Ноль

Между плинтусом и стенами незнакомого помещения
Образовалось ущелье, неровное по краям.
Моя влажная плоть исковеркана на операционном столе,
В абсолютном, невыразимом, звенящем Ноле,
Вблизи его предельной частоты.

Обнаженные маленькие девочки
Заворачивают в мятую дисциплинарную простыню мое влажное тело без органов.
Они недостижимые, безбрежные, безвоздушные и беззаботные.
Красный фаллический ветер-фашист бесстыдно стучится в окна,
Покрытые глубокой, структурированной изморозью.

Изморозь омерзительна, рельефна, шершава и болезнетворна.
Даже в своей трансцендентной удаленности
Она делает меня униженным, испуганным и несчастным.
Я чувствую это слабыми волокнами полуразложившейся нервной системы,
Ввергнутой в доэдипальное состояние
Сладострастными ударами электрошоковой терапии.

«Вот рот, вот шея, вот желудок,
А здесь – холодная и потная ступня,
Здесь бьется экстрасистолическое сердце
Испуганно исчезнувшего дня»…

Их детский шепот многомерен и прозрачен,
Он порождает смутные надежды на спасение
Посредством множества подмен и недомолвок,
Посредством сокровенных похищений
И где возможно становление свободным.

В кромешной боли и страдании,
На иннервированных берегах артериальных шевелений,
В пороговом, божественном и предсознательном молчании
Нас делает единым целым
Никем не проговоренная тайна.

О том, что я похож на обездвиженную гусеницу,
Многоголовую, внутриутробную, мохнатую
И испещрённую неизлечимыми изъянами,
В высоковольтных линиях распятую.

О том, что состоялись торжественные похороны мира,
О том, что мы находимся в метафизическом ГУЛАГе,
О том, что из ущелья между плинтусом и стенами,
Из камер смертников, что расположены внизу, в траншеях ид,
Ползут колонии живородящих тараканов.
О том, что в городах, на площадях, в суровой снежной мгле
Проводятся военные парады,
И расцветает эйфория жертвоприношений.

О том, что на истерзанной Земле
Нет больше времени и места мне,
И медленно, перебирая автомат,
Сюда, за мной идёт убийца и солдат.

2009