Как я однажды бросил курить

          
   Однажды я бросил курить и дней десять переносил табачный голод, более-менее
стойко.
   Я проделывал этот фокус, уже не раз и мне всегда удавалось не курить, те сроки, которые я сам для себя устанавливал. Несколько раз так бывало, по одному месяцу, когда я переставал курить 1 декабря и закуривал уже в новогоднюю ночь, на спор и чтобы испытать собственную силу воли. 
   Как-то раз, этот срок вырос по инерции, месяцев до 3х-4х и однажды, после ис - ключительно тяжёлой простуды, с 2х-сторонней пневмонией, я перестраховался и не курил, наверное, месяцев 8-9 или около того. И вот так, а именно, до этого 
конкретного случая, я переставая курить, совершенно точно знал, что начну вновь и
был абсолютно уверен, что если мне понадобится, брошу раз и навсегда, в любой
момент и очень легко, хотя, по правде говоря, мне этого очень и очень не хотелось.
   Я просто обожал дымить, имел собственный вкус и любил курево, как кто-то,
например, любит конфеты, без каких-то там, комплексов, особенно имея ввиду, выше -
упомянутое. Когда  же меня донимал бронхит курильщика или я простужался, то  курил реже, так сказать по способности.
   Но тут, всё развивалось, по какому-то, совсем другому, сценарию.  Я закурил,   
затянулся, открыл дверцу книжного шкафа и только нагнулся, чтобы достать с  нижней полки книжку, как вдруг, словно бы подавился дымом и меня заставил скрючиться в три погибели и присесть перед шкафом на корточки, дикий приступ кашля.
   Оказалось, что в таком положении, т.е. сидя на корточках и согнувшись, сильный кашель – штука сверхпренеприятная. Я судорожно содрогался, кашель сотрясал всё моё тело, внутри всё напряглось и казалось, что вот-вот разорвётся, до того было больно.
   Кроме того оказалось, что нет никакой возможности выпрямиться, до того меня
гнуло и дело кончилось тем, что я свалился боком, прямо на пол.
   Потом мне удалось, как-то выпрямиться, лечь на живот и постепенно, кое-как,
утихомирить это безобразие.
   Встал я с пола,  с зажатой в кулаке, уже потухшей сигаретой, присовокупил к ней, почти полную пачку,такого же добра и со злобой, отправил всё вместе, в му -
сорный бачок.
   И впервые, в моём сознании, возникла установка: - Всё! Не курю, как можно
дольше, а может брошу и насовсем.
   Cписок же сюрпризов, на этом не закончился. Так выяснилось, что и выдержка
моя, стала теперь, не столь железной.  Всё время, как я ни подавлял это желание,
хотелось курить и своей кульминации, оно достигло, дней через десять, на вечеринке по случаю именин одного из наших сотрудников, где народ, естественно, закурил.   
   Мне тоже  захотелось затянуться и совсем уж отчаянно, тем более, что некоторые, зная о том, что я бросил курить, так и пытались сбить меня с пути истинного.
   Конечно от зависти, но я, сам отчаянно им завидуя, держался. В конце концов, я
задолго до окончания, извинился , попрощался и отправился к отцу, .....в военный
госпиталь. По дороге, всё же  „ cтрельнул “ у кого-то сигаретку, но собрав остатки воли, закуривать не стал, решив закурить, когда станет совсем уж невтерпёж.
   Всё , о чём я сейчас рассказываю, происходило в  г. Ташкенте, где в те времена,
проживала моя семья и располагался этот военный госпиталь, относящийся к Турке - 
станскому военному округу, со штабом в этом же городе.
   Вот в этом-то госпитале и находился на излечении мой отец, как ветеран ВОВ      
с очень тяжёлой, особенно для человека в его возрасте, (а папе шёл 73-й год),
травмой – переломом шейки бедра, да ещё и на перебитой, в результате фронтового
ранения, неправильно сросшейся и укоротившейся из-за этого, на  2,5 см, ноге.
   Пробыл он в госпитале более 7ми месяцев и не менее полугода из них, в лежачем положении, то на  „оттяжке “, с поднятой вверх ногой, то в толстенном гипсовом скафандре, охватывавшем сплошь ногу, на всю длину от стопы и половину туловища, т.е. был совершенно беспомощен, ни сесть, ни встать.
   И вот все эти полгода, пока  отец лежал, каждый день, а когда он уже встал и начал ходить, чуть пореже, я, придя после работы домой и если было время,    перекусив, собирал что надо и на 2-3 часа уходил в госпиталь, как и в выходные,
и в праздничные дни, тоже.
   Шла афганская война, в госпитале было полным-полно раненых, поток которых
никогда не иссякал, а с наступлением лета, значительно возрос.  Объяснялось это,
возросшей к лету, активностью моджахедов. Война шла уже не первый год, с каждым из которых, противник становился всё сильнее и сильнее, а наши потери и  особенно в летние периоды, всё больше и больше.
   Папа, в своём ортопедическом отделении, считался старожилом; люди поступали и выписывались и я, приходя каждый день, был соответственно, знаком со многими и не только из „ cвоего “ отделения и конечно же насмотрелся и наслушался всякого и более чем.  Расскажу только об одном случае.
   Папу госпитализировали, обследовали, прооперировали, к сожалению, как позже выяснилось, не единственный раз и поместили в соответствующую палату, где я и познакомился с офицером-„aфганцем“, с ампутированной до середины голени,  ногой.
