Евгений Дворецкий

                „Не спешу покупать я обратный билет...»
               
                (Интервью с Ольгой Бешенковской)


ЕВГЕНИЙ ДВОРЕЦКИЙ: Обращали внимание, какие портреты изображены на немецких купюрах? Мужчины - умные и солидные, чуточку ироничные, а женщины просто красивые, останавливающие на себе взгляд. Равновесие, к деньгам не имеющее отношения. Или наоборот, намек хитроумных художников – стремиться к гармонии прекрасного и земного?
   Может быть. Я перелистываю давно прочитанные книжки журнала «Родная речь», снова задерживаясь на черно-белых фотографиях авторов. Красивые и умные лица. Не на доске почета – никто не глядит в сторону, а глаза в глаза, тая или не тая вопрос – как тебе написанное мной? Люди, не накопившие, наверное, денег, но богатые серебром родной речи.
   Сегодня вышел двенадцатый номер журнала. Двенадцатый и...последний. Хороший журнал, он требовал и хороших денег. Вот почему теперь неопределенное время, долгое ли, короткое, мы должны говорить о нем в прошедшем времени. Но, странное дело, меня снова удивляет Ольга Бешенковская. Не поэтесса и писательница, чьи стихи и прозу я читал с карандашом в руках, а Бешенковская - замглавного редактора этого литературно-художественного журнала русских писателей Германии: в её голосе не слышу огорчения.
   а)- Журнал выполнил свою задачу, мы показали целый срез современной литературы, объективно и планомерно. Может быть, он возродится.
   в)- Двенадцать вышедших толстых книг – это целый срез современной литературы, объективный и планомерный. В нем были представлены все* люди, живущие в Германии и пишущие профессионально.Может, нужна какая-то пауза?
   с) – В дюжине вышедших толстых книг показан целый срез современной литературы, объективный и планомерный – те, кто известен нам давно, и недюжинный талант новых авторов. А последний номер особенный, в нем только стихи. (Фактически) это антология русской поэзии современной Германии, и не только страны. Под одной обложкой собраны сто двадцать авторов - сто живущих здесь и двадцать гостей.
   /Ольга Юрьевна! Все, что я писал здесь, в этом месте, не устраивает меня и не удовлетворит будущего читателя: у меня нет ответа на вопрос «почему не слышу огорчения». И я прошу Вас дать его, может, в другой форме и в другом объеме. Уж извините меня, что нагружаю даму...- Е.Д./
   Не в два слова, а в один абзац – о нашей собеседнице. Ольга родилась на берегах Невы, в Штутгарте живет девять лет. Конечно же, всегда писала на родном языке, но...вот как звучат некоторые названия её больших вещей: „Viehwasen 22“. История с географией или Дневник сердитого эмигранта – это биографическая повесть, „Zwei Sprachen – Zwei Farben“ – сборник стихотворений и прозы. Пусть не отпугивают немецкие слова: вся проза по-русски, а стихи на обоих языках. «В Германии тоже разделяют два понятия родины: das Vaterland, но die Muttersprache", - говорит поэтесса. –
Ибо и здесь, как и везде, вначале было Слово, а уже потом – ландшафты».
   Теперь, когда не нужно перечитывать монбланы чужих работ, все внимание, наконец, будет уделено собственному творчеству – стихам и прозаическим эссе, совершить путешествия не для дела, а для души. Только что побывала в Израиле, впервые в жизни. Впечатление такое сильное, что поэма – уже на бумаге...
   Но начнем с того, что уже знают читатели.

*подписки у меня дома нет – почти все номера читаются и посмотреть оглавления не могу. Но не помню, были ли в «РР» Фр.Горенштейн, Семен Коган, к примеру. «Все» –обидное слово.

 На страницах "Дневника сердитого эмигранта написано Вашим  пером:" Не правых надо бояться, не тех, кто знает, что и зачем он делает, может, правые в глубине своей  души более левые, чем левые...Бояться надо тихих, послушных, старательных, имя коим – народ."

