горящая сигарета, без всякой голубизны, красноватым огоньком.
Вечером в Институте физики у Франца при освещении с точно таким же спектром – никакой голубизны! Франц предусмотрительно взял с собой лампы подсветки из  этой комнаты заведения Мадам Шмидке – лампы давали густой красный свет, а сигаретный огонёк никаких признаков голубизны не проявлял! В полной темноте – тоже!
Через два дня Конгресс закончился, и Фёдор, дружески простившись с Францем, вернулся в Москву. И вновь занялся сильно-слабыми взаимодействиями...

На этом мы прерываем рассказ Ф.И.Шершеляфамова (несмотря на множество интересных деталей) и переходим к описанию дальнейшего развития этой истории, так, как оно происходило на самом деле.

6. Франц  и Титус Флавий Веспасиан.

Спустя дня два после отъезда Фёдора Франц пришёл к своему научному руководителю, проф. А.М. Таксару, поделиться с ним внезапно возникшей проблемой.
Казначей института отказывается признать законными средства (и немалые), связанные с посещением заведения мадам Шмидке!
Таксар чуть не подпрыгнул:
Вы, что, Франц, сказали этому зануде, куда Вы повели Фёдора?!
Что Вы, профессор, конечно нет, я включил это в статью расходов «Социальная программа», как принято на любых международных конгрессах.
Так в чём дело?
Казначей заявил, что пункт расходов на «Социальные программы» уставом Университета разрешается только Ректорату и Попечительскому Совету института. А у такой малой административной единицы, как наша кафедра теоретической физики, такого пункта в реестре расходов нет!
Таксар задумался. И стал тихонько посапывать. Вначале это посапывание, нет, не раздражало, но удивляло Франца. А потом он, с удивлением же, заметил, что оно ему даже начало нравиться! Это тихое посапывание ему представилось в виде бесчисленных шестерёнок, вращающихся в сцеплении друг с другом. Тихо вращались они перед мысленным взором Франца. «Некая мыслительная машина заработала» – так ассоциация ему подсказывала...Но ведь где-то была проблема, которую и решала эта машина! «На языке шестерёнок» это значило, что какая-то пара проскальзывает без сцепления, или, наоборот, шестерёнки слишком туго сцепляются и вращаются с усилием, тормозя друг друга, или трутся, вращаясь, плоскостями, или зубчики одной не соответствуют в точности зубчикам другой, какой-то диссонанс в слаженном вращении тысяч микроколёсиков и порождал этот тихий шуршащий звук...   

Знаете что, Франц, поскольку Вы опекали этого русского с моего согласия и я дал  Вам карт-бланш, как его развлекать и куда вести, давайте разделим расходы пополам и заплатим сами за эту «социальную программу».
Франц запротестовал:
А Вы, профессор, при чём? Я его туда повёл, хоть и заранее такое не планировал, значит, мне и расплачиваться!
Оставьте, Франц, разделим по-братски расходы и забудем об этом! С таким законником не поспоришь, а если рассказать ему правду – он добьётся того, что нас обоих «за аморалку» вышвырнут из института, прямо как в Советском Союзе – я уехал оттуда, думал навсегда, а вот, неожиданно, опять с ним  встретился....
Скажите, Франц,  -  вдруг прервал сам себя Таксар,  -  А список разрешённых нам трат он Вам дал?
Да, конечно.
Посмотрите, пожалуйста, нет ли там какого-нибудь другого подходящего пункта.
Я уже смотрел, нет ничего. Это ни эксперименты, ни заказ работы по теме кафедры, ни приглашение лекции спеца с мировым именем.
А его лекция на конгрессе? Она была, действительно, замечательна! И, особенно, дискуссия потом! Очень толковый, грамотный и изобретательный молодой человек!
Это его Комитет Конгресса пригласил, а не мы. А они нам свои статьи расходов  не отдадут. Есть, правда, один странный пункт -- я спросил казначея, что это означает, но его в этот момент вызвал ректор и ответа я не получил.
Что это за пункт?
Странное название: «Услуги, оказанные Фатерланду», думаю, это какой-то архаический пункт в уставе ещё со времён Кайзера, аттавизм!
Таксар расцвёл:
Франц, этот пункт замечателен, не знаю, кто ввёл его, но был это человек умный и эрудированный. Пункту этому, Вы правы, лет эдак 2000!!!
Интересно,  -  пробормотал Таксар,  -  кто его ввёл в устав и, действительно, когда?
Но нам-то что от него? – спросил Франц.
Дорогой Франц, кроме теоретической физики на Земле существуют ещё и другие профессии и там тоже работают иногда неглупые люди:

К римскому императору Титусу Флавию Веспасиану  пришли придворные и спросили, в какую статью расходов казны надо записать деньги на куртизанок, «развлекавших» императора.
Ни секунды не думая, Веспасиан приказал:
В статью: «За услуги, оказанные Государству!»