   Это был симпатичный, начитанный человек, лет тридцати, который вскоре должен был выписаться.
   Узнав об этом, я поздравил его со скорым свиданием с семьёй, но он ответил,  что встретится с семьёй,  ещё не скоро, так как  одноногим, он в доме, ни за что
не покажется, а протезирование – штука длительная и пока он научится ходить на
протезе, пройдёт ещё несколько месяцев. 
   А ещё, как-то до этого, когда я спросил о том, в каком он звании, ответил так, 
 - Капитан !  Скоро майора дадут, хотя.....!  И посмотрев на ногу, и махнув рукой,  c каким-то фатальным спокойствием, добавил, – Да, какой я теперь майор!
   Это говорил профессиональный военный, скорее всего уже бывший, для которого заканчивалось всё то, чему он учился и посвятил свою жизнь и начиналась жизнь
новая, в которой он должен был найти своё место, да ещё и в качестве молодого
инвалида и мне стало, как-то очень не по себе, да что там, просто муторно.
   И это чувство, возникало у меня всякий раз при посещении госпиталя, да  и 
немудрено, уж больно тягостен был вид ранений и увечий, у этих, в подавляющем
большинстве, совсем молодых парней, а попросту, у вчерашних мальчишек. 
   И вот заскочив домой и захватив всё, что надо, я опять ехал в госпиталь, с 
сигаретой в кармане, мучимый желанием сойти на ближайшей же остановке и закурить  и злящийся из-за этого и на себя, и на весь мир.
   В таких вот, так сказать, растрёпанных чувствах, я добрался до госпиталя и уже шёл по его центральной аллее, когда вдруг, шедший мне навстречу, совсем
молоденький парнишка, с палочкой и с аппаратом доктора Илизарова, на ноге под пижамой, как-то странно зашатался, как-будто споткнулся и я испугавшись, что он сейчас упадёт, быстро подбежал к нему и подхватил под руку.
   Это был невысокий, светловолосый, голубоглазый, круглолицый, коротко
остриженный солдатик, первого года службы, русский парень, родом, как оказалось,  откуда-то из-под Казани.
   Он поблагодарил меня, сказал, что всё в порядке, что просто чувствует себя  немного непривычно, оттого что только несколько дней назад, точно такой же аппарат
сняли у него с другой ноги.
 – Так у тебя и на второй ноге был аппарат? – удивился я – Ну и как нога? Сильно ещё болит? 
 – Есть немного.
 – Ну-кась, покажи, как она выглядит после аппарата, – Попросил я, думая увидеть
характерные следы от спиц.
 – Да вот пожалуйста, – ответил он и приподнял штанину.   
 – Бо-ж-же мой! – вырвалось у меня – Да, где ж тебя так угораздило?
   Вот уж кошмар. Нога выглядела просто ужасно. Жуткая смесь впадин, бугров, шра -
мов, рубцов, страшно перевитых, сморщенных, как это бывает после сильных ожогов, покрытая пятнами.
 – И вторая нога, такая же?
 – Да.
   Как выяснилось, юноша проходил службу в трубопроводном подразделении, обслужи - вающем нефтепровод.
  „Духи“ взорвали трубу, минировали подходы к месту подрыва, и напали из засады  на ремонтников и боевое охранение. Погибло девятнадцать (19) человек, а вот ему лично, повезло, „ досталось “, что называется, только ногам.
   Ну, что тут можно было ещё сказать?  Прощаясь, пожелал ему скорейшего выздоро - вления и чтобы он больше никогда, в будущем, не попадал в такие переделки и только собрался уходить, как парень попросил у меня сигарету.
   Секундная заминка и внутренний голос отчеканил, – Ну, дядя Рафик, ты и тряпка! 
 – Немедленно отдай!
   Есть отдать! – мысленно рявкнул я и протянул собеседнику свою единственную сигарету.
   Парень-то закурил, а я только чуть вдохнул дымку и спросил, – Давно куришь?
 – Да нет, не очень, перед армией начал баловаться.
 – Точно сказано. И помногу куришь?
 – Штук 5-6 в день
 – Хочешь совет? Бросай ты это дело. Паршивая штука. Потом, трудно отвыкнуть.   
 – А как же вы сами?
 – Так я о том и толкую. Сам хочу бросить.
 – А давно вы, курите?
 – Да, прилично. 
 – И сколько, извините, если не секрет? 
 – Не секрет. Лет где-то..... двадцать шесть, или  около того.
 – Двадцать шесть?!!! – вытаращил он глаза, – Да, сколько же вам самому?
 – Почти сорок.
 – Сорок лет и уже двадцать шесть, курите?  Да, вам уже на пенсию пора.
   Мы посмеялись, ещё немного поговорили и распрощались, но вот курить мне,
отчего-то, расхотелось окончательно, как отрезало.
   Не курил я, после этого, целых шестнадцать месяцев, т.е. почти полтора года, а
почему и как начал снова, это хоть и короткий, но совсем другой рассказ.
   Впоследствии я написал об афганской войне, нечто похожее на поэму, так сказать, глазами обычного, советского человека, в основу которой, легли впечатления от  всего увиденного, услышанного и прочитанного мною, о ней.
   Но прежде чем предложить это сочинение, вниманию уважаемых читателей, я
решил вначале расказать кое-что о том, что в первую очередь стало причиной его
создания и чему я был непосредственным свидетелем, а заодно и о том.....          
как я однажды бросил курить.
               
                Рафаэль Мельцин
                октябрь 2009 г.