Пищевая ностальгия. Из книги - Письма

Барахтаясь в прокисшем «оливье», очень трудно
вспоминать сумасшедший запах весны, в предчувствии
которого, жадно трепеща, храп раздувался еще задолго
до первой мартовской капели. Разве что на дачном участке
по ноздри в навозе и с устремленным в зенит задом.
Знаешь, еще лет пять назад меня время от времени
ни одолевали приступы пищевой ностальгии. Мне хоте-
лось зайти в какую-нибудь забегаловку, на которой обя-
зательно должна быть вывеска «Їдальня», содрогаясь
от отвращения, вонзить в себя стакан дешевого портвейна
и, давясь слезами счастья и умиления, сожрать
шницель из хлеба с гарниром из серых макарон. И обяза-
тельно с той самой подливкой цвета и вкуса невинного
младенческого поноса. И балдеть! Потом мучиться изжогой,
корчиться от желудочных колик, но это потом.
А сейчас балдеть! Однажды я даже предпринял попытку
м а т е р е а л и з о в а т ь  свою ностальгию, и пере-
нестись в эпоху общепита. Хэ! Бойтесь своих желаний,
они сбываются. Ищущий себя, рискует найти.
Все было как в сценарии, по высшему разряду: старая
«Молочарня», существующая за счет поминок, плохонькое
винчишко – истина, ограненная стаканом, жилистый антрекот
из бока старого кота, полусырые, скользкие червЯГи
макарон, местами с  ностальгической тоскливой прозеленью
и даже классическая подливка, status quo которой с тех пор
так и не изменился. Наличествовали и другие  в м е с т о и м е н и я:
официантка-уборщица под соусом «шофэ» в
неоднократно реставрированных колготах, намертво при-
винченные к столикам пластмассовые стаканчики с давно
засохшей флорой и индустриально-урбанистический
пейзаж на стенах. Был даже солнечный луч, нанизавший на
себя клубы сигаретного дыма. Только сейчас он уже не был
похож на протянутую руку какого-то небесного фокусника,
жонглирующего сверкающими пылинками. Было все. Не
было только умиления. Все это  Е д о в о  и внешний ан-
тураж не были отягощены и освящены молодостью, дру-
жескими встречами, отзвучавшими спорами, терпким та-
бачным привкусом, легким головокружением, признаниями
в любви, короче, тем, что называется прошлым. Не было
безумной, блаженной гармонии и того, что Игорь Губерман
определил, как «общенье душ посредством тел». «Мы при-
глашаем друг друга не для того, чтобы есть и пить, а для
того, чтобы есть и пить вместе» – Плотин. На тарелках третьего
тысячелетия все это не поместилось. Нирвана на
дне граненого стакана не случилась. Колики, головная боль
и изжога были. Это – да! На регенерацию печени, нейронов
головного мозга и вкусовых пупырышков языка ушло пару
недель. Остается надеяться, что эта  е д ь б а,  тяжелое
гастрономическое переживание – пережовывание все
равно послужило на благо моего самоусовершенствования,
а, возможно, и духовного прогресса.
--------------------------------------------
Блюющий желудок лукавит, оправдываясь,
что у него нет другого выхода.
--------------------------------------------
Господи, где он мой неистребованный, н е в о с п р о б о в а н н ы й
шницель, мой последний не выпитый одинокий стакан?!
Так недолго и таких немногих осталось любить!..
А помнишь в «Рома..», нет в «Рюмашке»... он тебя
оскорбил, но я ему... смылись через кухню...а помнишь,
потом ты учила танцевать вальс... прямо на площади у
стадиона... схватил тебя на руки и танцевал... и дождик...
и звезды... и скамейка, Та Самая Скамейка...А помнишь?!..

Запятые ворон на висках у осени,
сквозь туман фонарей фингалы,
не напился и не наелся досыта,
было все, и все было мало.

И калитка-память, открытка в прошлое
все скрипит языком утрат,
и проем заметает порошею,
и вперед не хочется, лишь назад…

Не ложись, любимая, с краю,
с краю времени сеет песок.
Я тебе пропою, прогудбаю,
и согрею дыханьем висок.

И твои усталые веки
не устану я целовать,
а когда мы уснем навеки,
наши руки не смогут разнять.

Мало времени так, еле-еле.
И не верилось, что доживем.
Какое счастье, что мы успели!
Вдвоем!

Я грущу, – что прошло, то мило,
все не если бы, да кабы.
Все же что-то в той жизни было,
то-то в ней бы...