Двадцать седьмой

                Зацвела закурчавилась жизнь,
                От живого забилось живое,
                Док.,подштопал меня мы сошлись,
                В расстояниях и в смыслах покоя.

                -: Ну родной двадцать семь-будешь жить,
                И поменьше совет Вам стреляйте,
                Наших дел груз нанизан на нить,
                Не пытайте судьбу,не пытайте....

                Мало тех что спешили туда,
                Но мы смотрим в чужие затылки,
                Все уйдет, как уходит вода,
                В русло новых и ранних по ссылке.

                Ровно двадцать семь черствых чуть-чуть,
                Ровно двадцать семь между и после,
                Двадцать семь раз не двигалась грудь,
                Смерть в конце, жизнь со скальпелем возле.

                Жизнь ворвалась в прореху теней,
                Побелив голубями недели,
                Мне еще пролежать много дней,
                Кто спешил те конечно успели.

                Заменили постель у окна,
                И внесли при софитах и в гриме,
                Истощив все запасы бинта,
                В восемнадцать- споткнулся на мине.

                Двадцать пять часов бились врачи,
                Для меня он теперь двадцать пятый,
                -Светлый,
                Ты мне моргай не молчи,
                Я солдат, ты солдат, мы солдаты.

                Я сажусь днем к нему на постель,
                -:Ну как жизнь?, он моргает- живая ,
                Ждет тебя Ксюша?, Надя?, Жозель?,
                Света?,Валя?-он вздрогнул моргая.   

                -: Ну что пишет?.Пришло же письмо?,
                Все нормально?,надеется?,верит?,
                Пусто стало в глазах у него,
                (что я лезу в чужие потери).

                С подоконников виден весь мир,
                И неважно,что мира немного,
                В лазарете не окна квартир,
                В лазарете сквозь стекла дорога.

                И когда зарубцуются швы,
                А сукровица только в закате,
                Как неясно шаги в медсанбате,
                Отразятся на тропах судьбы...

                Я не верю в прогнозы врачей,
                С подоконника видеться дале,
                Жизнь стучит костылями мечей,
                А смерть носит чужие медали.

                Пусть дрались на своей же земле,
                Со своим же местами народом,
                Дали свет, будет газ, а свобода?,
                -в непросохшем на ветре белье.

                Побелили везде потолки,
                Нас с кроватями вынесли дяди,
                Я поймал взгляд-:сестренка воды!,
                Но она не преступна как радий.

                Я пишу: здравствуй пап,здравствуй мам!,
                Тут курорт видаки да коктейли,
                Мы вчера в пятером чей-то съели ,
                Детский йогурт ,не  спим по ночам....

                Большинство здесь больны головой,
                Не вдаются в риторику жизни,
                Справедливость под третей звездой,
                А таких третьих в космосе тыщи.

                Мам, пришли потеплее носки,
                Сигареты, чайку б, но тут строго,
                Что-то сладкое, зубы в штыки,
                И пришли тот слабительный йогурт.

                Я сложил аккуратно письмо,
                Фото сунул где весь при параде,
                Вере дайте,и Любе и Наде,
                - Пусть таким представляют его.

                Матереет воронья весна,
                Эти птицы всегда боль для неба,
                А была-ли война?,а была ли война?,
                Кровь исчезла с песком в вате снега.

                Мне приснились все те с кем пришлось...
                В строчках вижу их лица живыми,
                Восемнадцть-служите России,
                Чтоб моим поспокойней спалось.

                Награждение главная честь,
                А медаль за отвагу две чести,
                В Дагестане жила только месть,
                Но любовь победила гнев мести.

                Такой старенький был генерал,
                Нам заранее всем намекнули,
                Чтобы руку не жали от дури,
                А так ласково взял-подержал.

                И когда награждал он меня,
                Сквозь свои стариковские слезы,
                Я увидел как жгли те морозы,
                Сорок первого судного дня.

                Мы смотрели друг другу в глаза,
                Породненные братской могилой,
                Накипела некстати слеза,
                Век двадцатый и мой век счастливый.

                Сталинград и с ним рядом Беслан,
                И цветы тут и там полевые,
                При коросте еще живых ран,
                Мы солдаты служили России.

                Все застыло и время ушло,
                И сердца торопиться устали,
                - Сын мой- тихо сказал, и медали....
                Прикоснулись к груди мне его.

                Дан нам клад, но его не изъять,
                Не найти карту в ворохе писем,
                А на утро с довольствия списан,
                Молчаливый мой друг двадцать пять.

                Свет отключен в палате темно,
                Это если смотреть под подушку,
                Я смотрю в холостое окно,
                Звезды скушали новую тушку.

                Двадцать пятый как там в небесах?,
                В крабовидной туманности папы,
                Я читал в Иоанна стихах,
                Крик и боль не просунут в рай лапы.

                Рваный ветер вдруг выбил стекло,
                Тронул  сердце такое живое,
                Бьется трудно ,но все-таки зло,
                Не ища состояния покоя.

                Время ветер, обломками душ,
                В нас стирает углов баррикады,
                Три строки-это жизнь, сохнет тушь,
                А для смерти достаточно взгляда.

                Вразуми нас дай мира, тепла,
                Да прости за иудово вече,
                Слышишь?,  стонут колокола,
                Это мы с болью ждем нашей встречи.