Вот лист...

Вот лист. Он чист.
                Он гол.
                Он извлечён.
Он бледен пред последним испытаньем.
Сосуд для тайн, он сам - слепая тайна,
нечуждый чарам белоснежный чёлн.
Сосна,
           берёза
                или, может, клён?
Кем был он в прошлой жизни –
                дубом,
                елью?
Какие птицы ему песни пели?
Какие ветры шелестели в нём?
Он в неге жил?
Иль, может, в маяте?
И кто – наивный праведник иль грешник –
тот путник был, которому он нежно
дарил свою узорчатую тень?..
Теперь, пилой от жизни отсечён,
он мёртв,
               безлик,
                он хладен и размерен,
посредством целлюлозных машинерий
в стандартный «офис пейпер» превращён.
И ждёт его теперь последний путь –
унылый путь,
                пустынная дорога,
предельно удалённая от Бога,
с которой не сойти и не свернуть.
Он обречён на повседневья плен,
на канцелярья буднишную мерзость,
на плоскость,
                на скалярность,
                одномерность,
на пустоту,
                забвение
                и тлен...
Но выход есть!
В кромешной пустоте
есть слабый вздох надежд на Воскрешенье -
сквозь светлый огнь высокого горенья -
к залитой солнцем горней высоте.
Есть два пути листу не пасть на дно,
не сгинуть,
                не пропасть,
                не кануть в Лету.
Есть два пути –
отдать тот лист Поэту
иль сжечь в огне.

Что, впрочем - всё одно…