Для нас же, простых смертных, это означает, что и мы включим все «эти» расходы именно в пункт: «За услуги Фатерланду!»
Кстати, Франц,  это тот самый Веспасиан, который в своё время сказал другую ставшую известной на века фразу.
Веспасиан ввёл налог на общественные уборные, и когда его сын, Титус, пришёл к нему, возмущённый этим, Веспасиан взял горсть монет с блюда, стоявшего перед ним, и поднёс её к носу Титуса.
Пахнут ли эти монеты?  -  спросил Веспасиан
Non olet! – Не пахнут! ,  -  ответил Титус.
А между тем, это как раз деньги, собранные «за мочу»,  -  Сказал Веспасиан.
И цинично добавил: NON OLET  -- «Деньги не пахнут!» 
Так что и мы, Франц, воспользуемся этими двумя древними мудростями,  -
завершил беседу Таксар

7. Беседа с «опером».

Фёдор в это время беседовал с оперативным работником из Первого Отдела.
Ну  что, Федя, выдал ты этим  германцам по первое число? Надел майку и трусы кумачёвые?
.......................................
Тут самое время рассказать историю появления алого атласа у «опера».
К очередному Первомайскому празднику швейная фабрика имени Глеба Максимилиановича Кржижановского получила срочное партийное задание – сшить из алого атласа несколько тысяч трусов и маек для наших замечательных спортсменов и спортсменок, которые пройдут стройными колоннами перед Мавзолеем, одновременно совершая несложные, но внешне эффектные, движения руками и ногами. Конечно, синхронно и под музыку:
«Мы – кузнецы и дух наш молод,
Куём мы счастия ключи!
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь стучи, стучи, стучи, стучи!»
Но в последнюю минуту у Заместителя Первого секретаря Московского горкома  по спорту появилась гениальная идея, возникшая поначалу при посещении им ВДНХ. Напечатать на красном атласе золотом скульптурную группу Мухиной «Рабочий и Колхозница». (Вера  Игнатьевна Мухина создала этот замечательный скульптурный символ единства и дружбы классов гегемонов аккурат в лучшие годы торжества советской демократии, в 1935-1937 годах!)
Красный атлас,  -  сказал он на совещании, -  мы используем уже не первый год. Надо порадовать родной ЦК чем-нибудь новым, красивым и оригинальным.
И вкратце описал своё предложение. Идея всем понравилась, включая самого тов. Демичева. На фабрику, выпускавшую трусы и майки, спустили срочный приказ и стали ждать. На фабрике приказ этот вызвал тихую панику: «У нас ведь только гладкий красный атлас есть, сколько лет уже шьём так и никогда никаких фигур!»  --  заволновались зав. цехами на собрании у директора.
Но приказ-то из Горкома, сам Демичев одобрил!
Надо,  -  сказал директор,  -  срочно звонить на фабрику-производитель этого атласа, пусть пришлют нам с золотыми фигурами!
