Гл16 Влюблённось и слепая похотливость Бекингема

                *        *        *
Вернёмся же опять чуть-чуть назад
к знакомству с Бонасье с её рассказом:
весь образный Парижский зоосад
пред взором д'Артаньяна выплыл разом…

Над всеми был король Людовик – лев.
При нём овечка Анна – королева.
Лорд Бекингем, дошедший до предела
желания  забраться волком в хлев,

подходы изучал весьма умело,
учитывая  местности  рельеф.
Связь с Анной, как он думал, не химера,
тем паче, что король – отнюдь не лев.

Объявленный персоною нон грата
за шашни с Анной в считанные дни,
английский герцог, плюнув на Луи,
решил шуршать, минуя супостата.

При этом он отнюдь не забывал
нюансов политической интриги.
Мечтая вновь о англо-франкской лиге,
опять же он на  Анну  уповал.

Не выдержав с возлюбленной разлуки,
инкогнито к ней прибыл Джордж в Париж.
Охотничьего рога слыша звуки,
удобный выбрал он момент, как мышь,

прокравшись в Лувр, конечно, ради Анны.
Пусть замужем она, пусть не мамзель,
преследовал он ясную всем цель
при жизни на земле достичь нирваны.

Король с любимым соколом скакал,
гоняя в небе птиц.  Небесной манны
в Париже он не ждал, где экстремальны
бывали лишь раздачи Божьих кар.

Для парочки влюблённых главной сводней
опять была Мария де Шеврез,
а без неё, что Лувр, что дикий лес…
Лес даже безопасней, благородней,

чем полный соглядатаев дворец.
Не отвечая за свои поступки,
до Анны лорд добрался наконец,
чтоб на пол сесть, держась за бабьи юбки.

В упор поднявшись к «солнцу», как Икар,
лорд жизнью рисковал. Любовь как дар
небес воспринимая, он голубке,
о чувствах с упоением шептал.

Понятно, что шла речь не о погоде.
Спокоен за свои он был тылы
и смело мог искать любви плоды,
пока Луи пристрастен был к охоте.

Несхожесть мыслей в людях задают
созвучные понятия «охота».
Милорд, за королём закрыв ворота,
в алькове Анны  сам  нашёл приют.

«Платить за чувства чувствами?! Да все ли
у лорда дома?! Надо звать врачей.
Скупой я ныне в чувствах казначей», –
смущаясь и всё более краснея,
она сомлела быстро от речей,
решив притом, что было бы честнее
красавцу дать понять (и поскорее),
что встреча их закончится ничьей.
Но как же бабьи чувства уязвимы!
«Пусть Господа распутством  разозлим мы,

позволив поцелуй один в уста,
я буду с ним бесстрастна, как сестра,
и грех свой отмолю за осень, зиму,
а там, глядишь, опять придёт весна»… –

сочла она, побольше, чем шпионов,
боясь заветов Божьих и законов.
Да, встреча привела её в экстаз.
Да, женственность в ней он любовью спас,

но ей небезразлична в сладкий час
была жизнь лорда. Анна торопила…
Страх за себя – милорду не указ.
Милорд не уходил – такого пыла

в любви он не испытывал давно.
Какое там уйти, залечь на дно!
На весь Париж он был готов от счастья
кричать: «Ай лав ю, Анна»! – часто-часто!

– Готов посеять  бури  семена,
  пожертвовать богатством и правами
  за счастье обладать не просто вами,
  а вами, страстно любящей меня! –

так герцог распалился в будуаре,
что впору разделить с ним и альков.
Шпионские, увы, не дремлют хари –
пронюхав, подползут со всех боков!

Оттягивая миг их расставанья,
выкладывал он ей свои желанья
и, в частности, настойчиво, как мог,
просил на память дать ему, в залог

любви её ответной, безделушку:
булавку, гребень, туфельку, игрушку,
ну, в общем, что угодно, что не жаль
отдать, чтобы смягчить его печаль:

– …Чтоб мог бы, и воюя, и пируя,
  у  сЕрдца  я держать заветный дар
  и мысленно вкушать  любви  нектар.
– Ну, ладно, рыцарь, нечто   подберУ я,

  чтоб вы могли забрать в свой Камелот.
  Тут ваше пребыванье не прогулка…
  Прошу вас, хоть вот  Это  взять, милорд, –
на свет извлечена была шкатулка. –

   Я знаю, в жизни вам приелось всё,
   поэтому платок или лосьон
   не предложу.  Скупа я и на шалость,
   но свойственна  душЕвная  мне жалость.

   Понравится вам, знаю наперёд.
   С хорошим вкусом и в парижском стиле
   сработано –  умЕет  наш народ…
      Хочу, чтоб вы, влюблённый сумасброд,
   и  пОмнили  меня и не грустили…

   Спешите, но не в сторону Бастилии.
– А что мне предлагает мой кумир?
– Безделицу, милорд, как и просили.
   Но всё же хоть какой-то сувенир.

