Бродил напрасно целый день

Бродил напрасно целый день
И по каналам рыскал, --
Кругом сплошная хренотень:
То взрыв, то подлый выстрел.

А я всё чуда ждал опять,
Как сверху откровенья,
Слов: сто девяносто пять
Лет минуло с рожденья

Поэта без наград
(и поныне проблемного)
Сочинившего "Маскарад",
"Парус", и "Демона".

Вдохновенного пера
русского гения,
Написавшего "Героя
нашего времени".

. . .


P.S. (длинный и в прозе)

Знают ли любители изящной словесности, что гибель поэта остаётся загадкой? Подробности из разных уст противоречат официальным документам следствия. А внести ясность некому, поскольку даже спустя столько лет, окружающие предпочитают молчание, пение романсов на стихи Лермонтова или изучение курортных окресностей, там где оборвалась жизнь поэта. Упиваясь кислыми водами и пребывая телом в комфорте, кому охота обнаружить душевную муку нераскрытого преступления. Век ХХ-тый научил мириться с обилием смертей, возведя их в статус хорошо налаженного конвейера. А ХХI-ый похоже уже стирает грань между жизнью и смертью: она становится столь рядовым явлением, что уже не ужасают ни автокатастрофы, ни пьяные водители в погонах, ни даже бросок гранаты в толпу слушателей на концерте.

Во истину: гибель человека -- это трагедия; гибель в хрониках каждодневных новостей -- всего лишь статистика. Может быть, мне удасться расшевелить ваше мировосприятие, если я изложу вам версию смерти единственного и неповторимого человека? И вы снова станете чувствительными, не смотря на то, что эти события случились 168 лет тому назад!

Жена школьного товарища подарила мне книжку:

В.С. Савченко "Вся жизнь -- дуэль!"
повесть

Издательство: "Кировская районная типогрфия", 2008, стр. 160

ББК 84 (2РОС-РУС)5(235.7Ст)
С-84

ISBN 978-5-91096-055-2


В ней автор пытается реконструировать события последней дуэли Лермонтова. Я выбрал эти места и процитировал их полностью.

Итак, слушайте:

<<
15 июля 1841 года в семь часов вечера произошла дуэль между поручиком М.Ю. Лермонтовым и отставным майором Мартыновым.

13 июля 1841 года, то есть за два дня до дуэли, на вечере у Верзилиных Мартынов воспользовался самым незначительным поводом, чтобы затеять с поэтом ссору и вызвать его на дуэль. У Верзилиных в тот вечер собралось много молодёжи. Вот как рассказывала свидетельница ссоры Клинтенберг, в замужестве Шан-Гирей. "После одного тура вальса Лермонтов вместе с Львом Пушкиным уселись на диван и принялись вдвоём острить свои языки. Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояла, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счёт, называя его "горец с большим кинжалом". Мартынов брил голову налысо, как это делали черкесы, носил черкеску и замечательной величины кинжал. Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово "кинжал" раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом, он подошёл к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову:
-- Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах, -- и так быстро отвернулся и отошёл прочь, что не дал и опомниться Лермонтову. А на моё замечание: "Язык мой -- враг мой" -- Лермонтов отвечал спокойно: "Это ничего: завтра мы будем добрыми друзьями".

"На другой день, -- продолжает свой рассказ Шан-Гирей, -- Лермонтов и Столыпин должны были ехать в Железноводск. После уже рассказывали мне, что, когда выходили от нас, то в передней же Мартынов повторил свою фразу, на что Лермонтов спросил: "Что же на дуэль что ли вызовешь меня за это?" Мартынов ответил решительно "да" и тут же назначил день.

Мартынов при красивой представительной наружности отличался большим самомнением и чванством, был очень обидчив. При его громадном самолюбии и привычке блистать в дамском обществе шутка Лермонтова была для него непереносима. Как-то очень метко сказал о нём Лермонтов: "счастливый несчастливец". Нет ничего удивительного, что лицам, враждебно настроенным к поэту, было не трудно воспользоваться создавшейся обстановкой и спровоцировать Мартынова на дуэль.

. . .