Позвонили. Теперь. на «той» фабрике началась паника: Что делать? Заказ срочный! Вызвали единственного настройщика специальных программируемых красильных станков (купленных в Голландии) и дали указание: нанести на алый фон золотую группу Мухиной с фотокопира. Настройщик, недовольный экстренным вызовом, настроил ночью станки и пошёл допивать недопитое (дело было в том, что он находился в очередном запое, о котором все, конечно, знали, но выгонять его тоже никто и не думал – умелец был на славу, золотые руки, разобрался в работе станков без всяких голландских и английских инструкций, так как ни того, ни другого языка не знал.) Техник этот и по-русски-то говорил с ошибками -  правда, только тогда, когда был трезв! Так что бóльшую часть времени он был прямо как Иоанн Златоуст, особенно в, так называемой, ненормативной лексике. .
Наутро, раненько,  погнали сотни метров отборного красного атласа допечатывать золотые фигуры «Рабочего и Колхозницы». Никто, конечно, настройщика не проверял, да и некому – он был богом и царём всей этой автоматики, в которой остальные, включая инженеров, ничего смыслили. Когда сотни квадратных метров уже были напечатаны золотом, вдруг обнаружилось, что скульптурная группа Мухиной несколько изменилась: Рабочий не стоял рядом с Колхозницей, а как-то странно возлежал на ней, сцепившись с ней поднятой рукой, а серп и молот из рук то ли выпали, то ли улетели и свободно странствовали по красному атласу, причём раздельно друг от друга!   Директор пришёл в ужас, но лимиты на материалы и так уже были исчерпаны, да и времени что-то переделывать не оставалось.
Так партия атласа со странными фигурами оказалась на швейной фабрике!
Там тоже пришли в ужас, но делать было нечего – и директор приказал: «Шейте, как выйдет. Авось Демичев с Мавзолея не будет разглядывать в бинокль, как фигуры расположены, а золото будет блестеть. Значит приказ партии – выполнен!»
Вот так и сшились майки и трусы для девушек и юношей спортсменов. Из-за чьего-то парткомовского  рвения к «единству формы и содержания», для девушек,  из этого же материала, были сшиты ещё и бюстгальтеры. Кто–то опасался, что если девушки оденут свои, личные, то они будут просвечивать сквозь атлас, или «контурировать», или выглядывать из-под маек, или формой не подойдут, а так – полная унификация. И размер один – среднеарифметический! Член парткома, приказавший сшить это, в детстве учился в церковно-приходской школе и о естественном разбросе «таких  параметров», очевидно, не подозревал.
Спортсмены и спортсменки, когда на генеральной репетиции начали надевать только что привезенный наряд, тоже ужаснулись его виду.
Ну, девки,  -  сказала глава девичьей делегации, чемпионка СССР по спортивной гимнастике,  -  жил бы Маяковский сегодня, посмотрел бы на нас в этой роскоши, так забросил бы он к чертям собачьим свои «Стихи о советском паспорте», а написал бы «Стихи о советском лифчике»,  -  и она повернулась ко всем участницам парада лицом, изобразив при этом фигуру Колхозницы. На её бюстгалтере на одной половине красовался золотой серп, а на другой, как будто занесённый для удара по этой самой половине, – золотой молот!
Вот Маяковский и сочинил бы,  -  продолжала она,  -  увидев такое:

«С каким
                наслажденьем
                жандармскою кистью
Я был бы истерзан,
                обыскан,
За то, что
                на  груди
                у меня
Серпастый,
                Молоткастый,
                Советский
                Лифчик!»
Девушки покатились со смеху, но делать было нечего, надо было одевать на себя эту красно-золотую  униформу и в ней ещё упражнения  проделывать..

Юноши- спортсмены тоже почувствовали некую неловкость. Лежащие друг на друге фигуры Рабочего и Колхозницы приходились то на майки,  то на трусы, причём часто как-то зловредно располагались, слившись в экстазе, именно на заду, и при ходьбе или упражнениях тоже начинали двигаться,  но для публичного парада это их занятие явно не подходило!  У других же, проецируясь на «центр их мужской композиции», вроде бы нацелясь на неё, красовались то острые блестящие серпы, то молот, занесённый для удара по этому самому мужскому центру. Всё это вызывало у юношей какие-то неприятные и болезненные ассоциации.
Да, ребята,  -  грустно прокомментировал кто-то,   -  Так мы  в синагогу скоро побежим или йогами заделаемся,  -  напомнив этими словами неприличный анекдот про йогов с молотками...

«Среднеарифметический» размер  «серпастых и молоткастых» девушкам явно не пришёлся ни по душе, ни по телу и несколько самых смелых решили пойти в Горком и испросить разрешение использовать всё же свои личные, как более удобные и с размерами совпадавшие.
Чем это вы, товарищи, недовольны?! – зло спросила у них Зам.Зам. Секретаря по спорту, товарищ Анисимова,  -  я, вот, в ваши годы, во время войны, брезентовый носила, и ничего, не жаловалась! Партия – наш  рулевой! Она знает что делает!
Верно,  -  поддержала её чемпионка СССР по спортивной гимнастике,  -  Партия знает, что делает! Вот только наши глупые, безмозглые, политически неграмотные и морально нестойкие с...  ки этого не знают! Растут себе как хотят! Что за безобразие! Это, товарищи, называется волюнтаризмом,  решительно осуждённым нашей Партией!
А вы, товарищ чемпионка СССР,  -  с угрозой сказала Анисимова, забыв фамилию этой чемпионки,  -  язык свой не слишком распускайте. Незаменимых людей у нас, знаете ли, нет! Хороших гимнасток и без вас хватает... В общем, будете одевать то, что приказано, ясно? Я приду и проверю!
Ты, Зинк, совсем одурела,  -  сказали девушки чемпионке,  выйдя из Горкома,  -  зачем надо было злить эту старую стерву?! Ведь Олимпиада через два месяца! Тебя же исключат из команды,  за границу не пустят и останешься ты здесь сидеть, будешь «волюнтаризмы» свои в зеркале разглядывать!
Девки, не паникуйте! Пустят! Им золото олимпийское важнее добыть, чем парт-разносы устраивать! А заменить меня некем! Наша вторая – лежит с травмой колена. Третья – очень сильная гимнастка, могла бы забить и меня, да выступает неровно! То с бревна свалится, без всякой причины, то на параллельных вдруг промахивается и срывается. Нервы! Четвёртая – заметно хуже меня на ковре выступает, да и не сможет золото добыть по сумме всех снарядов! Так что если мне это и припомнят, то только после Олимпиады, а золотомедальников-победителей не судят!
Зинк, а ты думаешь, она и в правду брезентовый носила?
Может быть, если под ним у неё прокладка из танковой брони была. Полезет кто такую лапать – сразу на ладонях кровавые мозоли! В госпиталь!
Ну, кто, Зин, такую рожу лапать-то будет?
А лапают, между прочим, не рожу... На фронте от безбабья не то что лапу эскимоске пожмёшь, на медведицу полезешь...
Броня крепка, 
как  с... ки у танкистки... – пропела Зина, но в глазах её мелькнула какая-то грусть.
Ой, Зинк, откуда ты это взяла, -- засмеялись девушки, --  ведь в песне: «броня крепка и танки наши быстры...»
А я это услышала на зимних сборах. Я как раз на параллельных пролёт вверх отрабатывала. А Лариска на ковре. В зале, кроме нас было несколько юношей спортсменов и какой-то пожилой человек. Оказалось впоследствии, инженер с завода изготовителя спортивных снарядов. Помните, как у Людмилы Турищевой брусья обвалились после соскока? Вот они и прислали инженера по прочности, что-то проверять.
Он смотрел на Лариску, как она на ковре тренируется (а у неё трико металлом отсвечивает, и вся она как будто из гибкого, упругого сплава отлита), и негромко сказал вот эти слова. Стоял недалеко от меня. Я от смеха чуть с брусьев не свалилась. Потом подошла к нему, красивый человек был в молодости, но лицо с одной стороны продольным шрамом перерезано. Спросила: Простите, Вы танкистом воевали?
