Дорога странствий продолжение

    ДОРОГА СТРАНСТВИЙ продолжение
Под смех  ребят, смущённый, огорчённый,
Я отошёл от тачки в уголок.
И понял я, что в этом не учённый,
И был тяжёл мне заданный урок.
И пусть ребята будут не в обиде,
Я всё равно осилю этот труд,
И вот тогда ребята все увидят,
И вот тогда меня не засмеют.
Ну, что поделать я родился в холе,
И не привычен мне, тяжёлый труд,
Когда-то я  учился в общей школе,
Потом прошёл сквозь конкурс в институт.
Хотелось мне, когда-то стать учёным,
Хотелось мне в науке первым стать.
И вот сейчас,  судьбою отягчённый,
Не удалось мне этот груз поднять,
Потом пошёл работать к транспортёру,
Там кирпичи я на резину клал,
И там работать было мне не в пору,
Я каждый день мозоли натирал.
Но я к работе был довольно падкий,
Хотя всегда я очень уставал.
И каждый день я делал физзарядку,
По многу раз, я утром приседал.
И совершилось почему-то чудо,
Я каждый день две нормы выполнял,
И был в почёте, комплиментов груда,
А в зоне нам оркестр туш играл.
И приходили к нам кинографисты
Меня снимали в профиль и анфас,
Потом позднее стал киноартистом
О комсомольцах был кино показ.
Меня дразнили ЗЭКИ на Урале,
И был всегда везде я на виду.
Когда в столовой, старом кинозале,
Нам показали эту ерунду,
И каждый день мы приходили в зону,
И проходили через весь базар,
Где репродуктор пел нам монотонно,
Что жить в стране Советской, это дар,
Как хорошо в стране Советской жить,
Как хорошо в стране любимым быть.
А мы сурово проходили мимо,
И от  души жестко, матерясь,
Как хорошо нам жить в стране без грима,
И слушать эту вычурную мразь.
А в зоне ждал давно нас тёплый ужин,
Горбушка хлеба, в миске баланда,
Ну, кто сказал, что ужин нам не нужен,
Нам жрать охота в ужин и всегда,
Мы после ужина всегда свободны,
Газет и радио, конечно, нет.
Зато есть драмкружок народный,
Для нас, для Зэков это тоже свет.
Приходят в гости Чехов и Островский,
На нашей сцене виноватых нет,
Артистом был Олежка Величковский,
Отец его, когда-то был корнет.
Но слабым был, Олежко по здоровью,
И потому в войсках он не служил,
Но вот когда-то высказал злословье,
А друг его, где надо заложил.
В свободный час, трепались  понемногу,
И жаловались на свою судьбу,
И говорили мы о тех дорогах,
Которые вели нас всех в тюрьму.
Был диверсант, служил исправно немцам,
Горбат он был и не красив лицом,
Принёс он горе жителям советским,
И по натуре, был он подлецом.
Не  увлекался  на свободе сексом,
И женщину ни разу не познал,
Я видел у него огромный пестик,
Другого я такого не встречал.
Но вот об этом женщины узнали,
Был банный день у наших мужиков,
Охраннику они там взятку дали,
И ворвались гурьбою на улов.
Да этот жеребец не мог отбиться,
Там Камасутра может, отдыхать,
Когда в стоящий створ смогли вцепиться,
И начали тот пестик баловать.
И кое что в любви другим осталось,
И оргии там было полчаса,
Пока охрана с силами собралась,
И мужиков от тех путан спасла.
Над диверсантом зверски издевались,
И всё ласкали то, что между ног,
Такая доля жеребцу досталась,
Он после этой встряски занемог.
Но всё затихло постепенно в зоне,
Об этом деле персонал молчал,
И только диверсант, порой, спросонья,
Своё богатство он оберегал,
А дальше, дальше будет не об этом,
Он отощал, любую жрал траву,
Но этот стиль уже не для поэта,
Он умирал тихонько наяву,
А, иногда посылки доставлялись,
Снимали осторожно с них холсты.
Художники  картины рисовали,
Но это уж предел любой мечты.
Пейзажи почему-то были сини,
Дань отдавая, грусти и зиме.
И вдруг лежит в заснеженной пустыне,
Какой-то розовато красный снег.