 
ОЛЬГА БЕШЕНКОВСКАЯ: Литература имеет право на сарказм и гротеск... А во-вторых, скажите, кто уничтожал евреев в третьем Рейхе? Один Гитлер? Нет, тихие - до войны - семейные бюргеры. .. Они любили своих детей и жалели своих животных...А кто уничтожил интеллигенцию в России? Сталин? Один? Нет, это не он писал тысячи доносов на соседей и сослуживцев, и не он выламывал руки на допросах... А помните - опять  Пушкин - в „Борисе Годунове“ - „Народ безмолвствует...“ Вот это и есть самое опасное состояние - сон разума, который рождает чудовищ... Народ часто слеп: пока не грянет, как говорится, - не перекрестится... Но и Пушкин, и Солженицын, и мы с Вами - тоже народ. И я всегда старалась и стараюсь предъявлять к себе требование: говорить правду. И там, и здесь.Не взирая на опасность. Не ища понимания у толпы. Не поймут сегодня - поймут завтра. Не поймут все - поймут многие. Так и получилось с произведением, которое Вы процитировали.
   Русская писательница и поэт часто Ольга Бешенковская выступает перед немецкой аудиторией. О чем спрашивают Ваши гости? Грамотные ли они читатели?
   -Я уже так привыкла к обеим аудиториям, что даже не знаю...   В принципе, хорошая русская аудитория способна вынести  многочасовое поэтическое чтение. Немецкая нуждается в паузах, ждёт от поэта концертной декламации, раньше в конце обязательно спрашивали про Ельцина –
 я отвечала, что никогда с ним не пила... Вообще немцы, видимо, чувствуют, что у меня уже и здесь большой опыт, поэтому стали реже спрашивать про Россиию и чаще - про механику стиха, как и любого немецкого поэта. Любят обсуждать „процесс производства прекрасного“...


ЕВГЕНИЙ ДВОРЕЦКИЙ: Тема переезда, переселения... Кто-то сказал, что мы грустим не по географии, а по времени и о себе в ушедшем времени. Так ли это, на Ваш взгляд?

ОЛЬГА БЕШЕНКОВСКАЯ:  Отвечу своими строчками:

                Не спешу покупать я обратный билет,
                Чтобы скрипнул сияющий наст:
                Слишком страшно увидеть, что станции - нет,
                Что она не в пространстве, а в нас...

   Хотя - поймите меня - нельзя не грустить по Петербургу, столице русской поэзии, живя в Штутгарте, нельзя не тосковать  в Южной Германии по снегам России, нельзя не тянуться через километры к друзьям... Иван (или Абрам), не помнящий родства - существо безнравственное... Ещё раз - к Пушкину:
          „Два чувства  дивно близки нам,
           В них обретает сердце пищу:
           Любовь к родному пепелищу,
           Любовь к отеческим гробам...“


ЕВГЕНИЙ ДВОРЕЦКИЙ:  Как Вы относитесь к тому, что здесь мы обращаемся к старшему человеку только по-имени, без отчества?

ОЛЬГА БЕШЕНКОВСКАЯ: Я вообще-то шучу не без горечи: потеряв Отечество, потеряли и отчество... Но, оказавшись просто Ольгой, вдруг почему-то почувствовала себя
моложе... Думаю, потому этот обычай и оказался сразу воспринят эмигрантами, что вот - вроде помолодели, пошли в школу...


ЕВГЕНИЙ ДВОРЕЦКИЙ: Мой шестнадцатилетний сын знает Вас, готовя эту публикацию, я и ему предложил задать вопрос. Андрей высказал мысль, которая формулируется так: кто из поэтов оказал на Вас самое большое влияние, «благодаря чему и она стала поэтом»?
Влияние оказала поэзия серебряного века (с б. буквы? в кавычках? – Е.Д.) и тот факт, что она была запрещена.

