Вы были так бледны

Вы были так бледны, и так печальны.
В читальном зале, где стонал паркет,
Спросил я Вас: «Не знаете, случайно,
Имеется поблизости буфет?»

Вы оторвали голову от чтива,
Стекло очков расплавил интеллект,
И, где буфет, вы объяснили мне учтиво,
И где располагался туалет.

В процессе поедания вареников,
Сказали Вы, сверля очков рентгеном,
Что поведенье гениев и шизофреников
Одним и тем же руководствуется геном.

Я возражал Вам: «Нет! Не может быть!
Все обстоит сложнее и иначе»,
Но Вы, упрямо: «Нет, руководит!
В противном случае – назначат».

Потом брели мы пасмурной аллеей,
Гремел восторженно вороний хор,
И Ваши губы напомажено алели.
Алее, чем трехглазый светофор.

Очки, вонзив в лысеющие кроны,
Сказали Вы мне, нежностью растаяв:
«Вы только посмотрите, как вороны,
Покаркав, хаотически взлетают»!

Вы утверждали: «В современном мире
У женщины растет удельный вес».
Вы поклонялись прозаичной лире,
Но больше обожали поэтесс:

Невыносимы были звуки мата Вам,
Вы ахали, как я не знаю кто:
Ах, Ахмадулина! Ах, ах, Ахматова!!
Ах, ах, ах… Агния Барто!!!
 
«Стихов стихия не сравнима с прозой –
Нага и тривиальна как стриптиз,
Но только не под музыку, а слезы,
Как душу раздевает, так и низ».

И, был я не на шутку озадачен,
Когда нервозно теребя пальто,
«Декамерона» прочитали и Боккаччо,
Но я, так и не понял, кто есть кто…

А стая воронья, не упустив момента,
Не вникнув даже в суть происходящего,
Взяла и, пестрой лентой экскрементов,
Плечо пометила  Вам ненавязчиво.

Мне мужества едва, при том, хватило,
Поднять Вам отвисающую челюсть,
Как грязной лужею внезапно окатила
Машина напомаженную прелесть.

Взирали гневно Вы и,  так неистово,
Вздымали там, где мне казалось – пусто…
О! Как же грустно мой платок батистовый
Размазал все Вам, от плеча –  до бюста.

Нет ничего зазорного в плевке,
Платок слюнявил я, но от чего-то, тучей,
Вы потемнели, вдруг,  загнув на языке
Не столь великом, но таком могучем!


Вы амфибрахием и дактилем икали.
Тускнел закат расплавленностью смальт.
Вороны каркнули и зАдохло упали,
Упали и разбились об асфальт.

Кто научил? Не зять ли? У снохи ли
Вы подцепили? Но, ни дать, ни взять,
Вы говорили мне на чистом суахили,
А может и на хинди, (если зять).

И флирт, едва забрезжив, канул в Лету.
Вернее, поглотился  ила лужею.
А я блуждал в тенетах кабинетов,
В надежде подписать бумагу нужную.

У власть держащих скучны залы.
Прочтя фамилию, к паркету я прирос,
Под  ложечкой противно засосало,
Там и сейчас виднеется засос.

Для Вас я стал простым аборигеном.
Ваш пыл к поэзии давно остыл,
Вы были заместителем у гена
Или не Гена… отчество забыл.

Единственной деталью от барокко
На хмуром кресле восседали  Вы,
И взгляд Ваш в интерьере строгом
Был ад!министративно-болевым.

Вы смерили им темя и ботинки.
Издевок столько и презренья в нем,
Что мысль о незастегнутой ширинке
Меня пронзила кровельным гвоздем.

И всплыло, вдруг, у памяти со днища,
Что я давно бы пожелал забыть,
Как в той же  луже, выбрав, где почище,
Платок мочил я, чтобы Вас отмыть.

Тот диалог в загадках, что вели мы
И Демосфен понять бы вряд ли смог:
Все, по отдельности, слова переводимы,
А, в целом, – непонятен  диалог:

– Вы не могли бы?
– Нет, я не могу.
–  Мне бы печать, и ручкою –  факсимиле,
И перед Вами не останусь я в долгу…
– Вы все противней, и невыносимее!..

И я сообразил, и я сказал устало:
«Так вот зачем Вам геном власть дана!»
И тень Ахматовой лохматой стала,
И побелела Белла Ахмадулина.

Я вспомнил все, что было в арсенале.
Весь Ваш запас словарный, поневоле.
О нем, предполагаю, Вы б сказали,
Не нормативность превалировала, что ли...

Я объяснил Вам те простые истинки,
Судьба коварная которыми играет:
Кто гадит, тот выходит чистеньким,
А виноват – который оттирает.

Осел мой голос и пропал натружен.
Обвал таких речей не делает мне честь…
Мы, с возрастом, не лучше, и не хуже,
Становимся мы теми, кто мы есть.

Пристыжен совестью. Но, откровенно,
Вы милость снизошли мне проявить,
И пояснили, что у некоторых генов,
Есть свойство женщиной руководить.

Потом, оправдываясь как бы,
За пресловутую мундира честь,
Признались мне: «Бывают злыми бабы,
А я, ведь, баба, какая ни наесть».

___

Ну, как живете? Вы уже на пенсии?
Хлопот наверно много, и забот…
На пенсии, конечно интереснее,
Чем расшифровывать у генов код.

Вы помните, у Пушкина: «Привычке
Я милой не дал ходу»? Пушкин спер!..
Я написал стихи, а он – кавычки,

А Вы мне симпатичны до сих пор.

***