Они стрелялись на пистолетах. Столыпин привёз кухенрейтерские пистолеты и сам был секундантом на этой дуэли. Столыпин -- Монго двоюродный дядя и друг Лермонтова. Секундантом со стороны Мартынова был корнет Глебов. Он жил вместе с Мартыновым и вынужден был быть его секундантом, хотя он любил Лермонтова и относился к нему с благоговением. Князь Васильчиков был секундантом Лермонтова -- скрытая и загадочная фигура. Вот как пишет он о дуэли: "Мы отмерили с Глебовым тридцать шагов, последний барьер поставили на десяти и, разведя противников на крайние дистнции, положили им сходиться каждому на десять шагов по команде "Марш"; зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову и скомандовал: "Сходитесь". Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслонясь рукою и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. Мартынов быстрыми шагами подошёл и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скасило не месте, не сделав движения ни назад, ни вперёд, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненные или ушибленные".

. . .

Как-то в разговоре Лермонтов сказал: "Чувствую, -- мне очень мало осталось жить". И правда, тучи над его головой уже сгущались... И небеса разверзлись -- дождь лил как из ведра, и совершенно померкнувшая окресность освещалась только блистанием непрерывной молнии при страшных раскатах грома. Так природа оплакивала смерть поэта.

Не сама дуэль, а её ужастный исход наделал всем свидетелям поединка столько хлопот и тревог, что они крепко держались первоначального варианта показания, согласованного сразу после дуэли. Только так можно было уберечь себя от излишне жестокого наказания -- только круговая порука всех участников. Кто хотел, кто не хотел, но это было настоящее убийство.

Васильчиков писал: "Мы дали тогда друг другу слово молчать и не говорить никому ничего другого, кроме того, что будет нами показано на формальном следствии".

Очень многих не устраивал Лермонтов как "наверху", так и на Кавказе. Независимого суждения и довольно острого на язык его побаивались и ненавидели многие, а некоторые завидовали ему как преуспевающему поэту и автору нашумевшего "Героя нашего времени". И давно пытались столкнуть с ним кого-нибудь и чужими руками проучить.

"К Лисаневичу приставали неоднократно после высказанных "не раз отпущенных" в его сторону Лермонтовым шуток, безобидных, конечно. Уговаривали вызвать Лермонтова на дуэль -- проучить.

"Что вы?! -- возражал Лисаневич. -- Чтобы у меня поднялась рука на такого человека"!

Но не все были такие благородные и порядочные, как прапорщик Семён Дмитреевич Лисаневич. Тогда те же люди и подбили Мартынова.

Князь Васильчиков сперва считался другом Лермонтова. Но поэт, с его прозорливостью, быстро раскусил двоедушее князя, который давно перешёл на сторону его врагов. Лермонтов видел его насквозь и бросал ему в глаза клички: "Дон-Кихот иезуитизма", "князь-пустельга", "дипломат не у дел", "мученик фавора" и другие. Всё это, конечно, не могло служить к образованию той "искренней и чистосердечной дружбы", о которой князь писал в воспоминаниях. Лгал и лицемерил.

П.К. Миртьянов отводит Васильчикову главную роль в организации интриг, погубивших поэта. Васильчиков сумел подстрекнуть Мартынова "обуздать" Лермонтова, уничтожить "выскочку и задиру", а после гибели поэта прикинулся одним из его лучших друзей. Умер он позже всех участников дуэли, в 1887 году. Чтобы не позорить свой род, так и не сказал правду об убийстве. Не сказали и остальные. Ложные показания, данные на следствии, каждый из участников дуэли пережиал по-своему. Совесть мучала Глебова и Столыпина. Васильчиков этого не испытывал, а о Мартынове и говорить нечего. Правда, Мартынов как-то признался Бетлингу, что "приятели -- таки раздули ссору". Умер он в 1875 году, так и не покаявшись. Столыпин первым перевёл на французский язык "Героя нашего времени". И он не пролил ни крупицы правды. Видно клятва, данная после дуэли, сдерживала его. Умер в 1858 году во Флоренции.