ОЛЬГА БЕШЕНКОВСКАЯ: С юности я принадлежала к альтернативной культуре, ко „второй литературной действительности“, как нас называли в Ленинграде. Писала всю жизнь, что называется, „в стол“, без каких либо надежд на публикацию. За исключением, конечно, самиздатовских журналов. Кое-что просачивалось и на Запад. Первая книжка вышла только в 1988 году. Зато теперь - почти каждый год выходит по книжке. В 1999-м вышел солидный томик „Песни пьяного ангела“: это стихи, написанные с 12 до 25 лет, в прошедшем году - „Надпись на рукописи“, книга поэм, тех самых, которые в не таком уж далёком прошлом отбирали при обысках. Так что сформировали  меня как поэта книги в запасниках Публичной библиотеки и Библиотеки Академии Наук (удавалось добыть), самиздат и наш доблестный КГБ ...


ЕВГЕНИЙ ДВОРЕЦКИЙ: Регулярно ли Вы читаете «Русскую Германию»? Что именно в газете?

ОЛЬГА БЕШЕНКОВСКАЯ: Занимаясь в Германии журналистикой (той самой, которой КГБ запретил мне - персонально - заниматься в семидесятые годы в стране Советов), я стараюсь следить за основными газетами, выходящими  от Шпрее до Рейна и от Эльбы до Некара. Мне кажется, что „Русская Германия“ - газета и массовая, и удачливая: растёт, расширяется, выходит у же раз в неделю. - Единственная из всех. Как профессионал, я понимаю что в современном мире рост издания возможен, в первую очередь, за счёт рекламы, причем, особенно важно завоевать внимание и доверие немецких рекламодателей, что газета уже сделала. Но как журналист и читатель я  эти толстые рекламные вложения, естественно, пропускаю, ищу  материалы Александра Фитца, Анатолия Холодюка,Григория Крошина... (Это я говорю уже обо всех газетах). Честно признаться, все газеты, борясь за массового читателя, сближаются, теряют „лица необщее выраженье“, везде есть что-то от „Бильд“... У меня создаётся впечатление, что „Русская Германия“ уже набрала достаточное число оборотов, чтобы двигаться дальше: попробовать, например, издавать хоть раз в месяц что-то вроде „Литературной газеты“, раз в месяц - приложение „Вестник науки“, то есть подумать и об интеллигенции. ( Все говорят о дискриминации сексуальных меньшинств и никто  не думает о меньшинствах гениальных: художниках, ученых, поэтах. ..) То есть, моё пожелание газете: расширяться не только по регионам русской Германии, что она успешно делает, но и по темам...


ЕВГЕНИЙ ДВОРЕЦКИЙ: Свою газету люди покупают прежде всего из-за родного языка...

ОЛЬГА БЕШЕНКОВСКАЯ: Я вот уже пишу книжки стихов на немецком, две с половиной (одна – пополам с другими авторами) вышли, но нельзя требовать этого от всех. Пожилые люди с трудом усваивают язык даже на бытовом уровне. Собственно, для того, в том числе, и нужны русские издания, чтобы люди в пространстве другой культуры не чувствовали себя одиноко, получали разнообразную информацию. А дети, легко адаптирующиеся, не забывали родной язык... Впрочем, это уже банальности, извинительные разве что после неосмотрительного термина CDU – я имею ввиду  „Leitkultur“а...
   Звучит даже более чудовищно, чем то, что за этим стоит. И вообще, представьте себе, сидят Марина Ивановна Цветаева и Райнер Мария Рильке и спорят, какая из культур «главнее»: немецкая или русская... Люди, имеющие культуру, об этом не говорят: они знают, что культура принадлежит не государству, а Времени...Что же касается обычаев и традиций, то это – именно обычаи и традиции, и знать их, конечно, надо, чтобы самим не заключить себя в эмигрантское гетто...Но раскачиваться в немецкой кнайпе под фольклорный
мотив вовсе не обязательно, и влюбляться до самозабвения в пивную пену – тоже...В-принципе квасной и пивной патриотизмы – из одной бочки...


ЕВГЕНИЙ ДВОРЕЦКИЙ: Если можно, очень коротко: Ваше понимание интеллигентности.

