И, устало отражая акты медленных агрессий

И, устало отражая акты медленных агрессий,
Он опять прочтет скрижали, соскоблив с них зелень меди
И в сердцах, давно уснувших, вдруг забытое воскреснет,
И поведав новость лучшим, объяснив им, он уедет.

Нет, он в курсе про Чечню и Карабах, и Приднестровье,
Он ночует там и днюет, оставляя мудрым знаки,
И подглазий полукружья – мудрости мешки – не скроют
Склонности его к оружью и одежде цвета хаки.

Черный князь мотоциклистов (о, невольная цитата!)
Будет злобен и неистов, будет липнуть челкой сальной.
Руша древние преданья о бесспорности расплаты,
Будут нежные созданья гибнуть от его касаний.

Никуда уже не деться, разъярился злобный Молох,
Вместо погремушек детских в люльках будут пистолеты,
И под горлом уж трясина, и в глазах – кровавый сполох…
Он пошлет на землю сына, искупить за нас все это.

В час, когда ручьи польются с гор весною долгожданной
И раздавят революций еле начатые всходы,
Бледный мальчик, он вернется, весь в помятом, но гражданском,
Бедным ланчем и чекушкой он насытит все народы.

Хоть он не давал обета, но совсем не многодетен,
Нам бы не забыть об этом в жуткой яростной болтанке,
Мы голодные, босые, полудохлые кадеты,
Нам бы разглядеть мессию, не послать его под танки!

Вы, герои-командиры и стратеги, где теперь вы?
Где роскошные мундиры с аксельбантами навыпуск?
Не пристало извиняться, прав в итоге тот, кто первый,
Нас осталось лишь двенадцать – недоучки, спешный выпуск.

Враг готовит план коварный, море ужаса и боли,
Явь страшней, чем сон кошмарный, отнимающий надежду.
Мы найдем его, конечно, и ему не скрыться боле,
И растает мрак кромешный, станет светлым мир, как прежде.

Лучше будет или хуже? Мы не думаем об этом.
Пережить бы липкий ужас полуночного десанта…
А потом, зажав в ладони тяжесть потную кастета,
Наш предаст его, подонок, из двенадцати десятый.