   Двенадцать бриллиантовых подвесок.
   Не пользуюсь я ими всё равно.
   Людовик подарил мне их давно
   и с лёгкостью забыл сам, словно  Крез, их.

   Вам надо придержать до моря шарм,
   чтоб вас, узнав, в пути не растерзали.
   Вас ждут на Альбионе, но не ждали,
   увы, в Париже. Бойтесь парижан!

   Прощайте же, милорд! Я – не из стали.
   Мне также расставаться с вами жаль…
Итак, туда, куда его послали,
вернулся лорд, чтобы разжечь пожар

большой войны на море и на суше.
Людовик объявил его врагом –
пусть Франции за это станет хуже!
…А ждали лорда сразу за углом:

тащились по пятам за ним шпионы.
Но вскоре разогнал их д'Артаньян,
случайно, ибо был излишне пьян.
Но главное, лорд вновь на Альбионе…

Ну, первым делом, вывесить на грудь
подвески и подарком     щеголЯть так.
Второе.  Как в политике надуть
кардиналистов – недругов заклятых?

На собственные деньги целый флот,
попробуй, снаряди, когда пустая
казна у Карла.  «Ласточкина стая»
из флота Ришелье прибудет влёт,
туда, куда укажет  кардинАл ей…
…Что проку лорд был с Анной тет-а-тет?!
Горячего милорда продинамил
монашеский её менталитет,
коль говорить сугубо между нами.

Такому, как Джордж Вильерс, что цунами
войны гнал в Атлантический бассейн,
стать в общем-то легко, совсем-совсем,
врагом для всяких франций и испаний.
Из чувства к Анне вырос горб проблем.
Джордж Вильерс вовсе был не  горлопАн, ей
суля войну у ларошельских стен.
Из личных интересов, Бекингем
предстал инициатором кампаний,

решить способных спор за остров Ре
и за плацдарм английский в Ла-Рошели.
Рассчитывал лорд где-то в сентябре
и там и там наддать Луи по шее.

Этап переговоров герцог сам
начнёт потом в Париже полномочным
послом, чтоб видеть Анну денно, нощно…
Подвески лорд носил как талисман,

о чём через английских резидентов
проведал знавший суть де Ришелье.
В числе своих талантливых агентов
имел он ту, что десять шевалье

одна могла заткнуть за пояс в деле.
Шарлотта Баксон по его затее
должна была милорда охмурить,
чтоб несколько подвесок удалить

негласно из коллекции милорда.
Миледи – так Шарлотту звал прелат –
была из ловких дам такого сорта,
что кардинал, назначив ей оклад,

сам вскоре за труды его утроил.
Она могла троянским стать конём
в любой твердыне, круче древней Трои,
а в ночь была активнее, чем днём.

И что ей Бекингем! На женщин падкий,
отказывать себе он не привык
в коротких увлеченьях (не на миг)
в любви открыто или же украдкой.
Миледи с ним играть не склонна в прятки.
Как только Бекингем устроил бал –
за все  увеселения  в ответе
он во дворцах в английском высшем Свете –
то тут же под влияние попал
агента Ришелье, то бишь миледи.
Шикарная блондинка в цвете лет
была, как мог сказать о ней поэт,
богиней и в постели, и в балете…

Считая, что шпионов за версту
почувствует, чтобы вмиг  разоблачить их,
милорд без мер охраны нарочитых
опять на бабью клюнул красоту.

Была миледи в Англии своей.
Как есть, графиня Винтер без подлога.
И кто бы догадался, что за ней
стоит сам Ришелье! Лорд без затей,
совсем не ожидая тут подвоха,
с красоткою себе позволил флирт.
Приятно же прижаться в танце к леди!
И будь на нём надет шотландский килт…
Да к чёрту  вообщЕ   одежды эти!

Милорд не знал, куда ему смотреть:
в глаза, на бюст иль на улыбку дивы…
В порядке тайной инициативы
прикинувши, на четверть или треть

по-воровски урезать ей подвески,
чтоб тут же утащить в Париж обрезки,
миледи обольщала, как могла,
на лесть изрядно падкого щегла.

Флиртуя с лордом, словно больше  нЕ с кем,
представила миледи наперёд,
что жадность до добра не доведёт
и срезала тайком лишь  двА  подвеска.

Едва ль в науках точных идеал,
влюбляясь, лорд не то чтоб мог стать серым,
но становился ветрен и рассеян
и в устном счёте навыки терял.

Что дюжина подвесок, что десяток –
едва ль  принципиально  для него –
его вполне устраивал остаток.
Лорд весь свой темперамент огневой

на всякие там мелочи не тратил.
Герой  любовных  ли мероприятий,
иль внешних  дипломатий  ученик –
от суеты лорд бегал напрямик…