Безупречно держал себя Глебов в период судебного следствия, не в пример Васильчикову и самому Мартынову. Не наговаривал ничего на Лермонтова, вёл себя достойно. Впоследствии Глебова называли "кавказским пленником". Он был у горцев в плену ровно два месяца. Освободили его ногайцы -- князь Бий Карамурзин и уздень Мамгаза Балялов в 1843 году. В 1847 году был убит на Кавказе наповал пулей в голову в стычке с горцами. Он первым унёс правду о дуэли с собой. Но правду всё же некоторые знали. Вот что пишет в своём письме князь В.С. Голицин своей жене в Москву сразу же после дуэли.

"...Назначен день, час дуэли, выбраны секунданты. Когда явились на место, где надобно было драться, Лермонтов, взяв пистолет в руки, повторил тожественно Мартынову, что ему не приходило никогда в голову его обидеть, даже огорчить, что всё это была одна только шутка, а что ежели Мартынова это обижает, он готов просить у него прощения не только тут, но везде, где он захочет!.. "Стреляй! Стреляй"! -- был ответ иступлённого Мартынова. Надлежало начинать Лермонтову, он выстрелил на воздух, желая кончить глупую эту ссору дружелюбно. Не так великодушно думал Мартынов. Он был довольно бесчеловечен и злобен, чтобы подойти к самому противнику своему и выстрелить ему прямо в сердце. Удар был так силён и верен, что смерть была столь же скоропостижной, как выстрел. Несчастный Лермонтов тотчас испустил дух! Удивительно, что секунданты допустили Мартынова совершить его зверский поступок. Он поступил противу всех правил чести и благородства, и справедливости. Ежели он хотел, чтобы дуэль совершилась, ему следовало сказать Лермонтову: "Извольте зарядить опять ваш пистолет. Я вам советую хорошенько в меня целиться, ибо я буду стараться вас убить". Так поступил бы благородный, храбрый офицер. Мартынов поступил как убийца..."

Следует иметь также ввиду, что такую же картину дуэли, только с меньшими подробностями, мы находим в письме другого вполне авторитетного лица Ю.Ф. Самарина к И.С. Гагарину от 3 августа 1841 года. "Я вам пишу, дорогой друг, -- сообщается в этом письме, -- под горьким впечатлением известия, которое я только что получил. Лермонтов убит на дуэли на Кавказе Мартыновым. Подробности тяжелы. Он выстрелил в воздух, а его противник убил его почти в упор..."

Наконец, подробное описание дуэли встречается и в письмах Андрея Елагина и М.Н. Каткова.

"...Да, это была на самом деле не дуэль, а убийство..."

. . .

Друзья Лермонтова и Мартынова говорили, что никакой дуэли непредпологали. Поедут в лес, там помирятся, а вернутся -- отметят примирение. Уже и шампанское заготовили. А то, что Лермонтов буд-то бы в воздух выстрелил, конечно, ерунда: выстрелить в воздух дуэльный кодекс позволял только тогда, когда противник промахнулся. А до выстрела противника вверх стрелял только трус. Лермонтов же был отчаянный храбрец и не стал бы позорить себя трусливым поступком. Одно правда: стрелять в Мартынова, своего друга, он не хотел. Он прямо сказал: "Я в этого дурака стрелять не буду". По пути к месту дуэли Лермонтов много шутил и смеялся. Мог ли так себя вести человек, который ехал на смерть? А секунданты потом себя всячески выгораживали на следствии и совершенно запутали картину дуэли. Но одно ясно: дуэль не предполагалась, а потому не взяли с собой ни доктора, ни экипажи. Почему же выстрелил Мартынов? Боялся, что его хотят разыграть, как Печорин Грушницкого, проверить, не трус ли он. Вот почему так странно всё это кончилось. А Столыпин сказал, что ссору сдуру раздули.

>>

1:43:19 16.10.2009

P.P.S.

Знаете, дорогие мои, лучше всего про поэта расскажут стихи:

ПРОРОК

С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенья пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешано каменья.

Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божей пищи;

Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна тем земная;
И звёзды слушают меня,
Лучами радостно играя.

Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:

"Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!

Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как призерают все его!"

М.Ю. Лермонтов
<май начало июля 1841г.>