Плед Софии

Поставил точку, закончил «Три разговора», Сонюшка, это какой-то морок водит нас за собой. Так умножаешь печали и думаешь – очень скоро, буквально на третьей странице случится системный сбой. Вот так в пустыне египетской моешь себе чернику, последними каплями влаги живительной распоряжаясь зря, и думаешь – этот опыт позволит малому и велику себя раскрыть показательно, скоро взойдет заря, а между тем в этом царстве полярное лето кратко – протянешь руку к ее подолу, а вот уж вставать пора, богово, человечье – какая же здесь загадка, ты закрываешь дверь и пустеет твоя нора. Милая Сонюшка, кто-то играет Брамса в норе соседней,  дети развоцерквленные башню построят, снесут, заговорят опасливо на эсперанто, бредней этих мне так не хочется, только несут на суд. Мы с тобой смотрим бумаги и думаем – это простые шашни, муж отравил жену конфетами, дева лежит в пруду, или Гризельда машет цветочком аленьким из Вавилонской башни, думает, я тут брошу «Вестник Европы» и к ней приду. Конечно, убить надежду, мой друг, никогда не поздно, поэтому пусть надеется, режет салями, ей тут что-то откроется, в жизни с собою розно есть тайные прелести, Бог с глубины видней. Вот так увидишь его, потом напишешь поэму, а все не поверят, скажут – наврал, не пожав плечом, вот так в пустыне египетской станешь как страус эму, хотя они там не водятся, что им писать, о чем. А знаешь, милая Сонюшка, мы ведь уже не квиты, ты развела палисадники, дети идут в первый класс, а все мои пешки и даже дамы давно убиты, и здесь ничего не останется даже почти  от нас.