Воевал, -- ответил и посмотрел на меня как-то пронзительно, -- но не в танках, а против танков, с бутылками зажигательными. Я в штрафбате был...
Помылась в душе, переоделась и пошла я с ним в его комнату в гостинице и всю ночь просидела у него. Коридорная начала было протестовать, но он ей:
«Вы, совершенно правы, Евграфия Симеоновна, нельзя! Но мы тут ничем недозволенным не занимаемся, видите? Сидим за столом, пьём чай и беседуем. Просто беседуем.» И пятёрку ей незаметно в руку сунул. Она подобрела, даже чай приносила. А печенье у него своё было. Она, конечно, «на всякий случай», под предлогом «чая» проверять заходила...
Я у него спросила: Откуда Вы знаете имя-отчество коридорной?
А я всегда первым делом об этом осведомляюсь, «добрососедские отношения» с персоналом завязываю. И зарплата у меня приличная, могу поделиться...
И рассказывал он:
Из трёхсот «бойцов» их штрафбата уцелели только он и ещё один.
«Впереди нас – немецкие танки. В двухстах метрах за нами – заградотряды. Шаг назад сделаешь, тут же срежут автоматной очередью...»
Я спросила: А как Вы туда, в штрафбат, попали?
Он усмехнулся: Вот, за эти слова о «крепкой броне».
Незадолго до войны его послали свежеиспеченным инженером работать на танковый завод. Как-то сослуживцы собрались отпраздновать удачно изготовленный сплав. По его предложению. Броня получилась не только твёдрой, но и очень упругой. Выпили немного. Атмосфера была раскованной. Шутили, смеялись. Ему и пришла такая дурашливая рифма в голову. Спел... Тогда девушек в танкисты и не брали, конечно...
На следующий день прямо на работе арестовали. «За подрыв обороноспособности СССР». В лагере – «на общих». Умирал. Началась война. Как-то в лагерь явились какие-то чины и предложили «искупить вину перед Родиной» на фронте. Многие записались, и он тоже. Решил, чем умирать здесь бесправным рабом, лучше уж бойцом с оружием в руках. В одном из боёв их бросили в атаку: пехоту – на танки! Немецкий снаряд взорвался в десятке метров, осколком прошило всё лицо снизу доверху. Он, конечно, был без сознания, голова вся залита кровью, когда солдаты похоронной команды нашли его, отвезли к «братской могиле» и сбросили туда, сочтя мёртвым. Он, точнее, его тело, от толчка начало корчится на трупах. Заметили. Вытащили из могилы, отправили в медсанбат. Ему повезло – оперировал хороший хирург, сохранил глаз. Осколка не нашли, очевидно косо прошёл по лицу и вскрыл череп, но мозга не задел. Контузии, воспаления, частичный паралич, потом паралич прошёл сам собой, обнаружился паралич части лицевых нервов. После войны снова арестовали, за то – прошлое! Но комиссовали... Он стал работать на заводе спортпринадлежностей. Вот, вкратце, и весь рассказ...   
Влюбилась ты в него, наверно? А, Зинк?
Могла... Но он мне про семью тоже рассказывал. Жена его,  была ещё невестой, молоденькой девушкой, когда его арестовали. Поэтому её не репрессировали. Назвалась сестрой (у них фамилии похожие были), в тюрьму и в лагерь передачи носила и посылки слала. Когда он ушёл на фронт, ждала его, переписывались. Потом по госпиталям моталась вслед за ним. Она медицинский окончила, но нанялась работать медсестрой, лишь бы быть рядом, так что тоже выхаживала его. У них дочь есть, старше меня... Когда я услышала, с какой нежностью, как бережно он о жене говорит, поняла, что никогда не смогу встать между такими людьми... Мы – просто друзья, переписываемся. Оба они  -- удивительные люди...
Он, конечно, и о моей жизни расспрашивал. Я ему тоже порассказала о наших «небывалых успехах» в спорте и как успехи эти достигаются.
Он мне и сказал: Знаете, Зина, будь Вы моей дочерью, никогда бы не допустил, чтобы она вот так, за «рекорды» боролась...
Бросьте Вы эту травилку...
Он ведь, девки, прав!
Вот выступлю на Олимпиаде и всё. Пойду в институт. Получу настоящую профессию
Ты, Зинк, подумала, сколько ты будешь получать, став врачом, или инженером, или учительницей? Гроши! А здесь сколько!? И, в случае медали, -- машина, квартира, зарплата, премии...
Девки, а если красивая, «сопровождать» каких-нибудь мерзких «влиятельных товарищей», так сказать, «экскортировать», это ведь тоже «натурой» отрабатывать надо «за блага», их даром не дают,,, И сколько мы будем на врачей и лекарства тратить ПОТОМ, от всяких гормонов да стимуляторов «отмываться»? И отмоемся ли? Нет, он прав...
Я свою дочку, если родится, никогда в спорт не пошлю, пусть растёт нормальным человеком, с нормальной эндокринной системой!
 
