дон Гуан на кладбище, в часовне

1. на кладбище.
Дождь измельчал. Он сер и тепел.
Он словно пёс хвостом промокшим крутит.
Движения губ её не слышен шепот:
И я: за каменным распятьем, на распутье.
Как эти сложены ладони.
О, как ладони сложены!
Её молитва, верно, тронет
Всевышнего. Со стороны,
если другой взглянуть на вещи,
с обратной если стороны,
что под мантильей, ведь похлеще
черты лица её должны
быть лика трепетной мадонны,
что оживляет и скопцов:
О! Эти кисти, о ладони:
Я чую, им под стать лицо.
Христос оскалился из камня,.
и муха бегает по лбу:
А я смотрю, и жадно память
постичь пытается судьбу
в воспоминаниях сладострастных
сравнений ищет с этой, с ней:
и хоть глазам ещё не ясно,
что под одеждами, скорей
воображение дорисует,
за предвкушение платить
я не хочу и не рискну я
к ней подойти. Ведь, может быть,
она здесь предаётся скорби
действительно от всей души,
и превратятся в скорпионов
вдруг нежность, страсть:
коль поспешить.

Я ж этой нежности причина.
Как вдовы нежны к мертвецам!
Пока муж жив, он как мужчина
В длинном ряду стоит с конца.
И вот он превратился в мясо,
в корм для червей. И что тогда?
Жене вдове вдруг стало ясно,
как он любим. И так всегда.
Причин печали вариантов
есть два, мне третий не знаком,
был командор не только грандом,
не только гордым дураком
со мной клинки скрестить рискнувшим,
но и мужчиной, чья жена,
в постели по утру проснувшись,
ждет ночи страстной до темна.
Немеет кожа. Муть в сознании.
За часом час пружиной день.
Ждёт с вожделением попадания
Сладка как яблочко мишень.
И вот все это оборвалось:
Рапирой нить рассечена.
А плоть вопит: чего осталось?
Лишь скорбь. И в трауре она.
Коль это так, то не извилист
мой под мантилью скользкий путь.
Копыта беса проторили
его. И я уж, как-нибудь
пройду. Коленей не сгибая,
и не истерши каблуков.
Я проходил его играя.
"... aut ceasar!"- мой смысл таков.
А если: "если" -  это скучно,
"Aleya jakta est!" - Гуан.
Исправлю я собственноручно
ошибку дьявола. Изъян
сей добродетелью зовется.
Он скучен только до предела.
Вонзи в гадюку нож! Завьётся
она как страсть сама: За дело!

Он каменный стоит - над нею.
А я - за нею, но живой!
Клинку подобно холодеют
Инстинкты. Душит вой немой.
Я пес, учуявший добычу,
не сука ясно, а кобель.
Стрела в полёте. С нею встречу,
сама, не ведая, ждёт цель.
Я сеть. Во мне мурену
гордыни женской ждет покой.
Я неизменен - как измена!
Я риск. Душой и головой!
Я молодой и зрячий Гомер!
Я Пирр, избегнувший побед!
Я дон Гуан! Как бездна темён
мой путь был в этот высший свет.
Во мне смешалась кровь берберов,
принцесс кастильских и жидов.
Я грешен. Но в христовой вере
не самый худший из сынов.
Я не еретик. Потому что
готов покаяться всегда,
во всём: Еретиком быть скучно:
Доказывать что "дважды два"?!
Пусть будет "пять"!!! Лишь бы не меньше:
Клянусь спасением души
не соблазнял я дев. А с женщин
лишь получать долги спешил
что завещал мне прародитель.
Вот крест в том, что вершил добро.
В чем долга суть узнать хотите?
Должны мне женщины ребро!
Пять тысяч лет текут проценты;
в них тело; в нем душа; в ней страсть.
Но я не пользуюсь моментом,
в них душах мне нужна лишь часть,
а тело нужно лишь на время,
а страсть тогда, когда свежа,
свеча нужна в ночную темень,
рука что б шпагу в ней держать,
и я зачем-то нужен Богу,
и мне, зачем-то нужен он,
кто ж как не он дал мне дорогу
сюда - к прекраснейшей из донн:



1 сонет дона Гуана
О как волков я понимаю,
задравших глотки к небесам
ночным. Их голосам
не внемлют звезды. Утром тают.

Волки, по глупости звериной,
урча от страсти, обещали
достать с небес блестящий шарик,
и подарить его любимой.

Но отражаяся в глазах,
смеются звезды над зверями.
Вой душит глотки: "Кто сказал

что волчье слово мягче камня"-
и щерит волчью пасть оскал -
"Ну-ууу повторите! Кто сказал..."