ОЛЬГА БЕШЕНКОВСКАЯ:  Моё понимание интеллегентности  почти и вполне укладывается в  образ одного человека: академика Андрея Дмитриевича Сахарова. И еще- Осип Эмильевич Мандельштам, причем, даже не сам, весь, а его как бы штриховой портрет, сделанный пером  другого поэта, Арсения Тарковского: „...было -
нищее величье и задерганная честь“... Именно так:  беспредельное мужество - и предельная беззащитность,  пощёчинами звучащие слова - и улыбка виноватости...Интеллигент – идеалист в философском смысле.
Увы, немало людей, считающих себя интеллигентами и пишущих доносы...
Надо ли говорить о том, что это несовместимо... Надо ли говорить о том, что „образованец“  (солженицынский термин) - не интеллигент?... Увы, иногда надо, потому что именно самые простые истины часто усваиваются с трудом. Когда-то на этот вопрос, как стать интеллигентом, остроумно ответил нарком просвещения Луначарский: он сказал, что надо окончить три университета, притом, неважно, каких: главное, чтобы первый окончил дед, второй - отец, и третий - ты сам... Именно власть наркомов сделала всё, чтобы прервать культурную связь поколений в России...
Но мы не о культуре - мы об интеллигентности. А её ни в каких Университетах не сдают на экзаменах. Интеллигент никому не завидует. Интеллигент не мстит Интеллигент не может украсть. Интеллигент – обязательный человек. Интеллигент - Лев Толстой, отлучённый от церкви христовой. Интеллигент -Христос. После этого добавить уже просто нечего...
  Тогда позвольте спросить следующее: жалость, жалеть...Как Вы относитесь к этим понятиям – к тому,  что за ними стоит? А что за ними стоит?
- Сатин – помните, «На дне» - говорил, что жалость унижает человека.Я с ним согласна:сильного – не жалеют. В жалости всегда есть оттенок снисходительности, подчас презрения. Причем, люди, которые любят говорить о жалости, как правило, лицемерны... Вот, скажем, немецкие врачи пациентов не жалеют: сообщают, что рак, пытаются определить, сколько осталось времени... Жестоко? На первый взгляд, - да. А если ученому очень важно успеть завершить работу?...(А предпринимателю – закрыть фирму, обеспечить семью...). И писатель тоже ставит диагноз и обществу, и своим героям без излишней сентиментальности. Жалостливы ли были, скажем, Гоголь или Салтыков-Щедрин? Мы бы не прочитали в таком случае «Ревизора», не узнали бы ничего о жизни граждан города Глупова. А вот это было бы, действительно, жалко...


ЕВГЕНИЙ ДВОРЕЦКИЙ:  Мне бы хотелось закончить тем, с чего начал - о полемической повести Viehwasen 22. Переведена ли она на немецкий язык?

ОЛЬГА БЕШЕНКОВСКАЯ: Было уже три попытки,  это делается так: переводчик предлагает как образец одну главу - и автор смотрит.... Я не смогла согласиться ни с одним из предложенных вариантов: фразы упрощаются, нервная и философская  проза поэта, которая - по жанру своему - всегда эссе, превращалась под рукой переводчика в какую-то, и весьма голую, публицистику. Честно поступил один, кстати, из лучших переводчиков, работающий для крупнейшего немецкого издательства: он спросил, не могу ли я сама как-то адаптировать текст, упростить лингвистические структуры - перед переводом.  Но ведь это будет уже не моё произведение... Так что будем ждать того переводчика, который владеет русским как я... Вернее, тем русским, которым написано это эссе. Литература – это именно язык, язык – и ничто другое...А стихи, которые заканчивают каждую главку „Дневника“, я , кстати, перевела сама, и стихи эти, между прочим, едва ли не самая важная часть произведения, они венчают каждый пласт раздумий, подчеркивают или,наоборот, зачеркивают то, что над ними, обобщают и возвышают. Потому что прежде всего я все же , несмотря на нашу многогранную беседу, - поэт..
               

Евгений Дворецкий
Гамбург – Штутгарт