Приключения бабы яги

В дремучей чаще, за трясиной,
В избе на ноженьке куриной,
Где добр не ходит человек,
Жила старушка третий век.

Варила зелья из лягушек,
Поганки ела вместо сушек,
Змею пригрела на груди.
(Но ты старушку не суди!)

Она хотела бы родное
И кровное растить дитя,
Да вот десятой стороною
Обходят мужики. Хотя…

Однажды, словно б даже в шутку,
К не и царевич заходил.
Визит продлится лишь минутку:
Он чирик на пивко просил.

И вот, с Кикиморой-подружкой,
Слезами намочив друг дружку,
Чтоб в одиночестве не жить,
Решили нечисть соблазнить.

Яга, припудрив бородавки
И выпив стопку для затравки,
В душе, как птичка, веселясь,
К Кощею в ступе понеслась.

«Привет, бессмертный Коша, милый,
До баб всегда ты был охоч!
Своей мужской известный силой,
Не мог бы мне теперь помочь?

Одна живу в лесу давно я,
А вот хотелось бы родное
Дитятко на руках качать.
Да где ж его без мужа взять?»

Кощей задумался не в шутку
И говорит: «Одну минутку,
Подруга, я помочь бы рад,
Да вот недавно аккурат, -

Заплакал он, скривив лицо, -
Мое единственно яйцо
Запрятал я, да вот склероз:
Не помню сам, куда отнес.»

Отправилась Яга опять
Отца для отпрыска искать,
Избрав не лучший из путей:
«им будет сам Горыныч-змей!»

В пещере, мрачной и сырой,
Сидит Горыныч сам не свой
И слушает в который раз
Голодной женщины рассказ.

«Горыныч, ты, со слов молвы,
Имеешь целых три главы.
Мужик ты, как ни посмотри,
И, значит, членов тоже три…»

Намек прозрачный тот поняв,
Сказало мрачно трио глав:
«Все было так, но не теперь:
Не избежал и я потерь:

Ильюша, пьяный молодец,
Срубил «достоинство» вконец.
Я  раньше был бы рад помочь,
В печали я – поди-ка прочь!»

Не солоно хлебав старуха,
С жужжаньем вылетев, как муха,
Искать отправилась опять
Того, кто мог бы все понять.

В тоске душевной и телесной,
С мечтой, и светлой, и чудесной,
У Лешего в гостях сидит
И с ним о деле говорит:

«Живешь ты, леший, нелюдимо,
Но никогда не пустишь мимо
Пройти хоть бабу, хоть русалку…
Так выручай, коль сил не жалко!»

Лешак на ус все намотал,
В затылке когтем почесал.
«Ну, что ж, старуха, наливай:
При жизни ты увидишь рай!»

Шмелем метнулась бабка к ступе,
Несет поллитру, с нею в купе
Закуски ровно полведра:
За счастье ведь платить пора.

Дрожат ручонки, блещут глазки –
История идет к развязке.
 Но Леший, плотненько поев,
Икнул, как будто сытый лев,

И, почесав лениво брюхо,
Сказал негромко: «Слышь, старуха,
Уж коль на фитнес время жалко,
Прогладила бы что ли скалкой
Свой эротический костюм,
Ты, женский проявляя ум.»

В слезах и с воем дикой кошки,
Швырнув в нахала чашки, плошки,
Яга летит и молча плачет,
А слезы под платочком плачет.

Вернулась в тихую избушку
И видит: в доме ложки, кружки,
И котелки, и поварешки,
И прочего добра немножко –

Все убрано. В печи кастрюли
Дождались с ужином бабулю.
На сундуке же, как сверчок,
Сидит лохматый мужичок:

«Ты, ягодка, поди, устала:
За счастьем далеко летала,
А я тебя, мой маков цвет,
Люблю все долгих триста лет».

Откинув с теплой печки полог,
Он показал, что мал, да дорог,
Тот «золотник», что Домовой
Носил всегда в штанах с собой.

И счастье в доме воцарилось:
Яга уж больше не бесилась,
Ведь полон дом босых ребят –
Веселых, резвых домовят!