Девки, у меня идея! Нашейте вон те красные лямки на «свои собственные»! Но только лямки! Она же, горкомовская Анисимова, если проверять будет, смотреть со спины должна? Не может же она тысячу или больше девушек раздеть и проверить «полностью»! Да ещё накануне парада!  Вот и будет у нас у всех этот алый атлас виднеться!
Но Анисимова вообще проверять не пришла – торопилась место поудобнее на трибуне для почётных гостей занять.
Расчёт же на отсутствие бинокля у Демичева оказался, по счастью, верен:  он, действительно, издалека ничего предосудительного не заметил. Даже велел выдать премии обеим фабрикам.
Сын «опера» был одним из выступавших спортсменов и принёс домой несколько пар после  демонстрации. «Опер» отобрал из них ту, что меньше всего, по случайности, была украшена  разошедшимися трудягами Мухиной и дал Фёдору.)
      
Не надел,  -  честно признался Фёдор,  -  но показал!
Ты что, на пляже там не был? Лето же!
Да нет там пляжа, в Мюнхене!
Как - нет? А Балтийское море где же? Что, у нас да финнов только,  -  иронически спросил «опер».
Да, Николай Степаныч,  море-то есть, да не у Мюнхена!
Как не у Мюнхена? Это же известный порт ихний!
Мюнхен – не порт, Николай Степаныч, и моря там нет. Есть река, Изар называется.
Ну так пошёл бы к реке купаться.
Да не купается среди города-то там никто, и пляжа нет тоже.
Подожди, а  этот, Английский сад или парк там есть? А море я действительно спутал с Гамбургом, у них все названия до того похожие...
Есть парк, и там даже девицы полуголые загорают...
Ну вот, ты бы там и появился...
Ну, что вы, Николай Степаныч, срамота это была бы для всей Советской Науки, я ведь приехал лекцию о наших достижениях читать, а не трусы атласные показывать. Представьте себе, иду я по парку со всякими знаменитыми физиками --  сплошные лауреаты Нобелевских премий, и вдруг, при всех, раздеваюсь и в кумаче этом среди их девиц полуголых расхаживать начинаю! Ведь меня бы тут же – в институт Сербского срочным рейсом отправили бы.
«Опер» задумался  «Да, действительно, накладка могла выйти. И эта странная премия, как её, «мобелевская», «кобелевская»?
Федь, а премия, ну, вот эта, она что, так и называется, «Кобелевская»?
При чём здесь кобели, Николай Степаныч? Премия называется «НОБЕЛЕВСКАЯ», в честь шведского инженера и промышленника Альфреда Нобеля! Он придумал в прошлом веке, как из нитроглицерина делать безопасную взрывчатку – динамит!
Нитроглицерин был очень опасен при транспортировке и использовании, часто от ерундовых причин детонировал и, сами понимаете, жертвы, разрушения... Брат Альфреда погиб вот при такой аварии. Сам Альфред, будучи не только промышленником, а  хорошим и талантливым инженером, придумал смешать нитроглицерин с трепелом (это вид гидратов кремнезёма) и с диатомитом («инфузорной землёй»), и это сделало полученный продукт – динамит -- отличной, но  зато и безопасной взрычаткой. И вот, на заработанные деньги, он учредил фонд своего имени, за открытия в науке  -- физике, химии и, отчасти, технические изобретения, есть ещё за экономику, литературу, медицину и биологию, и, вроде бы, за мир.
За какой мир?
Да за борьбу за мир!
А, значит прогрессивный товарищ был этот Нобель?
В целом, да, прогрессивный! И вот, что интересно, Николай Степаныч, за математику премий не учредил Нобель!
Почему?
А потому, что когда  Альфред Нобель молодым был, он за одной девушкой ухаживал. А та предпочла ему соперника – математика! Вот Нобель и невзлюбил математиков.
Но, постой, ты сам говоришь, что показывал немцам это «обмундирование»? Где и для чего?
А, Николай Степаныч, тут–то я как раз смекалку нашу русскую им продемонстрировал. Мы один научный эксперимент, опыт то есть, проводили, и вот тут  срочно понадобился фильтр ярко красный. А опыт был с веществом, которое того и гляди распадётся, а что нужно мы не увидим – красного фильтра у этих немцев под рукой не оказалось – не предусмотрели! Тут я им и говорю:
Не волнуйтесь, Herr Professor, и Вы, Herr Лауреат Нобелевской премии! Я вам сейчас дам отличный красный фильтр!
Так и сказал? – восхищённо спросил «опер».
А чего там? Так и сказал. Поехал я в отель -- в гостиницу,
 (между прочим, они такси для меня вызвали и заплатили за проезд в оба конца), взял  трусы и майку, принёс их в лабораторию и на лампу подсветки специальную их накрутил. Стала она ну прямо как лазер красный, и всё, что надо было видеть, мы увидели в этом  красном свете!
Ну, а они что?
В восторге полном! Вы, --  говорят,  --  Федя, просто гений! И по цвету, -- говорят, -- и по другим параметрам, этот Ваш «фильтр»  наш специальный, интерференционный, 14 тысяч долларов стоит, превзошёл! Даже просили им это добро оставить. Но я не согласился. Это, -- говорю, -- не моя личная, а государственная собственность, и беречь её надо, как зеницу ока!
Так и сказал?
Так и сказал!
А они?
Аплодировать мне стали!  Теперь, - говорят,- мы понимаем, почему русские первыми в космос человека запустили...
На сём беседа завершилась к обоюдному удовольствию.