Евгению Александрову. Дополненный вариант

Одетый словно странник безразлично
К тому, как это смогут воспринять,
Он жил с волшебным привкусом величья,
Имея дар стихами щебетать.

Он врачевал чужие поясницы,
Поэтом быть, ещё не ремесло.
Он мог, с кем не бывает, с рифмы сбиться,
Но не тупил фальшивинкой перо.

Концлагерем обугленное детство
Из памяти не вычерпать до дна,
Не потому ль в его стихах не редкость
Скупые чёрно - белые тона.

Порою впрямь он смахивал на птицу,
Штурмующую слова высоту.
Он не был ни пророком, ни провидцем,
Хвале предпочитая немоту.   

Он отличал поэзию от хохмы,
От сонмища стихоподобных фраз,
И потому, воинственно нахохлясь,
Он вслушивался в каждого из нас

Других певцов провинциальной рощи.
Захлопнулась, иль распахнулось клеть.
Притихло, поредев, многоголосье,
Но всё дрожит покинутая ветвь.

Теперь, уже в краю иных гнездовий,
По праву он приютом наделён,
Незнаменитый мастер стихословья
Среди горящих золотом имён.